Барбара Уилкинз - «Оскар» за имя

– Но это означало конец их отношений, – продолжал Дарби. – Она не могла видеть Пола, не могла смотреть в лицо тому, что она сделала. И он уже не мог видеть ее. Никто из нас не мог взглянуть в лицо тому, что мы сделали.

– Но никто же не верил Бадди, – медленно протянула Рэли. – Никто бы не поверил, что Бадди был моим отцом.

– Ну… Пол сделал анализы крови сразу после того, как ты родилась, – сказал Дарби. – Оказалось, что он никак не мог быть твоим отцом. Даже Бет Кэрол думает, что Бадди был твоим отцом. Она говорила Ферн, что, может быть, это произошло, когда она еще была дома, и что тем парнем был Бадди Хэтчер.

Рэли почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек, как у нее закружилась голова, почувствовала, что прямо сейчас может потерять сознание. Она увидела лицо Бадди перед собой так ясно, словно это было вчера. Размякшее, словно одурманенное лицо. Эти умоляющие глаза. «Поговори со мной, Рэли, – говорил он, когда возвращался после того, как закрывались бары, в которых он пил с другими ветеранами. – Я так одинок, Рэли. Окажи мне такую милость, хотя бы только раз».

Бадди Хэтчер. подумала она хмуро. Ее отец. И будет достаточно просто доказать это. Все, что для этого требуется, позвонить в Администрацию по делам ветеранов. У них должна быть запись о его группе крови. Она готова поставить на кон свою жизнь, если окажется, что это не так.

– Словом, мы убили твоего отца, чтобы спасти свои задницы, – продолжал Дарби. – Но, может быть, даже не это было самое плохое, а то, что тебя вырастили как мальчика. Понимаешь, многие люди здесь идут в кинобизнес, не имея полного представления о его реальностях. Они думают, что могут всего добиться, изобретя все заново, создав свои собственные правила игры. Именно это мы и сделали. Настоящие эгоманьяки. Ты была нашим великим экспериментом. И прежде чем мы поняли это, ты стала знаменитостью. Звездой.

– Значит, это сработало, – засмеялась она.

– Полагаю, что да, – ответит он вяло. – И моя мать, – сказала она, – просто соглашалась со всем, что вы вдвоем решали. Дарби кивнул.

– Ты ненавидел ее за это, – сказала Рэли. – Я замечала это в твоих глазах, когда ты смотрел на нее.

– Я не мог ненавидеть столь жалкое существо, – сказал Дарби скорее самому себе. – Она была просто маленьким ребенком, которого он подобрал. Она была слабой, цепляющейся за любую соломинку. Она была такой податливой, что могла делать все, что он велел, только бы ее не вышвырнули. Даже лечь с кем угодно, когда он приказывал.

– Она проделала большой путь, – улыбнулась Рэли. – Получила все, что когда-либо желала. Красивую жизнь. Респектабельность. Положение в обществе.

Дарби задумчиво посмотрел на нее, потом взглянул на часы и медленно поднялся.

– Я должен встретиться за завтраком с некоторыми людьми, – сказал он, протягивая Рэли руку и помогая ей подняться.

– Ты когда-нибудь был с ней в постели? – спросила она, когда они затрусили обратно.

Он кивнул.

– Ты когда-нибудь задумывался над тем, что, может быть, ты мой отец? – настаивала она.

– Это удерживало меня там все эти годы, – сказал он. – Я размышлял над сроками, и мне всегда казалось, что, вполне возможно, это я. Поэтому я и решил торчать там, быть твоим наставником.

Рэли снова взглянула на него и подумала, как много у них схожего. Сосредоточенность. Дисциплина. Ладно, анализы крови смогут когда-нибудь проверить это, решила Рэли, когда они добежали до ворот перед дорогой, ведущей к его дому, и остановились перед ними, глядя друг на друга в лучах утреннего солнца.

– Дарби, не казни себя за то, что вы меня вырастили такой, ладно? – сказала она, положив ладонь на его руку. – Я имею в виду – как мальчика. Храброго, мечтательного, искреннего. И все такое. Я думаю, все получилось великолепно. Я бы не хотела, чтобы сложилось иначе.

– В самом деле? – неуверенно спросил Дарби.

– В самом деле, – ответила она.

Она вгляделась в его глаза и увидела, что он хочет верить в то, что она сказала. И не верит. Не совсем верит. Она должна убедить его.

– Я хочу, чтобы у тебя был номер моего телефона, – сказал он. – На случай если тебе что-то потребуется.

– Хорошо, есть одна идея… – начала она.

Вечернее платье было из шерстяного крепа, без бретелек, зеленого, как авокадо, цвета, с соответствующей атласной перевязью через грудь; что превращало его в великолепное одеяние, так это накидка с капюшоном, ярды и ярды вздымающегося волнами атласа цвета меди. Рэли повернулась, взглянула на свое многократное отражение в зеркальных дверях просторной туалетной комнаты своей матери.

– А теперь, дорогая, – сказал Бет, стоя рядом с Рэли и глядя на нее сияющими, полными слез глазами, – ты должна признать, что это стоит всех наших трудов.

Рэли стиснула плечо матери и улыбнулась ей, когда подумала о последних нескольких днях, о сотнях бутиков, через которые она ее протащила, об особых магазинах, ателье крупных дизайнеров. Белье, туфли, вечерние платья – все это расплывалось каким-то пятном. Несколько дней были потрачены лишь на то, чтобы найти подходящую вечернюю сумочку, пока мать не решила, что она будет выпадать из образа. И никаких драгоценностей.

И все эти вкуснейшие крохотные сандвичи, которые они ели в чайном зале у Буллока и других подобных заведениях. Совершение покупок как вид искусства, подумала Рэли. Начиная с того момента, как Рэли позвонила матери и спросила ее, не хочет ли она помочь ей сделать покупки, и до этого момента, когда они стояли и проверяли конечный результат, они потратили столько времени и энергии, что их могло бы хватить для освоения Марса.

И от Боби тоже потребовались огромные усилия.

– Я просто не буду этого делать, – надулся он, когда она обрисовала ему, что он должен сделать с ее волосами.

Она просила, умоляла, льстила, пока наконец он не сказал ладно, о'кей, но она должна навсегда запомнить, что он с самого начала был против этой сумасшедшей идеи. А когда он подстриг ее волосы, отбелил их, покрасил и начал делать прическу, она увидела в зеркале, как на лице его сменилось выражение: он узнал ее.

– О Господи, – прошептал Бобби.

Снизу послышался звонок в дверь, ее мать быстро прошла через красивую, заставленную цветами комнату и выглянула в окно.

– Это машина, дорогая, – сказала она.

У входной двери Рэли обняла ее, поцеловала в щеку и почувствовала на ней слезы.

– Это самый счастливый день в моей жизни, – прошептала мать. – Ты выглядишь великолепно, дорогая.

– Ты тоже, – сказала Рэли, еще раз дотронувшись до ее руки.

Она обернулась и увидела длинный черный лимузин, сияющий под окном.

– Спасибо, – сказала она шоферу, когда тот помог ей расположиться на заднем сиденье.

– Ты выглядишь сказочно, парень.

– Спасибо, Дарби, – ответила она и подумала, как он красив в вечернем костюме, рубашке с манишкой, в цилиндре, в лакированных туфлях. – Это очень мило с твой стороны, что ты сделал это для меня.

– Всегда к твоим услугам, – ответил он, кивнув головой.

Она утонула в мягком сиденье, а тем временем лимузин бесшумно тронулся с места, проехал через ворота Фремонт-Плэйз и свернул на бульвар Уилшир. Через десять минут впереди уже можно было видеть небоскребы делового центра Лос-Анджелеса, а еще через несколько минут они влились в поток лимузинов, направляющихся к Центру сценических искусств.

– Вы не Дарби Хикс? – подскочил к ним один из фанов, едва они вышли из машины.

– Нет, – ответил он и, подхватив Рэли под локоть, едва не бегом устремился с ней вверх по ступеням, присоединяясь к шествию женщин в вечерних туалетах и мужчин с черными галстуками-бабочками.

Даже раньше чем она их увидела, Рэли могла слышать, как фаны, толпящиеся на площади, выкликали: «Барбара!», «Дастин»[35]… И по мере того как они прибывали: Марша Мэсон, Роберт Рэдфорд, Джек Леммон.

Рэли взглянула на бьющий фонтан, посылающий свои сверкающие струи над головами проходящих. Это было похоже на круговой театр, огромный театр над ними. Она вспомнила тот вечер, когда впервые пришла сюда на торжественное открытие главной аудитории. На минуту они застряли в давке у дверей, а потом прошли в великолепное фойе со сверкающими люстрами. Билитерша провела Рэли и Дарби на их места, сразу за Фей Доновей и ее сопровождающим, бородатым мужчиной. Рэли огляделась вокруг. Несколько опоздавших ринулись вперед по проходу, как только начали гаснуть огни в зале. Во всей аудитории воцарилась напряженная, взволнованная тишина, когда раздался голос: «Леди и джентльмены, приветствуем вас на сорок пятом ежегодном присуждении наград Академии».[36]