– Ты была совершенством, – говорит он. Голос у него не просто безучастный, а совершенно бесцветный, замогильный. – Ты была совершенством. Ни один мужчина не прикасался к тебе, пока… пока ты не отдалась этому… крестьянину… – Он судорожно сглатывает, словно его мутит от одной этой мысли. И тут она слышит в его голосе презрение, даже отвращение: – Ни один мужчина никогда не прикасался к тебе. Ты была чиста. – Бойд встряхивает головой, и она понимает, что он имеет в виду. Еще раньше ей казалось, что они никогда по-настоящему не занимались любовью, всегда отгораживались друг от друга. И теперь она знает, что это и была его цель – сохранить ее в неприкосновенности. Та сука – называл он маленькую Кристину Хаверз после их романа. Та шлюха.
– Ты еще смеешь упрекать меня? – тихо говорит она. – Этторе дважды мужчина, не в пример тебе. Он сто раз мужчина! – Ее голос начинает повышаться, ей хочется побольнее ранить его этими словами. – Никогда я не любила тебя так, как его! И я обожала заниматься с ним любовью!
– Заткнись! Заткнись, ты, шлюха! – рычит Бойд.
– Хватит! Уведите его, – велит Леандро.
В наступившей тишине карабинеры уводят Бойда, ковыляющего между ними. До Клэр вдруг доходит, что она дважды упомянула Этторе в прошедшем времени, дикий, неукротимый вой вырывается из ее горла, и она не может с собой совладать. Она прижимает руки ко рту, но звук пробивается у нее между пальцами, и она чувствует запах крови на своей коже: ее руки залиты кровью Этторе.
Солнце, как обычно, поднимается над массерией Дель-Арко, словно новый день ничем не отличается от предыдущего. Слуги, вооружившись швабрами и ведрами, оттирают кровь с камней, которыми вымощен двор. Клэр заглядывает в комнату Пипа и по ровному дыханию определяет, что он еще спит, после этого босиком, в сорочке выходит на террасу и принимается наблюдать за уборкой. Она до сих пор не может осмыслить того, что увидела, услышала и узнала. Что Марчи соблазнила Пипа и тот верит, что любит ее. Что Марчи была влюблена в Этторе. Что Бойд убил Эмму, когда та оказалась не столь совершенной, как он ожидал. Что Бойд убил Этторе и целился в нее, даже спустил курок. Клэр ничего не чувствует при мысли о том, что в барабане не оказалось пули. Она не задумывается над тем, радоваться этому или печалиться, это мало ее заботит. Этторе мертв. Ничто из пережитого, ничто из того, что стало ей известно, не выстраивается в ее голове в сколько-нибудь ясную картину, в картину, которую она могла бы осмыслить и понять. Это какая-то чудовищная сумятица, и всякий раз, как она чувствует некоторое облегчение оттого, что ей не придется больше видеть Бойда и что он ей не опасен, тут же поднимается волна жгучей боли при мысли о том, что Этторе больше нет. Это лишает ее сил. Попытка осознать это лишает ее сил.
Она снова идет в комнату Пипа и некоторое время смотрит на спящего юношу. Комната наполнена его запахом – едва уловимым ароматом его кожи, волос, дыхания. Сон поможет ему оправиться от двойного потрясения: он лишился отца и теперь перед ним встала необходимость переписать историю своей жизни, а кроме того, он должен пройти через болезненный процесс отделения правды от лжи и обмана. Клэр кажется, что сон окутывает его, словно кокон, что в этом оцепенении незаметно происходит некая метаморфоза, и ей остается только ждать, каким явится он после пробуждения. Потом ее мысли обращаются к Марчи, к тому, как она использовала его, и в ее душе вскипает злость. Она старается не сосредотачиваться на этих мыслях. Марчи еще не спускалась из их с Леандро комнаты на верхнем этаже, куда она скрылась в какой-то момент ночью. Сейчас самое большое желание Клэр – это уехать и никого больше из них никогда не видеть. Забрать Пипа и уехать. Она думает обо всех тех часах, что он провел с Марчи в мышиной комнате, слушая музыку и якобы репетируя пьесу, которая никогда не будет поставлена. Она думает о пыльном старом диване, который они притащили туда якобы для того, чтобы на нем сидела Клэр, приходя на их репетиции. Возможно, для Марчи это и была игра, но для Пипа все было по-настоящему. «Я защищал тебя, – сказал он после того, как выстрелил в Этторе. – Как и обещал». Она представляет Марчи, разыгрывающую из себя беззащитную, испуганную женщину, чтобы Пип почувствовал себя мужчиной. Все это так нетрудно вообразить. И теперь она понимает, откуда Леандро узнал о предстоящем налете как раз вовремя, чтобы успеть приготовиться к обороне. От Марчи, которая услышала об этом от Пипа, поклявшегося Клэр не говорить ни единой живой душе ни слова. Но Клэр не винит Пипа, только себя. Она бросила его ради Этторе, оставила в одиночестве, в растерянности – с незажившей раной, которую Марчи взялась залечивать.
Клэр не может есть. Даже когда руки у нее начинают трястись от голода, а при резких движениях перед глазами появляются черные точки. Карло снова вернулся на свой пост у ворот. Его нос распух и посинел, кожа между бровей рассечена, глаза налиты кровью. Когда Клэр просит у него прощения, он отворачивается и не отвечает. Он пытается изобразить каменное безразличие, но он слишком юн, слишком мягкосердечен, и слезы наворачиваются ему на глаза. Клэр спрашивает его, где Паола Тарано, и Карло указывает на лестницу за спиной, по-прежнему отводя взгляд, и она молча поднимается наверх.
Она обнаруживает Паолу в комнатушке в переднем крыле массерии. Маленькое окошко выходит во двор, но Паола лежит к нему спиной, свернувшись на краю узкой кровати с Якопо, примостившимся у ее живота. Эта часть отведена слугам, и комнатой, видно, давно не пользовались. Толстый слой белой пыли покрывает прикроватный столик и шаткий стул у стены, составляющие всю обстановку. Кто-то принес сюда кувшин воды и тарелку с хлебом и сыром, но они остались нетронутыми. Паола не двигается, только поднимает глаза, когда Клэр тихо стучит и заходит. В первый момент Клэр не узнает ее из-за распущенных волос, не стянутых, как всегда, в тугой узел и не скрытых шарфом. Они ниспадают до локтей, темные и волнистые. Паола кажется моложе, миловиднее, но в глазах ее затаилось горе, древнее как мир. Некоторое время Клэр просто стоит, ничего не говоря, и общая боль накрывает их, словно волна. Но к этому добавляется еще некая вибрация, которую они обе ощущают. Клэр не сразу понимает, что это такое. В глубине души она сознает, что повинна в смерти Этторе, и это чувство жжет ее изнутри, и она ждет, что Паола станет яростно обвинять ее. Но Паола словно придавлена тяжким бременем собственной вины – она винит себя.
Осторожно, чтобы не потревожить ребенка, Клэр присаживается на край матраса. Она берет руку Паолы, и, хотя глаза молодой женщины смотрят смущенно, даже подозрительно, она не отдергивает ее. Так они сидят какое-то время. Клэр ничего не может объяснить, ничем не может ее утешить, даже если бы эта женщина с каменным лицом вдруг поняла ее итальянский. В конце концов она поднимает руку Паолы и прикладывает к своему животу, чуть ниже кушака. Паола смущенно смотрит на нее.
– Этторе, – произносит Клэр. Паола по-прежнему не сводит с нее глаз, и Клэр показывает на Якопо и сильнее прижимает руку Паолы к своему лону. – Ребенок Этторе. Bambino, – говорит она и видит во взгляде Паолы проблеск понимания, и тут глаза Клэр наполняются слезами, она опускает голову и позволяет им беспрепятственно течь. – Я так и не сказала ему, – говорит она. – Он так и не узнал.
Паола продолжает держать ее за руку, но не произносит ни слова.
Клэр проводит там час или больше, не желая уходить, поскольку знает, что видит Паолу в последний раз. Кровные узы, связывающие ее с Этторе, превратились теперь в глазах Клэр в великую ценность; в Паоле словно живет частичка Этторе, притягивающая ее, дающая каплю утешения. Вставая, чтобы идти, она наклоняется и целует Паолу в лоб, прежде чем та успевает уклониться, и Паола смотрит ей вслед со странной смесью гнева и беззащитности. Клэр видит, что ей ненавистна мысль об опеке, она не хочет сочувствия, не верит в любовь. В ней такая сила, которой Клэр не обрести никогда, но если Паола не согнется, то в конце концов она сломается, думает Клэр.
Не находя покоя, Клэр, словно призрак, бродит по комнатам и коридорам массерии. Она прогулялась бы по окрестностям, но ей невыносима мысль о том, что она вновь увидит места, где они встречались с Этторе, невыносима мысль, что, вырвавшись из массерии, она будет вынуждена туда вернуться. Может, она и не вернулась бы, шла бы себе и шла, дальше и дальше от этого места, но ей нужно быть с Пипом, когда тот проснется. Она не может уехать без него, хотя в душу к ней закрадывается ужас, что после его перерождения их связь оборвется. Что Марчи и Этторе каким-то образом навсегда разрушили их близость, те невидимые узы, которые не имеют отношения к материнству и могут исчезнуть без следа. И если он возложит на нее вину за все, что здесь произошло, это можно будет понять. Даже за арест отца. Он может отказаться уезжать, пока Бойд остается в Италии; он может принять решение не покидать его. Клэр останавливается. Возможно ли это? Возможно ли, что ей придется смириться с необходимостью остаться здесь, в этой просторной тюрьме, чтобы быть с Пипом. Да, возможно. И тут ей начинает казаться, что здешний воздух вот-вот раздавит ее.