Но в то же время, это еще одно напоминание о том, что я там никогда не окажусь.
– Коннор заслужил, чтобы его отобрали в первом раунде. Пацан быстрее молнии.
Гаррет медленно жует, его глаза задумчиво поблескивают:
– А Роджерс? Думаешь, он сразу попадет в состав «Хокс»? Или его отправят в запасные?
Я обдумываю свой ответ, а потом с неохотой отвечаю:
– В запасные. По-моему, они захотят еще больше развить его способности, прежде чем выпустить на лед.
– Да, я тоже так думаю. Он не очень ладит с клюшкой. И большинство его пассов идут в никуда.
Мы продолжаем говорить о хоккее, доедаем пиццу, и я наконец открываю банку, но делаю лишь пару глотков. Сегодня я не хочу пить. И, по правде говоря, в последнее время мне не до разгула. Если быть честным, после той ночи с Тори в прошлом месяце, мое настроение ниже нуля.
– Ну что, какие планы у Уэллси на осень? – спрашиваю я Гаррета. – Она переезжает к нам или как?
Он быстро мотает головой:
– Нет. Да и я бы сначала спросил у вас, как вы к этому отнесетесь. К тому же она сама этого не хочет. Летом это еще имеет смысл, потому что от нашего дома ей близко до работы, но когда начнется семестр, они с Элли снова решили жить вместе в общежитии,
– А она уже знает, чем хочет заниматься после окончания университета?
– Понятия не имею. Но у нее целый год впереди, чтобы определиться. – Гаррет на секунду умолкает. – Эй, а ты знаешь Мег, подругу Уэллси?
Я киваю, вызывая в голове образ симпатичной студентки с театрального, у которой, насколько я помню, есть парень-кретин.
– Да. Она ведь встречается с Джимми, верно?
– Джереми. И они расстались. – Гаррет снова замолкает. – Ханна спрашивала, не хочешь ли ты, чтобы она вас познакомила? Мег веселая. Она должна тебе понравится.
Я неловко ерзаю на стуле.
– Спасибо за предложение, но это мне неинтересно.
Он оживляется:
– Значит ли это, что та первокурсница, которой ты так одержим, наконец-то решила простить тебя?
После матча за кубок Стенли я честно рассказал Гаррету про всю нашу историю с Грейс. Выпитый мною виски развязал мне язык, и я во всех неприглядных подробностях поведал ему о «ночи Д», как я теперь называю нашу последнюю встречу. Теперь я жалею, что доверился ему, потому что разговор о ней вызывает боль в груди.
– Она по-прежнему не разговаривает со мной, – признаюсь я. – Все кончено, братан.
– Черт. Фигово. Значит, ты снова приударишь за юбками?
– Нет. – Теперь мой черед ненадолго замолчать. – Несколько недель назад я почти переспал с одной девушкой, она чуть старше меня.
Гаррет ухмыляется:
– Насколько старше?
– Ей… двадцать семь, наверное. Она работает учительницей, здесь, в городе. Невероятно сексапильная.
– Прикольно. И ты… погоди, что значит почти?
Я делаю еще глоток пива и неохотно выдавливаю:
– Не смог.
Гаррет выглядит ошарашенным:
– Как так?
– Потому что… это было… – Я стараюсь подобрать нужные слова, чтобы описать ту провальную ночь с Тори. – Не знаю. Я пришел к ней, на все сто готовый оттрахать ее до потери сознания, но когда она попыталась поцеловать меня, я просто слинял. У меня было чувство… пустоты, что ли.
– Пустоты, – в изумлении эхом повторяет за мной Гаррет. – Что это значит?
Если бы я сам это знал, черт подери. С самого начала моей учебы в колледже я редко когда отказывался от секса. Мне казалось, что я могу жить одним днем и брать от жизни все, что она мне дает, потому что завтра меня ждет работа механика и жизнь в глухой дыре типа Мансена. И в ту ночь у Тори… было точно так же безрадостно.
Я поднимаю банку к губам и в этот раз выпиваю чуть ли не половину. Господи, моя жизнь до смерти угнетает меня.
Гаррет с озабоченностью наблюдает за мной:
– Мужик, что происходит?
– Ничего.
– Чушь. У тебя такой вид, как будто только что умерла твоя собака. – Он тут же оглядывает поляну. – Ох, черт, у тебя правда умерла собака? А у тебя вообще была собака? Я вдруг понял, что ничего не знаю о твоей жизни здесь.
Он прав. За все три года, что мы знаем друг друга, Гаррет оказался у меня дома всего лишь во второй раз. Я всегда делал все возможное, чтобы разграничить мою домашнюю жизнь и мою жизнь в университете.
И дело не в том, что Гаррет не смог бы меня понять. Ведь его отец оказался тоже далеко не святым. Я до сих пор пребываю в шоке от того, что отец Гаррета избивал его. Фил Грэхем – звезда хоккея, особенно в наших краях, и в детстве я боготворил его, но когда Гаррет рассказал мне обо всем, я уже не могу слышать даже имя этого человека без желания воткнуть ему в грудь конек и повернуть. Что есть сил.
Так что да, думаю, после того, как Гаррет поделился со мной подробностями своего паршивого детства, я бы мог поделиться с ним своими. Но я не сделал этого, потому что это не самая моя любимая тема для разговоров.
Но сейчас? Сейчас я устал держать все это в себе.
– Ты хочешь узнать о моей жизни здесь? – ровным голосом спрашиваю я. – Опишу в двух словах: тут херово.
Гаррет опускает свою банку с пивом на колено и встречается со мной взглядом:
– Как так?
– Мой отец – старый алкоголик, Джи.
Он присвистывает:
– Ты серьезно?
Я киваю.
– Почему ты раньше мне об этом не говорил? – С огорченным видом Гаррет качает головой.
– Потому что в этом нет ничего такого. – Я пожимаю плечами. – Все так, как оно есть. Он то и дело срывается с катушек. А мы постоянно разгребаем его дерьмо.
– Поэтому вы с Джефом фактически сами управляете мастерской?
– Угу. – Я делаю вдох. Да пошло оно все! Если сейчас время признаний, нет смысла чего-то недоговаривать. – В следующем году я буду работать здесь на постоянной основе.
– Что ты имеешь в виду? – Гаррет хмурится. – Погоди, это из-за драфта? Я же уже говорил тебе…
Я перебиваю его:
– Я сам сделал так, чтобы меня не выбрали.
В глазах друга мелькают шок и обида, и его лицо становится мрачнее тучи:
– Блин, скажи, что ты не шутишь.
Я киваю.
– Почему, черт тебя подери, ты ничего не говорил?
– Потому что я не хотел, чтобы ты попытался уговорить меня передумать. В тот самый день, когда я получил стипендию на обучение в Брайаре, я уже знал, что не буду играть в профессиональный хоккей.
– Но… – Теперь он даже захлебывается словами. – А как же все наши мечты о том, как мы с тобой носим хоккейные свитера «Брюинз»?
– Это были просто мечты, Джи. – В моем голосе отражается все отчаяние моего будущего. – Мы с Джефом уже обо всем договорились. Он работает здесь, пока я учусь, а потом мы меняемся местами.
– Это чушь! – снова говорит Гаррет. На этот раз с яростью.
– Нет, это жизнь. Джеф отпахал свое, теперь моя очередь. Кто-то должен, иначе мой отец потеряет свой бизнес и дом, и…
– И это его проблемы, – перебивает меня Гаррет, его серые глаза мечут молнии. – Не хочу показаться бесчувственным, но это действительно так. Ты не обязан заботиться о нем.
– Нет, обязан. Он мой отец. – Угрызения совести сдавливают горло. – Пусть он пьяница, пусть порой ведет себя как последний урод, но он болен, Джи. Несколько лет тому назад папа попал в аварию и жутко покалечил ноги, так что теперь он мучается от постоянной боли и едва может ходить. – Я проглатываю ком в горле и стараюсь сдержать горечь. – Может быть, когда-нибудь мы сможем уговорить его пройти курс реабилитации. А может, и нет. Но в любом случае мне нужно остаться здесь и заботиться о нем. Это не продлится вечно.
– А сколько?
– Пока Джеф не удовлетворит свою мечту о путешествиях. – тихо отвечаю я. – Он и его девушка собираются пару лет поколесить по Европе, а по возвращении осесть в Гастингсе. Джеф снова займется мастерской, и я буду свободен.
Гаррет словно ушам своим не верит:
– Значит, ты ставишь свою жизнь на паузу? На несколько лет?
– Да.
Повисшая между нами тишина лишь усиливает дискомфорт. Я знаю, что Гаррету не нравятся мои планы, но ничего не могу с этим поделать. У нас с Джефом уговор, и у меня нет другого выхода.
– Ты и не собирался звонить тому агенту.
– Нет, – сознаюсь я.
Он стискивает челюсти. Затем тяжело вздыхает и, склонившись вперед, проводит рукой по волосам.
– Жаль, что ты не рассказал мне обо всем этом раньше. Если бы я знал, не стал бы так наседать на тебя по поводу профессиональной карьеры.