Мэри Уэсли - Опыт воображения

— Хорошо, — согласилась Джулия. — Я только выпущу Веселого погулять.

— Но вы не убежите? Обещаете?

— Я вернусь хотя бы потому, что мне надо помыть посуду.

Весело насвистывая, Сильвестр отправился наверх.

В ванне он почувствовал себя так по-домашнему уютно, что расслабился и чуть было не уснул снова, но сдержался, вспомнив, что ему еще надо посмотреть почту за месяц, прослушать все записанные на автоответчике звонки и позвонить самому в офис. Но прежде чем за все это приняться, он разложит ковры и рассмотрит не спеша тот райский сад, в который превратила убогий дворик под окном эта необыкновенная уборщица. Вылезая из ванны, он снова засомневался: действительно ли она та, за которую себя выдает, или все это какая-то странная шутка? Бродила по улицам? Сидела в парне? Пыталась найти приют в церкви? Уйти из дома в Рождество — поищите другого, кто вам поверит! Он быстро вытерся. Когда он спустится, ее уже не будет — она исчезнет, прихватив, как говорится, серебряные ложки. Его-то собственные ложки уже унесла Цилия. Натянув джинсы и свитер, он помчался вниз.

— Боялся, что вы, как Цилия, удрали, — пока меня не было, — сказал он, вбегая в кухню.

— А кто такая Цилия? — Она уже убрала все со стола и теперь подметала в кухне пол.

— Моя жена, то есть, вернее, моя бывшая жена.

— Понятно.

— Как-нибудь расскажу вам о ней. Хотя, что это я? Вам будет неинтересно. Ну, хорошо, не покажете ли мне сад? Я хочу как следует все осмотреть, а вы мне расскажете, что вы там посадили. Единственное, что сажала моя бывшая, были горшки с цветами, которые она потом забывала поливать, да еще этот отвратительный купидон.

Джулия рассмеялась. Смех преобразил ее лицо.

— Ну что ж, — довольно сказал Сильвестр, — пошли посмотрим, — и первым направился в гостиную, где на кресле осталась его куртка. — А вы не замерзнете?

— Нет, — ответила она и помяла в пальцах свой свитер, чтобы показать, какой он плотный и теплый.

— Во времена моей мамы этот сад был в полном порядке, — сказал Сильвестр, — но в последние годы в нем не росло ничего, кроме сорняков.

Джулия что-то тихо сказала, но он разобрал только последнее слово „навоз“.

— Что вы сказали?

— Ему недоставало питания. Я подкормила его компостом и навозом.

— Конским? — спросил он, вспомнив, что Ребенка, кажется, что-то писала об этом в своем письме.

— Да, конским, и еще грибным компостом.

Сильвестр вышел в сад. Джулия наблюдала, как он бродил между грядками, останавливался прочитать таблички, которые она прикрепила к растениям, шарил в карманах в поисках очков, чтобы разглядеть полусмытые дождем названия, повторяя вслух латинские слова, что-то бормотал, нагибаясь к рождественской розе и положив затем ладонь на грядку, чтобы ощутить теплоту хорошо унавоженной земли.

— Вы вернули к жизни жалкий труп, — сказал наконец он. — Вы воссоздали этот сад. Особенно замечательно, что все то пахучее, что вы тут посеяли и посадили, наверняка будет благоухать каким-то особенным образом.

— Вы и это заметили, — с удовлетворением произнесла она.

— Я все заметил. Как мне вас отблагодарить? Где вы этому научились?

— У моей матери был сад. Я в нем работала.

— Она умерла? — сочувственно спросил он. — Вы, должно быть, скучаете…

— Нет-нет, она не умерла… — Джулия, казалось, старалась отогнать от себя какие-то печальные воспоминания. — Кроме того, пару раз я не только работала в домах, но и заботилась о садах.

— „Работала“? — повторил Сильвестр, останавливаясь, чтобы понюхать цветущий самшит. — „Чистый мед!“

— Да, работала в качестве уборщицы, — пояснила она.

— Только уборщицы?

— У меня нет никакой профессии, — сказал она холодно.

— По-моему, в последний раз я нюхал самшит в детстве, — сказал Сильвестр. — Где вы его взяли — в садовом центре?

— Фактически мне не пришлось обращаться ни в один из них, поскольку удалось достать все за городом. Надеюсь, вы не против?

— Почему это я должен быть против?

— Я одолжила у мистера Пателя грузовичок и поехала прогуляться. Мне страшно хотелось побыть на природе.

— Мне знакомо это чувство. Навоз вы оттуда привезли?

— Да. Я потом тщательно отдраила грузовичок.

Сильвестр улыбнулся.

— Бог мой! — воскликнул он, повернувшись лицом к дому. — Глициния претерпела изрядную встряску.

— Она была ей необходима.

— Мне вы тоже устроили что-то наподобие встряски, — признался Сильвестр. — Я совершенно забросил этот сад. Как мне вас отблагодарить?

— Но мне самой это занятие доставляло наслаждение. Оно спасло…

— Что вы сказали?

— Нет, ничего.

— Вы не поможете мне решить, куда положить мои ковры? А потом мы бы отпраздновали это, выпив по рюмочке. — Почему она такая скованная? Он мучился, не зная, как лучше выразить ей свою признательность за работу. Он боялся, например, что если делать это чересчур активно, она может просто испугаться. Может, она расслабится, если выпьет немного чего-нибудь? — Пойдемте, — сказал он, — займемся коврами. — И они вернулись в дом.

— Я подумал, что если положить один из них перед камином, то он будет неплохо смотреться, — сказал он, втаскивая в гостиную груду ковров. — Другой можно расположить вдоль книжной полки. Ну, предлагайте же, думайте! Тем более что именно вам потом и придется их пылесосить. Куда их класть?

Она не ответила, но вместе с ним терпеливо перекладывала ковры с места на место в поисках наиболее удачной комбинации. Стоя в холле, Веселый с любопытством наблюдал за ними.

— Давайте положим один из них у письменного стола, — предложила Джулия. — Будет очень красиво.

— Вы мне напомнили, когда упомянули этот стол, — сказал Сильвестр, — что я собираюсь расположиться за ним и написать роман.

— Под каким названием?

— „Камердинер Веллингтона“.

— Может получиться захватывающе, — сказала она серьезно.

— А моя бывшая отнеслась к этой идее с пренебрежением.

— Думаю, что последний ковер будет неплохо смотреться у двери, — сказала Джулия.

— Я тоже так думаю. У вас хороший глазомер и хороший вкус.

„А еще хорошо, что вы не задаете лишних вопросов“, — подумал он.

Они положили последний ковер. Сильвестр отошел, чтобы посмотреть издали на то, что у них получилось. Почувствовав, что вот-вот чихнет, он завел вверх глаза и торопливо полез в карман за носовым платком. Рука его неожиданно наткнулась на какой-то странный предмет. Он совсем забыл об игрушке, которую подарила ему дочка владельца магазина ковров. На ощупь она была мягкой и шелковистой. Улыбаясь, он разглядывал ее, поворачивая в разные стороны.

— Посмотрите-ка, а она ведь сделана из настоящей овечьей шерсти. Отличная работа! — И он протянул игрушку Джулии.

У нее перехватило дыхание.

— Кристи! — произнесла она еле слышно. От лица у нее отлила кровь, она побледнела, рот искривился и превратился в некрасивый квадрат, а из глаз потоком хлынули слезы.

Потрясенный, Сильвестр изумленно смотрел на нее и вдруг, сразу все поняв, воскликнул: „Это же девушка с овцой!“, перешагнул через только что положенный ими на пол ковер и крепко обнял Джулию.

Джулия стояла с поникшей головой, прижимая к груди овечку. Обхватив девушку руками, Сильвестр осторожно поддерживал ее, не давая упасть.

Он, конечно, видывал раньше, как плачут женщины, но никто из них не плакал так, как эта. Когда, например, Цилию охватывал гнев, она обильно поливала пол слезами и бросалась разными вещами. Он помнил, как его собственная мать ничего не видела вокруг от горя. Ни то ни другое не было похоже на то, что он теперь наблюдал. Это было что-то новое; дав ей эту игрушку, он вызвал взрыв какого-то невыносимого отчаяния и душевной боли.

Девушка была возбуждена до предела. „Возбуждение“… Как хорошо, что она не пользуется этими духами. От нее исходил мягкий, приятный запах, напоминавший немного запах сена. „Слава Богу, — подумал Сильвестр, — что я сообразил задержать ее здесь. Стоило мне лишь немного заколебаться, и она бы в мгновение она вылетела из дома и исчезла, как это уже случилось в тот раз. Она не обратила внимание на то, что я узнал ее. Она что-то пробормотала… Кажется, чье-то имя? Какое счастье стоять вот так, держа ее в своих объятиях“. Поймав его взгляд, собака завиляла хвостом.