Она втащила Игорька в прихожую, бухнулась перед ним на колени, обнимала, целовала, чувствуя на губах его соленые слезки, и сама рыдала беззвучно, закусывая до боли губу.

– Прости меня, маленький, ладно? Прости! Я больше никогда… Слышишь? Никогда не буду… так…

Он кивал ей согласно, и все плакал горько, и не выпускал из рук прозрачный пакет с шоколадкой и апельсином.


Ночью Аня рыдала в подушку. Она убеждала себя, что плакала от стыда за то, что не сдержалась и наорала на ни в чем не повинного ребенка, а на самом деле это были совсем другие слезы. Совсем другие…

* * *

Илья заехал вечером следующего дня, попрощаться.

– Вот, решил заехать, – сказал с порога смущенно. – Ты извини, Ань, вчера немного задержались и на электричку нужную опоздали.

– Да ладно! – сказала Аня, пряча глаза от Ильи.

– Ты что, Ань, плакала, да? Извини! Я не хотел.

– Да ясно – не хотел!

Разговор не клеился.

– Ты прямо сейчас в аэропорт? – спросила зачем-то Аня.

– Нет, я еще к другу заеду, надо кое-что забрать. А самолет у меня в три часа ночи. Вот. В Мурманск лечу.

– Хорошо. Лети. Надолго на этот раз?

– На семь месяцев. Да, Ань, я аттестат оставил, ты деньги будешь получать.

– Хорошо, спасибо.

– Ну, я пошел?

– Иди.

– Игорек! – негромко позвал Илья.

Игорь выбежал из комнаты, прижался к отцу.

– Маму слушайся тут, ладно, сынок?! И бабушку с дедушкой. И письма мне пиши, ладно?

– Ладно. – Игорь переминался с ноги на ногу. Видимо, и ему передалось состояние отчужденности, которое переживали родители.

Илья поцеловал сына, ткнулся носом куда-то в щеку Ани и, открыв входную дверь, громко сказал:

– Татьяна Ивановна, Алексей Тимофеевич! Счастливо оставаться!

Старики наспех что-то пожелали ему в ответ, появившись одновременно в дверях большой комнаты. Видать, подслушивали…


Закрывая за собой двери, Илья совсем тихо сказал Ане:

– Анечка! У тебя все будет хорошо. Я знаю!


Лучше бы он этого не говорил. Аня все услышала, женским своим чутьем поняла, как ему тяжело, до слез, до боли.

«Что же мы с тобой наделали-то?!» – билась у нее в голове мысль.

Дверь закрылась до щелчка, как будто кто-то точку поставил. Окончательно и бесповоротно. Большую жирную точку!


Чем ближе была ночь, тем больше наваливалось на Аню беспокойство какое-то непонятное. Ей хотелось каких-то действий, и, наконец, она поняла – каких. Надо ехать в аэропорт! Надо сделать все, чтобы у него было другое настроение – нормальное, без этой грусти вселенской, с какой он ушел из их дома!

Решение созрело мгновенно, и Аня кинулась собираться: на диван из большого шкафа полетели джинсы и свитера, из сумочки посыпались помада, карандаш для бровей, тушь для ресниц, лак для ногтей.

«Нет! Не до ногтей! Их сушить нужно! Обойдусь!» – Аня быстро накрасилась, намочила под краном челку и высушила ее круглой щеткой фена – челка красиво поднялась надо лбом.

Аня критически осмотрела себя:

– Ничего! Черт возьми, еще очень даже ничего!


Игорек крепко спал, подложив под щеку ладошки. В комнате у родителей тихонько бухтел телевизор.

Аня бросила взгляд на часы – успевает на последнюю электричку в город.

Она тихо вышла из квартиры и закрыла за собой дверь. Родители ее искать не будут: сейчас досмотрят передачу и отключатся, предварительно выдернув из розетки вилку телевизионного шнура.

Игорек тоже спит крепко. Можно не бояться, что проснется и испугается, не обнаружив маму.

Зачем Аня ехала в аэропорт, она не могла бы сказать даже самой себе, хотя от себя она ничего не скрывала. Просто что-то толкнуло под руку.

Просто захотелось проводить мужа в дальнюю дорогу, как это было когда-то.

В полупустом вагоне электрички она смотрела в окно и думала все о том же: как же смогли они растерять все самое дорогое? Куда оно ушло-делось? Как же другим удается от юности и до самой старости?.. Взять хоть вот ее родителей. И ворчит маманя на отца, и приложить его может полотенцем по шее, и поплачет порой, теряя терпение в борьбе с зеленым змием, но при этом никогда бы не решилась она сказать ему: «Давай попробуем пожить отдельно друг от друга». И он, батя ее, несмотря на ревматизм и лысину, путающийся с бабами, никогда не думал о том, чтобы взять да и поставить точку в отношениях с мамой. Их жизнь была далека от идеальной, но они дорожили тем, что имели.

– А мы, выходит, не дорожим… – вслух подумала Аня и поспешила на выход: поезд уже тормозил у платформы «Ленинский проспект».

До остановки автобуса, идущего в аэропорт, Аня добралась на троллейбусе, тоже, видно, последнем. Заморосил дождь, нудный, желто-голубой от уличных фонарей. Аня открыла зонт, и капли дождя застучали по цветному куполу. Они отталкивались от упругой поверхности и косо разлетались в разные стороны, превращаясь в водяную пыль.

Аня прижалась к стене дома напротив автобусной остановки. Тридцать девятый маршрут ходил даже ночью, но вот с какой периодичностью…

Ночной Московский проспект, пустынный и полутемный, справа упирался в круглую площадь, на которой возвышалась гранитная стела – «стамеска». К аэропорту – по кругу и прямо. Минут пятнадцать езды, не больше. Если автобуса долго не будет, придется на такси.

Пассажиров на остановке было не так много. Они терпеливо поджидали автобус под дождем. Аня не сразу заметила остановившееся у края тротуара такси и пассажиров, грузившихся в него. И вдруг увидела в руках у мужчины спортивную сумку – точно такую же, с какой заезжал к ней сегодня Илья. Батюшки, так это же он и есть, Илья!

– Илья! – позвала Аня.

Он услышал, обернулся. Ей показалось, что он как-то растерялся, и она объяснила это тем, что он не ожидал ее увидеть.

Илья подошел к ней, заглянул под зонт:

– Аня! Ты что… тут?

– Вот… – Она не готова была к такой встрече, и слова, которые продумывала заранее, вылетели из головы. – Вот решила тебе сюрприз сделать, проводить тебя. Не ожидал?

– Не ожидал…

– Ты же знаешь, что я умею делать сюрпризы! – улыбнулась Аня.

– Да… Сюрприз! Ну, раз сюрприз, то поехали. Садись в машину! – Илья решительно взял Аню за руку.

Аня села в такси, Илья захлопнул за ней дверцу. Видимо, слишком сильно захлопнул, потому что таксист недовольно заметил при этом, что неплохо было бы всем тренироваться дома на холодильнике.

Илья сел, развернулся к Ане и сказал:

– Ну, раз так получилось, то знакомьтесь! Это Марина!

Аня сначала не поняла, но тут в темном углу машины что-то шевельнулось, и она увидела женщину. Темный плащ, капюшон, наброшенный на голову. Лица сразу не рассмотрела, потому и не поняла, что в машине еще кто-то есть.

Марина. Кто она такая, эта Марина?

Илья тем временем представил Марине Аню:

– Моя жена, Аня.

Марина сдержанно кивнула. И по этому скупому кивку Аня все поняла: они не просто сослуживцы или старые друзья, они – любовники, а может, даже влюбленные.


До аэропорта ехали в полном молчании. Таксист бросал на Илью понимающие взгляды и ухмылялся в усы. Аня готова была сквозь землю провалиться. Ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ей хотелось распахнуть дверцу и вывалиться на мокрый асфальт, и пусть бы такси неслось дальше к аэропорту, и пусть бы хлопала дверь, как сломанная дверца холодильника. А она бы откатилась к тротуару, закрыла бы голову руками, и лежала бы там, как последний осенний лист, и ждала бы, когда пройдет по улице подметальная машина и заметет ее в большой короб, полный других листьев.

Но ничего этого не произошло. Они в гробовом молчании доехали до аэровокзала – спасибо водиле, к самым дверям подкатил, и напоследок снова пробурчал про то, что дверцами хлопать не надо и так закроются.

Илья вытащил из багажника сумки. Их количество подсказало Ане, что Марина – не провожающая с сюрпризами, а вылетающая вместе с ее мужем в Мурманск.

Илья прятал глаза от Ани и от Марины.


Аня все-все поняла. Этим же рейсом в Мурманск летели и другие члены экипажа БМРТ «Атлантика». Они заняли два столика в кафе, пили коньяк, принесенный с собой, запивали его горячим кофе, жевали конфеты и галдели. Каждого из своих встречали радостными пьяными воплями.

– А вот и Илюха с Мариночкой! – заорал радостно рыжий громила с бородищей. – Давайте – давайте, братцы-кролики, к нашему шалашу! Рассказывайте, как в Питере погуляли?!