(Англия) Элизабет Чедвик - Осенний трон

Маршал тут же сосредоточил на Алиеноре все внимание, но обращался с ней так же, как всегда: уважительно к ее титулу, а не к возрасту.

– Уильям, я очень рада видеть тебя, хотя, по правде говоря, мои глаза видят внутренний мир куда лучше, чем внешний, и жить я предпочитаю той, внутренней жизнью.

– И я рад встрече с вами, госпожа. Вы всегда прекрасны и добры, – сказал Уильям.

Она коротко усмехнулась:

– Не всегда, но твоя любезность мне приятна. Пойдем, я покажу тебе еще одно надгробие.

Королева медленно повела его из церкви в сарай, где резчики работали в летние месяцы.

– Мастер Д’Ортис умер от легочной болезни и не успел его доделать, но, возможно, в этом есть свой глубокий смысл. Каменотесы вернутся весной и завершат работу. Сними покрывало… Я не упаду. – Она обеими руками оперлась на трость.

Маршал выпустил ее локоть и присел, чтобы стянуть ткань с незаконченного памятника, изображающего женщину с книгой в руках. Фигура была уже вытесана в общих чертах, но работы оставалось еще много.

– Мастер оставил наброски, – добавила Алиенора. – Там все указано: и цвета, и какое платье должно быть на мне. Кстати, это будет то платье, которое было на мне в Пуатье в то лето, когда я взяла тебя к себе на службу.

– Из светлого шелка с красными драгоценными камнями и зеленой вышивкой.

– У тебя хорошая память.

– Тот день навсегда останется со мной. Разве могу я забыть?

Алиенора увидела, что у него дрогнули губы.

– Уильям, только не впадай в сентиментальность, – предупредила она. – Я выбрала это платье не ради слез и скорби.

Он сделал над собой усилие, и когда обратил к ней лицо, его глаза были сухими.

– Ни в коем случае. Платье подчеркивает вашу красоту и могущество и в то же время полностью соответствует окружению. Идеальный выбор. Если же я печален, то только из-за того, что должен вам сообщить.

Она сжала рукоять трости, сделанной из горного хрусталя в форме шара.

– Будь осторожен в том, что говоришь мне. Я не шутила, когда сказала, что предпочитаю жить внутренней жизнью. Если твои новости нерадостны, я не желаю их знать.

– Может, нам стоит пойти в ваши покои, здесь очень холодно.

Алиенора с подозрением прищурилась, но уступила, ибо он был прав. Она и не заметила, что продрогла до костей, пока сидела перед надгробиями. Сама чуть не превратилась в камень.

– Так что у тебя за новости? Или ты все же решил оставить их при себе? – спросила она, когда они вошли в ее покои.

Слуги разожгли огонь в очаге, на решетке уже грелось приправленное пряностями вино. На мгновение тепло жилища чуть не сбило ее, продрогшую, с ног. Уильям помог ей добраться до кресла у огня, принес табурет для ног и налил ей чашу вина. От чаши поднимался аромат корицы и меда, и Алиенора с удовольствием сделала маленький глоток.

Он уселся напротив нее:

– Я приехал проведать вас, ведь скоро рождественские праздники. Вы наверняка знаете, что в Нормандии мы испытываем большие трудности, и король Франции продолжает отрывать куски от наших территорий.

Алиенора едва заметно кивнула:

– Волей-неволей я слышу о том, что происходит. Но если ты собираешься поведать о каком-то несчастье, то мои уши закрыты. Нынче океан за стенами моей обители неспокоен, а я утратила вкус к плаванию по бурным волнам. Много лет я старалась не пустить Филиппа Французского на наши земли. Я боролась ради Ричарда, я бы жизнь отдала ради него. Я боролась и ради Иоанна, пока эта искра во мне не угасла. Сейчас, когда я задумываюсь об этом, хотя предпочла бы не думать, то уже не уверена, на той ли лошади скакала.

– Госпожа?

– Допустим, Филипп Французский все-таки одержит верх. Впоследствии на трон взойдет его сын, а его супруга – моя внучка, дитя моего ребенка, я сама выбрала ее на эту роль. И значит, Бланка станет королевой Франции, так же как и я. – Она посмотрела на Уильяма. – Иногда река течет на поверхности, а иногда уходит под землю, но так или иначе она продолжает свой бег. И даже когда ее не видно, можно ее почувствовать.

– Это так, – с чувством ответил Уильям.

– Но что ты собирался сказать мне? Я теперь не властна управлять своими мыслями, они текут, куда захотят, а ведь ты не закончил.

– Мне осталось только добавить, что король возвращается в Англию отпраздновать там Рождество и одновременно проследить за тем, чтобы в Нормандию направили новые силы и средства. Я еду с ним и беру с собой Изабеллу с детьми. А мы с вами давно не виделись.

Алиенора посмотрела на него с усталой улыбкой:

– И ты захотел попрощаться со мной, пока я все еще жива? Ах, Уильям, ты говоришь так, как полагается отвечать придворному, но мы оба знаем правду, и она больше не имеет значения, хотя когда-то все было иначе.

Мужчина смотрел на нее с мольбой в глазах:

– Признаюсь: я не готов проститься с вами. Вы не должны покидать нас. Я еще увижу, как вы смеетесь.

Алиенора попыталась изобразить смех, но ей не удалось.

– Нет, смеяться я разучилась, – пробормотала она, но поскольку ей хотелось утешить Маршала и сделать ему на прощание какой-нибудь подарок на память о себе, добавила: – Уильям, ты даже не догадываешься, как дорог мне. Ты ни разу не подвел меня – ни разу. Ты мой рыцарь, всегда был, с того самого дня, как сразился с теми, кто устроил на меня засаду, и пожертвовал собой, спасая меня. Я хочу, чтобы ты это знал: ты для меня больше, чем приближенный королевы.

– Вы моя госпожа, и я исполню все, что вы только пожелаете. – Он поднялся, но лишь для того, чтобы встать перед ней на колени с опущенной головой.

– Тогда молись за меня, Уильям, и поминай добрым словом.

– Пока мы не встретимся вновь. – Эта его фраза могла относиться как к земному миру, так и к загробной жизни.

Несмотря на то что Алиенора безмерно устала, она настояла на том, чтобы лично проводить Маршала. Когда он садился на гнедого жеребца, ее замутненное зрение вдруг прояснилось, и она с кристальной четкостью увидела молодого рыцаря, прекрасного в первой поре мужественности, скачущего на коне, которого она подарила ему, принимая на службу. И Алиенора подумала, что, возможно, при их следующей встрече он таким и будет, а она окажется юной женщиной, беззаботной и радостной.

Аббатство Фонтевро,

апрель 1204 года

Алиенора ощутила на лице мягкое дуновение ветра из открытого окна, почувствовала запах цветов и свежей травы. Издалека доносилось пение птиц, и где-то рядом ворковал голубь – должно быть, сидит на каменном подоконнике, догадалась она.

В последнее время свет ей казался невыносимо ярким, поэтому она не поднимала век и пребывала в покое тьмы, все более обращенная в себя. Чуть ранее капеллан причастил и соборовал ее. Этот обряд совершался с некоторых пор ежедневно, хотя Алиенора не вставала с постели и согрешить могла бы только в мыслях, медленных и вязких. Королева давно чувствовала себя готовой, но каждое утро приходил рассвет, а она по-прежнему просыпалась в своих покоях, закованная в немощное тело. За ней ухаживали, все ее потребности исполнялись, и ей оставалось только следить, как входит и выходит очередной глоток воздуха, как толкает вялую кровь еще один удар слабеющего сердца.

– Бабушка?

Она слегка повернула голову на голос Рихензы, тихий, но с нотками тревоги. Ей на плечо легла рука, Алиенора уловила запах мускуса и пряностей. Приподняв веки, различила смутный контур.

– Ты можешь сделать глоточек?

Ради внучки Алиенора старалась, но глотать было трудно, и почти вся жидкость стекла по ее подбородку. Рихенза нежно вытерла ей губы и потом села рядом с кроватью, взяла ее за руку. Алиенора ощущала гладкую кожу, сильные пальцы, и ей казалось, что они ее собственные.

– Ты должна пить и есть, – со слезами в голосе прошептала Рихенза.

Алиенора заставляла себя держать глаза открытыми, хотя от света их щипало, как от уксуса.

– Мне это уже не нужно, – прошелестела она сухим голосом. – Но спой для меня, ладно? Хочу послушать.

– Что тебе спеть, бабушка?

– Что-нибудь веселое. Об Аквитании, об апреле и любви… И будь добра, не плачь, пока поешь. Для слез нет никаких причин. – После стольких слов она совершенно обессилела, веки налились свинцом, и ей пришлось снова закрыть глаза.

– Наступила весна, – сказала Рихенза. – Ты должна остаться с нами и посмотреть, как все расцветает. Вот клянусь, за три дня трава выросла на целых полфута.