– Сереж! Опять пугаешь! – Аня развернулась от мольберта, закрывая спиной свою работу. – Ну, что ты в процесс вмешиваешься? Я же не мешала, когда ты мою машинку перестраивал!
– Мне можно! Я этому рыжему «запорше», считай, отец родной!
Ракитин крепко пожал руку Артему, который вышел с ним поздороваться, и кивнул Дзэну – пацан с восторгом смотрел на гонщика.
– Пойдем покурим, – предложил Ане Ракитин. Он не курил, и Аня тоже, но когда ему хотелось поговорить с ней один на один – в редакции, например, – Сергей всегда говорил так.
Они вышли из мастерской.
– Что-то случилось? – спросила Анна.
– Нет, ничего. Просто соскучился… – Ракитин улыбнулся, но выглядел при этом немного растерянным, и Анна поняла – тут что-то не так.
– Сережа, я знаю тебя уже давно и хорошо знаю, что врать ты не умеешь! Что случилось? – Анна разволновалась, и, хоть скрывала это, голос ее выдавал с потрохами. Он вибрировал, и в нем прорывались высокие ноты.
– Аня, я тебе сейчас скажу кое-что не очень приятное, но прежде, чем ты это услышишь, услышь главное: все хорошо и все будет хорошо!
Внутри у Анны похолодело: так Ракитин мог говорить только об одном. Что-то случилось с Игорем. Именно с ним, потому что с родителями она созванивалась утром, все было нормально, а от Игоря уже целую неделю не было сообщений.
Покровский-младший был в горах – работал на одном из ледников Западного Кавказа. Порой с ним не было связи, и в эти дни Аня дергалась. Но проходил день или два, и Игорь звонил домой. Он был весел и бодр, много шутил. А в один из дней обмолвился, что у него, кажется, «завелась любовь». Вот так неуклюже он и сказал – «завелась», и Аня услышала в этом то, чего не слышала никогда ранее, хотя сын порой рассказывал ей о своих подружках и своем серьезном к ним отношении.
Ничего серьезного в его жизни на любовном фронте пока что не было, а вот когда он проговорился Ане про Варю, она за его шутливым тоном сразу услышала то, что заставило ее заинтересоваться новой подружкой сына. И она сразу поняла, что Варя – это не просто девочка из их команды.
– Нет, мам, мы не работаем вместе. Варька – переводчица, знаешь, как она на итальянском шпарит?! А еще она альпинистка и возит итальяшек в горы.
– Ну, я надеюсь, у вас все серьезно? – начала Анна осторожно прощупывать почву.
– Ой, мам, ну, ты даешь! Да мы знакомы три недели! Из них она на неделю пропадала – улетала за новой группой. И вообще… ты что, хочешь сплавить меня под венец? – Игорь шутил, но по тону его Анна поняла, что это как раз тот случай, когда сын и в самом деле может сделать решительный шаг.
Анна ни в коем случае не стала бы ему мешать. Просто ей хотелось быть уверенной, что эта Варя – девушка достойная. Хотя как тут можно быть уверенной…
– Сережа! – Аня крикнула, но голос сорвался, и она едва слышно прошептала: – Сережа! Что с Игорем?!!
– Аня! – Ракитин крепко взял ее за плечи, немножко потряс. – Аня, все нормально, уже все нормально. Игорь попал под лавину. Но он жив и состояние здоровья его удовлетворительное! И завтра вечером мы поедем встречать самолет – его и еще кого-то привезут в Петербург.
– Я лечу туда! Прямо сейчас! – Анна дернулась, и Ракитин еще сильнее сжал ее плечи, притянул к себе, погладил по спине.
– Ну-ну, успокойся, Анечка! Лететь никуда не надо! Слышишь? Никуда! Мне позвонили, все рассказали. Завтра он будет здесь.
– Почему позвонили тебе, а не мне?! Почему тебе? – Анна дергалась в руках у Ракитина, но он держал ее крепко, не вырваться. Еще бы! Он свою «субару» умеет на бездорожье в руках держать, а эту хрупкую женщину, которая хоть и сильна, и упряма, сможет удержать без особого труда.
– Не знаю. Наверное, Игорь не хотел тебя расстраивать и дал эмчеэсникам мой телефон.
– Эмчеэсникам?! Ты сказал – эмчеэсникам? Значит, там все так серьезно, если МЧС работает?! И медицина катастроф, да?! – Анна все еще дергалась в руках у Ракитина.
– Ань! Ну, это же нормально! Там, где катастрофы, стихийные бедствия, там и МЧС, и медицина катастроф. Я так думаю…
Думает он так. Что тут думать?! Несколько лет назад он сам на волоске от смерти был, взлетев над разбитой карельской дорогой на стареньком верном «Гаврюшке» – гоночном автомобиле, сработанном из украинской «Таврии». Он тогда очнулся в больнице на третий день и долгих четыре месяца залечивал раны. Про «Гаврюшку» спрашивать боялся – знал, что его больше нет. И когда Ракитин, опираясь на палочку, приковылял на базу, его не сразу привели на задворки, где за гаражами покоился обгоревший остов автомобиля. В нем он с трудом опознал «Гаврюшку». Больше по табличке на левом борту – «С. Ракитин, Г. Борисов». На крыше авто стояла граненая стопка, накрытая высохшей корочкой хлеба. Одна. Если бы Ракитин и Борисов не вылетели из «Гаврюши», то поминальных стопок было бы три…
Потом в «конюшне» у них появился «Гаврюшин» сын, которого назвали «Гавриком»: в вазовскую «восьмерку» из «Таврии» пересадили «сердце» – мощный двигатель. Но на «Гаврике» Ракитин не покатался: пока он лечился, проходил реабилитацию в санатории, «Гаврюшина» сынка, как того сивку, укатали крутые горки.
Ракитин крепко держал Аню в своих руках, чувствуя каждой клеточкой ее чудовищное напряжение. Она еще дернулась пару раз и, наконец, обмякла, повисла на нем, вздрагивая и всхлипывая.
– Ну, все-все, Ань! Аня, плакать перестань! Все хорошо. – Ракитин погладил ее по спине.
– Скажи, что тебе еще говорили спасатели из МЧС?! Что у Игоря?! Ну, там, переломы, сотрясение… Что?
– Ань, ничего конкретного – состояние средней тяжести. И все.
– «Средней тяжести» – это может быть все что угодно. Но это лучше, чем «тяжелое», правда?
– Аня, давай не будем раньше времени ломать голову, ладно? Завтра все узнаем и уж тогда…
«Война план покажет, что «тогда», – подумал Ракитин. – Устроим парня в хорошую клинику, где его поставят на ноги, а потом отправим в санаторий, на реабилитацию. Все хорошо. Все будет хорошо…»
О прибытии рейса самолета МЧС в аэропорту Пулково не объявляли. Просто красотка от Аэрофлота в справочном отправляла родственников тех, кто пострадал на леднике, к служебному выходу. Аня издергалась вся, и если бы не Ракитин, то она, наверное, скатилась бы в истерику. Но рядом был сильный мужчина, который крепко держал ее за руку, и она не могла позволить себе ныть и причитать.
Борт подогнали близко к выходу, так что Аня издалека увидела Игоря, привязанного к высоким носилкам. Пока их катили по дорожке, Аня успела рассмотреть и повязку на голове у сына, и неестественно высоко задранную правую ногу под клетчатым байковым одеялом, и руку, привязанную к груди, и многочисленные ссадины на лице. Но еще она увидела самое главное, что порадовало ее: глаза живые и даже не грустные.
Игорь высматривал в толпе встречающих ее, но подойти к нему получилось только тогда, когда его провезли по застекленному коридору.
– Сынок! Маленький мой! Как ты?! – Ане хотелось обнять Игоря, но она боялась сделать ему больно и потому только погладила его по плечу, а другой рукой мазнула наспех по своей щеке, чтобы он не заметил, как по ней пробежала слеза.
– Ма, нормально все. – Игорь покосился на Ракитина: – Здоров, Михалыч.
– Здоров, боец! Не переживай, до свадьбы заживет! – Ракитин поправил простыню и одеяло, которыми были прикрыты ноги. – Ань, я сейчас все узнаю.
Он поспешил к автомобилю с красным крестом, возле которого стояли врачи.
– Игоречек, что у тебя болит? – Аня почувствовала, как фальшиво она это сказала, но исправить ничего не могла. У нее не было опыта общения с больными.
– Ма, ну не переживай ты так. – Покровский – младший высвободил из-под простыни здоровую руку и поймал Анины пальцы, которые трепетали нервно, на краю носилок, расправляя несуществующие складочки на белом. – Отлежусь, на ноги встану и в Антарктиду!
– Лежи уж, полярник! – Аня прикрыла сына простыней, подтянув ее под самый подбородок, ощетинившийся колючками трехдневной небритости.
Через минуту к ним подошли врачи, подхватили с двух сторон носилки и ловко покатили их к микроавтобусу скорой помощи.
– Куда его? – с тревогой спросила Аня Ракитина, который спешил к ней.
– Вот, я все узнал. Его везут в НИИ скорой помощи. Мы сейчас получим багаж и вечером поедем к нему.
– Сережа, ты узнал, что у него? – тормошила Аня Ракитина. – Сотрясение мозга есть? Какой сложности перелом?