В 1856 году, спустя год после кончины государя-императора, я получил поразившее нас известие о смерти Павла Никитича, так и оставшегося холостяком и назначившего меня его душеприказчиком. Выехав в Калаши, разбирая счета и прочие документы, я и обнаружил среди бумаг эти мемуары, писанные старательным четким почерком покойного. Только прочтя их, я понял, свидетелем каких трагических событий довелось мне быть и сколько, должно быть, пережили Полина и мой столь рано ушедший от нас благородный друг. Похоронив его рядом с отцом, братом и уж лет семь назад преставившейся матушкой, я долго еще стоял над могилою, поражаясь несправедливости Провидения и удивительной судьбе отставного гвардии Преображенского полка подпоручика Павла Никитича Толмачева. Вернувшись в Петербург, я как мог утешал заплаканную Полину, ни единым словом не высказав ей, что нечаянно стал незримым свидетелем былых перипетий ее молодости…
В Россию пришли уж иные времена, новые поветрия, новые герои, вот и слухи о скорой отмене молодым государем Александром Николаевичем крепостного права доносятся отовсюду, наверное, скоро мы станем свидетелями чего-то необычайного и светлого, что по праву поставит державу нашу вперед всех государств… Но я, человек уже немолодой, все никак не могу забыть тех людей — бескорыстных, отчаянно влюбленных в жизнь и в Отечество свое, благородных, проживших свой стремительный век столь быстро, что, кажется, они так и остались навсегда тридцатилетними… Теперь уж таких нет, в моде более расчет и выгода, вот и сын мой Павел Владимирович, увы, не таков, каким бы я хотел его видеть! Но что делать? Нам, старикам, только и остается, недоверчиво смотря в будущее, вспоминать, вспоминать, вспоминать…
Санкт-Петербург
июль — август 2007 г.