Эль Кеннеди - Ошибка

А потом, когда я уже все равно зашел так далеко, я отправляю ей еще одно: «Мы можем поговорить? Пожалуйста?»

Она не отвечает ни на одно. Ни сейчас, ни в три утра, когда я наконец заставляю свою жалкую задницу залезть под одеяло и проваливаюсь в беспокойный сон.

Я просыпаюсь в половине шестого утра. Не потому, что так надо, а потому, что мое предательское сознание решает, что пришло время снова окунуться в страдания, и пробуждает меня.

Стоит мне открыть глаза, как пощечиной бьют все унижения вчерашнего вечера. Одежда, которая была на мне, по-прежнему разбросана по полу. Я не стала утруждать себя уборкой, как и Рамона, которая вернулась около полуночи.

«Ничего не было. Он влюблен в другую».

Это все, что я смогла ей вчера рассказать, и, заметив мое угнетенное состояние она впервые в жизни не стала мучить меня расспросами. Подруга просто обняла меня, с сочувствием стиснула мое плечо и залезла в кровать.

И вот она спит мирным сном, прижавшись щекой к подушке и вытянув руку по всей ширине кровати. Что ж, хотя бы одна из нас сегодня хорошо выспится.

Наперекор своим принципам я проверяю телефон. Ну вот, на экране мигают два непрочитанных сообщения. Значит, теперь их уже пять.

Видимо, Логан очень хочет поговорить со мной.

Похоже, чувство вины превращает некоторых парней в болтунов.

Кто-то поумнее сразу бы удалил эти сообщения не читая. Нет, удалил бы его номер из списка контактов. Но прямо сейчас я не кажусь себе очень умной. Я чувствую себя глупой. Очень-очень глупой. Из-за того, что пригласила его вчера. Что открыла ему свои чувства.

Из-за того, что читаю сообщения, которые он продолжает отпра… что за черт?

Я моргаю. Раз. Второй. Третий, четвертый и пятый, но и это не вносит ясности в то, что видят мои глаза.

«Привет, это Рамона. Только что узнала о вас с Грейс. Хочешь, я приеду и утешу тебя?;)»

Я резко поворачиваюсь в сторону кровати Рамоны. Она все так же спит как убитая. Но это точно ее номер рядом со временем отправки сообщения. Двенадцать часов шестнадцать минут. То есть это почти через двадцать минут после того, как она вернулась домой.

Я смотрю на спящую подругу и жду, когда нахлынет ярость. Когда внутри все сожмется, а кровь закипит от праведного гнева на такое предательство.

Но ничего. Я… спокойна. А внутри пустота. Сил совершенно не осталось, а глаза болят, словно в них кто-то бросил песком.

Дрожащими пальцами я открываю следующее сообщение: «Мы можем поговорить? Пожалуйста?»

Нет, не можем. Прямо сейчас я вообще ни с кем не хочу говорить. Ни с Логаном, ни уж тем более с Рамоной.

Я делаю судорожный вдох. Затем встаю и ползу к двери. Выйдя в коридор, я прислоняюсь к стене и тут же съезжаю по ней на пол и сажусь, обняв колени. Телефон лежит рядом, я несколько секунд смотрю на него, а потом включаю и открываю список контактов.

Папе звонить еще рано, но в Париже мама уже давно проснулась и, наверное, сейчас готовит обед.

Я набираю номер, по-прежнему чувствуя внутри пустоту. Похоже, стало еще хуже. Я уже даже не ощущаю биения своего сердца. Может, оно и не бьется вовсе. Может, все во мне умерло.

– Милая! – В ухе раздается радостный голос мамы. – Почему ты так рано встала?

Я проглатываю ком в горле:

– Привет, мам. Я… ну, у меня занятия рано начинаются.

– У тебя занятия по воскресеньям? – Кажется, она в недоумении.

– О. Нет. Я имела в виду занятия с учебной группой.

Черт, глаза начало жечь, и совсем не от усталости. Проклятье. То опустошение было затишьем перед бурей – сейчас я готова разрыдаться.

– Слушай, я хотела поговорить с тобой о своем приезде. – Горло сжимает тисками, и я делаю вдох в надежде избавиться от них. – Я передумала и хочу приехать пораньше.

– Передумала? – Мама в восторге. – О да! Я так счастлива! Но ты уверена? Ты говорила, что у тебя какие-то планы с друзьями. Я не хочу, чтобы ради меня ты переносила дату поездки.

– Те планы отменились. И я хочу приехать пораньше, очень хочу. – Я быстро моргаю, чтобы остановить навернувшиеся слезы. – Чем быстрее, тем лучше.

Май

Говорят, что весна – самое волшебное время в Париже.

И это правда.

Этот город стал моим домом две недели назад, и часть меня хочет, чтобы я смогла остаться здесь навсегда. Квартира мамы находится в районе, который называют «Старым Парижем». И он великолепен – узкие извилистые улочки, старые здания, а на каждом углу – милые магазинчики и пекарни. В этом районе города в основном живут люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией, и две пары, мамины соседи сверху и снизу, с которыми мы уже дважды ужинали со дня моего приезда, принадлежат к таковым.

В квартире только одна спальня, но раздвижной диван в гостиной очень даже удобный. Мне нравится просыпаться от солнечного света, льющегося сквозь французские двери маленького балкончика, который выходит во внутренний дворик дома. Слабый запах масляной краски напоминает мне о детстве, когда мама часами работала в своей студии. Но со временем она стала рисовать все меньше и меньше, и, как говорила не раз, именно потеря вдохновения послужила одной из причин, почему она развелась с папой.

Она поняла, что потеряла истинную себя. Что это не ее предназначение – быть домохозяйкой в маленьком городке в Массачусетсе. И через несколько месяцев после того, как мне исполнилось шестнадцать, она усадила меня и задала серьезный вопрос: какую маму я бы хотела – ту, которая несчастна, но всегда рядом, или ту, которая счастлива, но далеко?

Я сказала ей, что хочу, чтобы она была счастлива.

И в Париже она счастлива, в этом нет сомнений. Мама все время смеется, ее улыбки отражаются в ее глазах, а многочисленные красочные полотна в закутке в углу комнаты, который используется как студия, доказывают, что она снова занимается любимым делом.

– Доброе утро! – Мама выплывает из своей спальни и приветствует меня радостным голосом, свойственным принцессам из мультфильмов Диснея.

– Доброе, – сонно отвечаю я.

Гостиная имеет открытую планировку, поэтому мне видно все, что делает мама, которая уже стоит около кухонной столешницы.

– Кофе? – спрашивает она меня.

– Да, с удовольствием.

Я сажусь и потягиваюсь, а затем хватаю с кофейного столика свой телефон. В мамином доме нет часов – она утверждает, что время угнетает разум. Но из-за своего обсессивно-компульсивного расстройства личности я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю, который час.

Девять тридцать. Понятия не имею, что мама запланировала для нас на сегодня, но надеюсь, прогулок будет не много: мои ноги до сих пор болят после вчерашнего пятичасового посещения Лувра.

Я уже собираюсь положить телефон на место, когда он начинает звонить у меня в руке, и с раздражением читаю на экране имя Рамоны. В Массачусетсе сейчас половина третьего ночи. Ей что, нечем больше заняться, кроме как названивать мне? А как насчет поспать, например?

Стиснув зубы, я бросаю телефон на постель, не отвечая на звонок.

Мама наблюдает за мной из кухни.

– Кто из них? Парень или лучшая подруга?

– Рамона, – бурчу я. – О которой я, кстати, не хочу говорить, потому что она мне больше не лучшая подруга. Как и Логан мне не парень.

– Но тем не менее они продолжают звонить тебе и писать, а это значит, оба по-прежнему переживают за тебя.

Ага, но вот только мне все равно, переживают они или нет. Хотя игнорировать Логана куда проще, чем Рамону. Я знаю его целых восемь дней. А вот ее – тринадцать лет.

Все закончилось так патетично. Казалось, что окончание дружбы, длившейся больше десяти лет, будет напоминать вселенский взрыв, но наше с Рамоной выяснение отношений было больше похоже на ничтожный пшик. Она проснулась, увидела мое лицо и тут же поняла, что Логан переслал мне ее сообщение. Рамона сразу же переключилась в режим защиты, но ее обычные уловки уже больше не работали.

Обнимашки? Крокодильи слезы? Она с таким же успехом могла пытаться разжалобить робота. Я просто стояла как статуя, пока до нее наконец не дошло, что я не ведусь на ее бредни. А на следующий день я переехала домой, сказав папе, что в общежитии очень шумно, а мне нужна тишина, чтобы подготовиться к экзаменам.