Узнав голос посетителя, Жорж двинулся по направлению к двери, чтобы мельком взглянуть на Андре Феррона, стоящего перед столом настоятеля. И вновь Андре! — пересекающий его путь, Андре, как будто говорящий: «Всегда и везде буду впереди тебя. Смотри, в каких хороших отношениях я с нашим настоятелем! Не трать свое время попусту. Почему бы не использовать его для написания поэмы? Но не о Люсьене, а о Тарцизии, например».
Жорж взялся за конверт со стихотворением, покоящимся в его кармане. Он подумал о платке, окрашенном кровью, которую Андре соединил с кровью Люсьена. Он взглянул на статую юного мученика, пролившего свою кровь за любовь к Богу. Почему бы не сделать ему подношение чувствами Андре к Люсьену? Он подсунет бумагу под основание статуэтки. Очевидно, что дружба, о которой идёт речь, будет угодна Небесам, так как она там вовсю процветает; Святой Тарцизий, без сомнений, окажет ей свою протекцию. Разозлившись, Жорж решил разорвать конверт на кусочки прежде, чем посвятит его таким образом, когда из кабинета настоятеля вышел Андре и улыбнулся ему. Во взбудораженном состоянии Жорж постучал в дверь кабинета. Войдя внутрь и закрыв за собой дверь, он сообразил, что в его руке больше нет конверта. Он, должно быть, выронил его, и тот упал под стол. В любом случае, в приемной было плохое освещение, и туда никто не зайдёт, пока он находится у настоятеля.
Настоятель перебирал толстую кипу писем.
— Вы пришли в нужный момент, — сказал он. — Один из ваших однокашников только что принес мне вечернюю почту от казначея, там есть письмо для вас. Без сомнения, от ваших родителей. Вот оно. Я не буду его читать.
Он показал, что Жорж должен сесть лицом к нему, перед книжным шкафом. Жорж извинился перед настоятелем за беспричинное беспокойство, выказывая тем самым своё почтение. Он не поднимал глаз, не потому, что был застенчив, а потому что первоначальная тема его визита по–прежнему занимала его мысли. Настоятель похвалил его сочинение по французскому.
— Как видите, сказал он, улыбаясь, — я проявляю точно такой же интерес к вам, как и вы ко мне. Я не скажу вам ваше положение в классе, так как результаты учебной недели оглашаются по воскресеньям, во время завтрака. Но могу сказать, что когда я зачитаю слова «Третий курс», пройдёт не так много времени, прежде чем вы услышите собственное имя.
Он спросил Жоржа, завёл ли тот уже друзей. Чтобы получить что–то вроде компенсации от Андре, Жорж похвастался хорошими отношениями с Люсьеном.
— Ваши чувства вас не подвели, — сказал настоятель. — У Ровьера отличные природные качества. Он очень честный парень. Господин префект не смог бы дать вам лучшего соседа. Но если я не ошибаюсь, ваш второй сосед — Марк де Блажан. Я уверен, что вы по достоинству оцените его качества. Он наш талантливый ученик, и тоже вам понравится, я уверен.
Он продолжил разговор, и с семьи Жоржа перебрался на обсуждение руководства о гербах их провинции.
— У вас благородный герб, — заявил он, — надеюсь, что вы не уроните его честь. Я видел на нём пылающие факелы. Вы должны «пылать от истины, застывать ото лжи».
Разговор подошел к предмету Уединения. Настоятель выразил большое удовлетворение тем, что поступление Жоржа в колледже совпало с визитом такого великолепного проповедника.
— Нам не всегда так везёт, — сказал он. — Выбор проповедник так же труден, как и выбор друга.
Жорж увидел свой шанс продемонстрировать, с каким пристальным вниманием он следит за проповедью: он спросил, кем был Тарцизий, чьё имя еще не оглашалось в выступлениях проповедника. Настоятель пришёл в восторг.
— Ах, очень хорошо, сказал он, — очень хорошо! Вы заметили моего Тарцизия. Это миниатюрная, в мраморе, статуя святого работы скульптора Фальгьера. Оригинал находится в Париже, в Люксембургском Музее. Она — замечательное произведение искусства, хотя в ней есть одна ошибка — она представляет мученика моложе, чем он был. Исторически, Тарцизию было около двадцати или двадцати пяти лет, когда его до смерти забили камнями в Риме, на Аппиевой дороге, за отказ отдать язычникам хлеб святого причастия, который он нёс.
— Могу добавить, что я сам узнал сей факт о его возрасте совсем недавно. Я в долгу за эту информацию перед преподобным отцом–доминиканцем; так же как и вы, я тоже выразил удивление, когда не услышал имени Тарцизия среди тех мальчиков–мучеников, которых он называл. Он ответил, что пропустил его нарочно, чтобы, как он выразился, не усугублять ошибку, уж слишком часто повторяющуюся. Как видите, скромность есть урок, которому мы каждый день учимся. Тем не менее, этим вечером он поговорит с нами о Святой Евхаристии и не забудет воздать должное тем, кто может быть назван мучеником. Моя ошибка с возрастом святого была связана не только со скульптурой, но с Мартирологом, в котором Тарцизия называют алтарником. Мне не приходило в голову, что очень простые обязанности алтарника — вы, без сомнения, уже выполняли их, или сможете сделать это здесь — были ранее практически равны обязанностям диакона: так, что не могло быть и речи о том, чтобы доверить их ребенку.
— Так как моя статуэтка Святого Тарцизия пленила вас, то вы сможете, позже, в память о нашем колледже, записаться в «Общину Тарцизия», благочестивую юношескую ассоциацию, основанную в начале века в христианской столице. В ее состав вошли римляне из хороших семей, и они возродили литургию ранней Церкви. Их часовня напоминает катакомбы; священник, который носит круговую ризу, становится к собранию лицом, вместо того, чтобы развернуться спиной; и он произносит большинство священных слов вслух. Члены ассоциации совершают ответствие все вместе, они носят ту же одежду, что и аколит [церковнослужитель–мирянин в Римско–католической церкви, выполняющий определенное литургическое служение] Тарцизий — безукоризненно белые vestis talaris [рясы, лат.], и в руках у них небольшие наставления, называемые Ихтис, это мистическое имя Христа, если вы знаете.
— Как жаль, что мы не можем подражать этому великолепию в нашей собственной церкви! У меня возникла идея! Я хотел бы, так сказать, вознаградить ваше интеллектуальное любопытство и благословить вашу многообещающую дружбу с Ровьером — именно его мать, между прочим, подарила нам нашего Тарцизия. Вы оба на службе завтра утром будете моими аколитами: передай ему это от меня.
Жорж смущенно поблагодарил настоятеля за любезность, и простился с ним: в приёмной он столкнулся с Отцом–префектом старшей школы, очевидно, раздражённого тем, что его заставили ждать. В отличие от Андре он не улыбнулся, а прошел прямиком в кабинет настоятеля.
Глаза Жоржа тревоге искали упавший конверт; его не было ни под столом, ни за креслами. Внезапно вспомнив, что у префекта в руке была бумага, Жорж тихо вернулся к двери кабинета и приложил ухо к дереву.
— Бедный юный извращенец! — заговорил настоятель. — Он был здесь всего полчаса назад. Он, должно быть, выронил его, когда выходил из комнаты, и, таким образом, раскрыл себя.
Спускаясь по лестнице, Жорж едва преодолевал дурноту, вцепившись в перила. То, чего он желал — свершилось, и в эту минуту он сильно жаждал, чтобы подобное никогда не произошло. Сам факт того, что он стал причиной произошедшего до некоторой степени случайно, заставил его бояться, что последствия могут быть серьёзнее, чем он предвидел. Или, вернее, он не смог предвидеть абсолютно ничего, хотя и считал себя таким умным. Разве не было совершенно ясно, что под ударом окажется не только один Андре, что он погубит вместе с ним и Люсьена? И разве невероятно, что участие Жоржа в случившемся легко обнаружится? Андре вспомнит, что стихотворение было в тетради, а Люсьен, без сомнения, не забудет, как одалживал тетрадь Жоржу. И визит Жоржа к настоятелю даст им разгадку. Жорж станет третьей жертвой собственных действий, и два друга, перед своим изгнанием будут иметь достаточно времени для того, чтобы, в свою очередь, разоблачить его, но теперь перед одноклассниками. Он тоже будет вынужден покинуть колледж, затравленный другими мальчиками. Он познакомиться с новыми проявлениями остракизма.
Он не посмел вернуться в студию и пошел на игровую площадку во дворе. Он задумался о побеге — в деревню; или он мог бы попасть на поезд до дома — путешествуя без билета. Он бы объяснил своим родителям, что находиться в школе–интернате стало для него невыносимо. Затем взял себя в руки — всё это было по–детски. Разве отец не назвал его мужчиной? Его прадед попал на гильотину во время Революции; Тарцизий и весь сонм юных святых от проповедника был полон замученных до смерти. Никто не будет его убивать.