Они – Элеонор и Чарльз – приезжают в Мексику уже многие годы, как только выкраивают для этого несколько недель. А потом Чарльз получил по наследству некоторые деньги, рассказывала Элеонор, и глаза ее при этом сверкнули, и они поняли, что теперь наступило время перебраться сюда, что теперь они могут себе это позволить. И они так и сделали, но не только они. Вначале приехало в качестве ассистентов-исследователей несколько студентов-выпускников. Потом начали прибывать на время каникул мыслители со всего света, и они очутились снова как бы в той же обстановке, из которой прибыли сюда.

Потом постепенно, осторожно стали следовать вопросы, кем она может быть и откуда могла появиться. Элеонор пыталась помочь ей. И Чарльз. И Энн. Рэли поеживалась от их причиняющего боль сочувствия и ненавидела их за то, что они ее жалели.

Она уже размышляла, как выберется отсюда. Но не могла как следует все обдумать, потому что все еще была не в состоянии вспомнить случившееся до конца. А главное – что предшествовало ее появлению здесь.

Рэли стояла в дверях главного здания, ощущая легкое головокружение. Кафельный пол застлан яркими мексиканскими коврами. Примитивные художественные и племенные маски украшали стены. Здесь было и несколько английских антикварных вещей, которые Элеонор унаследовала от своей матери. Несколько красивых современных изделий, пара кресел Кнолла, большой стеклянный стол, который переезжал из одного университетского кампуса в другой. Здесь была даже скульптура Бранкузи.[14]

Мексиканка, сметавшая тонкий слой песка с пола, взглянула на Рэли, когда та проходила в отведенную ей комнату, одну из самых больших, в которой обычно останавливались всемирно знаменитые ученые, бывшие послы, писатели.

Рэли опустилась на кровать, закинула руки за голову и плотно закрыла глаза, снова и снова пытаясь воссоздать, как все происходило. Да, она плыла. Она уверена в этом. Но после этого следовало пустое место. Снаружи крупные капли теплого дождя обрушились на белый берег, а затем все снова стихло.

Наконец-то что-то произошло в этом забытом богом месте, поняла Рэли на следующее утро. Внизу, в корале седлались лошади, вокруг суетились люди, Энн находилась в центре и отдавала распоряжения.

– Что происходит? – спросила Рэли.

– Я отправляюсь в горы, в одну из деревень, – сказала Энн. – Сделать тамошним детям прививки.

– Могу я поехать с вами? – спросила Рэли.

– А ты умеешь ездить верхом? – нахмурившись, спросила Энн.

– Конечно, – сказала Рэли.

Какое наслаждение – снова почувствовать себя сидящей верхом на лошади, держать в руках поводья. Они карабкались в горы, прокладывая свой путь в роскошной зелени по узкой пыльной тропе, и вскоре добрались до деревушки из нескольких хижин и террас, вытянувшихся вдоль речки и питаемой водопадом. Рэли заметила, что женщины и дети с напуганными глазами наблюдали за ними, пока Энн делала свои приготовления.

Энн явно чувствовала себя в своей стихии, когда искусно делала инъекции, бормотала слова ободрения детишкам. Потом хлопала ребенка по плечу, одобряя его храбрость, успокаивала протестующих малышей, которые начинали плакать. Вокруг нее собрались все женщины и благодарили ее, настаивая, чтобы она пообедала с ними, – ведь они ждали ее, специально готовили празднество.

«Почему они поднимают вокруг нее такой шум? – раздраженно спросила себя Рэли. – Разве они не знают, кто я? Нет, конечно, не знают», – вспомнила Рэли, упав духом. Никто никогда теперь не узнает, кем она была, потому что она перестала быть прежней. Больше Рэли Барнз-кинозвезды не было. Она даже не мальчик больше, черт побери. У нее вообще не было имени, просто неизвестная девчонка.

Ладно, она покажет им, подумала она, безрассудно побежала к тому месту, где была привязана ее лошадь, и по-цирковому вспрыгнула на ее спину. Взяв в руки поводья, она послала ее в легкий галоп, потом вскачь и промчалась через деревню во весь опор. Она мчалась и мчалась до тех пор, пока джунгли не стали такими густыми, а тропа такой узкой, что ей пришлось замедлить ход. Она спускалась с горы, пока снова не очутилась на открытом пространстве. Здесь она опять пустила лошадь карьером и мчалась по песку вдоль кромки моря, пока не почувствовала, что лошадь устала. Уже было темно, надвигалось полнолуние. Когда Рэли вернулась в поселок, все уже спали. Она нырнула в постель с улыбкой на лице. В эту ночь она впервые спала крепко, без сновидений.

– Мы должны обсудить с тобой некоторые правила, принятые у нас, – вежливо сказала ей Элеонор на следующее утро за завтраком на террасе, выходящей к морю.

– Прекрасно, – сказала Рэли.

– Энн сказала, что ты оставила ее вчера после полудня.

Энн слишком много говорит, презрительно подумала Рэли, но сохранила выражение заинтересованности, взирая на Элеонор.

– Больше не надо так поступать, дорогая, – мягко сказала Элеонор. – Энн была очень обеспокоена. Она отвечает, за тебя. А если бы с тобой что-нибудь случилось?

– Но ведь ничего не случилось, – возразила Рэли.

– Это не аргумент, – сказала Элеонор. – Ты не понимаешь?

– Нет, – сказала Рэли.

– Ты еще ребенок, – сказала Элеонор. – Ты всего лишь маленькая девочка.

Рэли откинула голову назад, словно ей дали пощечину.

– В чем дело? – встревоженно спросила Элеонор.

– Я не… – пробормотала Рэли.

– Ладно, пожалуйста, больше так не делай, – сказала Элеонор с изумленным выражением лица. – Понимаешь, мы ведь должны считаться с другими людьми.

– Я хочу уйти отсюда, – сказала Рэли.

– Но куда ты отправишься? – спросила Элеонор.

– Я не знаю, – сказала Рэли, покачав головой.

Рэли находилась на пристани, когда подошло суденышко и помогла пришвартовать его. Служители стали разгружать ящики с книгами, пачки газет «Нью-Йорк таймс» за прошедшее время, журналы, связки писем. Этим же суденышком прибыли и двое новых гостей. Британский психоаналитик и историк из Корнелла.[15] Их окружили, приветствовали, забирали свою почту: газеты, журналы.

Рэли прочитала о своей гибели, о пышной поминальной службе в фешенебельной церкви в Беверли Хиллз. Внутри у нее все сжалось, когда она увидела на фотографии лицо матери, застывшее от потрясения. А рядом с нею был Пол – поддерживающий мать под руку, с просящей улыбкой на лице. Что-то здесь не так, осознала Рэли, нахмурившись. Она снова взглянула на лицо Пола. И ощутила что-то. Страх? Нет… Ну же, давай, сказала она себе, оглядев на террасе всех, пришедших сюда прочитать свои письма. Паренек из писательского семинара университета Айовы получил из дома огромную коробку овсяного печенья и теперь раздавал всем лакомство. Многие с жадностью выискивали в газетах и журналах всякие новости.

Сейчас, подумала она с легкой улыбкой, кто-нибудь из них оторвет взор от фотографии Рэли Барнза на обложке, взглянет на нее и сравнит. Она сидела, наблюдая за ними, ожидая, кто первый взглянет на нее, узнавая, а это непременно должно произойти. Ух ты, но ведь это одна и та же личность, непременно подумает кто-нибудь из них. Эта девочка и есть Рэли Барнз. И тогда все снова встанет на свои места.

Но этого не произошло. Никто ничего не заметил. Барнз был мальчик, а она – девочка. Тут просто не может быть никакой связи.

Рэли сделала глоток кока-колы и раскрыла «Лайф». Это был великолепный подводный кадр из последнего фильма, на нем она была изображена плывущей. Она находилась возле зияющей пробоины в борту галеона, полученной в пути, когда его доставляли из Лос-Анджелеса. Галеон смотрелся великолепно, создавалось впечатление, что он находится в воде добрых два столетия, именно так он и должен был выглядеть.

Она закрыла глаза, представила, где находится на фотографии, и попыталась восстановить в памяти дальнейшее.

Да, она проплыла сквозь дыру в галеоне на противоположную сторону. Так должно было быть по плану, теперь она вспомнила. Ее должны были подобрать, а потом ей следовало исчезнуть на несколько месяцев. Подобрать должен был Пол. Он должен был поджидать ее на моторной лодке.

Она увидела его, возвышающегося над ней. Увидела камень в его руке! Рэли вцепилась в подлокотники своего кресла, словно снова ощутила то потрясение, тот свой ужас.

– О Господи, – прошептала она. – Значит, вот как все произошло.

И тут она почувствовала руку на своем плече. Энн.

– Ты побелела как смерть, – сказала она заботливо. – С тобой все в порядке?