В тот вечер в студии, перед началом занятий, Жорж повернулся, чтобы увидеть, где сидел Феррон. Его соперник был далеко. Они могли спокойно заниматься. Занятие заключалось в переводе латинского текста из «Le Tatou» — «Время не может заставить нас забыть наше отечество».
Жорж, переписывая набело, вспомнил сказанное ему Марком — надо было написать в верхнем левом углу инициалы И. М.И — Иисус, Мария, Иосиф — и, сверху в центре поставить крестик. Он не сделал этого в заголовке своей работы — получилось бы не очень хорошо, если он из–за этого потеряет в оценке, тем более что Марк, первым прочитав черновик Жоржа, смиренно признал себя побежденным.
При первом звуке колокола по одному мальчику из каждого класса вскочили, собрали работы и отнесли их учителю. Жоржа развлекала та важность, которую демонстрировали обладатели подобных мелких обязанностей. Он прикинул тех, кого уже заметил: там был мальчик, который собирал заявки перед началом занятий; мальчик, который был старостой стола; староста трапезной; мальчик, который подавал хлеб во время чаепития; звонарь; наполнитель чернильницы; библиотекарь; лидер колонны при прогулке. Без сомнения, за такие привилегии, как за лакомые местечки боролись так же, как в античные режимы сражались за должности смотрителя приливов, уполномоченного по урнам с пеплом, или инспектора по фуражу.
Уединение началось в студии младшей школы. Младшеклассники столпились у передних скамеек, для того, чтобы освободить места старшим. Некоторые из них оборачивались, но их староста призвал их к порядку, щёлкнув своими пальцами. Тем временем доминиканец, стоявший на кафедре со скрещенными на груди руками и закатившимися к небу глазами, казался пребывающим в трансе.
Стулья, размещенные на кафедре, предназначались для настоятеля и Отца–префекта каждого отделения. Остальные воспитатели садились на скамейки, расположенные вдоль стен. Присутствовал определенный элемент беспорядка, когда старшие мальчики начали рассаживаться по своим местам. Наконец, после вступительной молитвы, все уселись. Жорж не потерял двух своих привычных соседей, но заметил, что с другой стороны Люсьена сидит Андре.
Проповедник для начала процитировал с большим чувством небольшое стихотворение:
Мальчики с золотыми локонами,
Вы, в чьих душах кадила…
Он просил мальчиков, слушающих его слова, «запомнить эти слова, написанные христианским поэтом», и применимые, без сомнения, как к мраку, так и к свету.
— Пусть этот колледж, — кричал он, — напоминает большое кадило круглый год! Будьте достойны эфемерной благодати, которая улыбается лучезарной улыбкой в ваши лица, но ещё достойнее благодати Божией, направляемой в ваши сердца. Постарайтесь быть достойным, хотя бы в некоторой степени, тех великих примеров, которые вы, молодежь, черпаете из религиозной истории. Подобное часто происходит в детстве, и как превосходнейшая добродетель обнаруживает себя, мы можем видеть на примере Святого Викентия де Поля [1581–1660, католический святой, основатель конгрегации лазаристов и конгрегации дочерей милосердия], который в возрасте четырнадцати лет стал отшельником. И есть множество других примеров, о которых, используя благоприятный момент, я поговорю с вами в течение каждой проповеди. Но я хочу, чтобы вы записали в вашей студии, этим же вечером, имена тех славных мальчиков, имена тех, кто не отринул Бога ради своей жизни. Таковы были Святой Юстин из Осера [полулегендарный католический святой, ок.278—ок.287] умерший за веру в девять лет; Святой Кирилл Кесарийский, в десять; Святой Mамант Каппадокийский, замученый в двенадцать; Святой Юстус из Алкалы и Святой Гай в тринадцать; Святой Панкратий в четырнадцать; Святые Агапит и Венан в пятнадцать; Святой Донат и Святой Рогасьон в расцвете юности. Однако, это не даст вам ничего, для того чтобы стать хорошими христианскими мальчиками. Конечно, в этом уютном доме, у вас, по крайней мере, должно быть мужество для этого?
— Я указал вам высоты, теперь я должен указать глубины. Ребенок в мире есть венец красоты, но он может, увы, познать всё уродство греха. Есть дети света; но есть также дети проклятия: чело такого мальчика излучает не меньше света, пока его душа погружается во мрак. Однажды, когда Святой Григорий Великий [Григо́рий I Вели́кий, называемый в православной традиции Григорий Двоеслов — папа римский с 3 сентября 590 по 12 марта 604] пересекал римский рынок, он заметил нескольких мальчиков, бывших поразительно красивыми и которые предлагались для продажи в качестве рабов; в шестом веке рабство не было отменено. Он спросил, откуда они. Он узнал, что они англы, то есть из Англии, которая еще не получила веру. «Их стоило бы назвать ангелами», — сказал он, — «если бы они не были бы всё ещё под властью демонов». Дети мои, никогда не забывайте об этом: демоны могут иногда носить ангельские лица, в конце концов, на самом деле кто они такие, если не падшие ангелы?
— Чтобы оставаться чистыми как вы, или снова очиститься, если, к сожалению, вы давно этого не делали, вы должны следовать и молиться по заповедям Его, который называл себя Сыном Человеческим. Молитесь, ибо в молитве спасение. Остерегайтесь дьявола, положившего на вас глаз. Следите за своей дружбой, ибо она может быть с дьяволом. Пусть она никогда не становится чем–то вроде «особенной дружбы», не способствующей ничему, кроме чувствительности: как говорит нам Бурдалу [Луи Бурдалу, 1632–1704, французский духовный оратор, член монашеского ордена иезуитов], чувствительность легко превращается в чувственность. Пусть ваша дружба будет открыта, гласна и духовна. Вы должны быть как те благочестивые мальчики, которые окружали Святого Бенедикта [Бенеди́кт Нурси́йский, 480–543, — родоначальник западного монашеского движения. Святой католической и православной церквей] там, в Субьяко [город в Италии, где находился монастырь бенедиктинцев]; то, что он называл своей школой, «школой жизни». Среди их числа были два мальчика из рода патрициев, друживших между собой, которые стали его любимыми учениками. Их звали Мавр и Плакид, и их место в церкви в компании святых. Плакид, когда ему было около пятнадцати, набирал воду из озера Субьяко, оступился и упал, и его отнесло далеко от берега. Святой Бенедикт, в своей каморке, узнал об этом от своего внутреннего голоса. «Быстро беги туда», — сказал он Мавру, «мальчик упал в воду». Мавр, с верой в чудо, бросился в озеро; вода поддержала его, и он смог спасти своего друга.
— Завтра, пятого октября, праздник Святого Плакида. Начните же свой учебный год под благословение этого святого. Попросите его даровать вам святую дружбу, которая спасёт вас от опасности. А больше всего просите его, чтобы он даровал вам достойного Верховного Друга, который вознаградит вас на небесах во веки веков, и которому вы сможете сказать словами Фомы Кемпийского; «Ты воистину мой Возлюбленный…»
Жорж услышал эти слова, и они отпечатались в его безжалостной памяти, но ход его мыслей на этом не остановился. Его внимание слегка отвлеклось на Блажана, записавшего на листочке бумаги имена всех юных святых. Он думал о Андре Ферроне, который сидел рядом с Люсьеном и спокойно выслушивал осуждение «особенной дружбы». Потом все направились в часовню на вечернюю службу в честь Тела Христова. Накануне Жоржу ничего не было известно о колледже, но он знал его правила: теперь же он узнал слишком много о других его сторонах, которые находились за пределами этих правил.
Настоятель, подпевая со своего места на клиросе, опережал всех на полтакта. Регент хора казался более энергичным, чем когда–либо. Блажан держался за свою книгу обеими руками. Книга Люсьена пребывала на скамейке, вверх ногами.
В трапезной Жорж заметил, что Феррон уселся за стол, находившийся перед ними, что позволяло ему время от времени привлекать к себе внимание Люсьена. Как может быть, что Блажан никогда не замечал всех этих маленьких маневров? Без сомнения, это потому, что он слишком верил в осторожность Андре и совсем не интересовался Люсьеном. Жоржу сейчас требовалось только узнать о месте обитания своего соперника в общежитии. По крайней мере, это оказалось еще проще, чем в студии — мальчик располагался в дальнем конце ряда коек.
Когда дежуривший воспитатель потихоньку ретировался, Жорж ощутил, как на его кровать что–то упало — это оказался кусочек шоколада, брошенный его соседом с правой стороны. Жорж поблагодарил, и, повернувшись к нему, начал уплетать небольшие квадратики, полные орехов.
— Очень хороший, — сказал он.