Священник молился в одиночестве и в тишине, но у Жоржа неожиданно появилось ощущение, что его участие в молитве сейчас гораздо больше, чем, если бы он, не вдумываясь, повторял слова молитвы за Отцом. Тихая молитва Отца находила отклик в сердце Жоржа, и вся эта трагедия приобрела для него новый оттенок. Он стал считать, что источником случившегося стал не флирт между мужчинами, и не замыслы судьбы, а нечто другое. Он вспомнил о понятии «имманентной справедливости» [награда или наказание содержатся в самом акте произведенного действия (удовлетворение от сознания выполненного долга, которое испытывает добродетельный человек; чувство одиночества, не покидающее злого человека; дискомфорт от несварения желудка у обжоры и т. д.)], втолковываемом на уроках религиозного обучения. Александр и он были наказаны за свои грехи. Они не совершали грехов, в которых он ложно обвинил себя ради собственных целей; грехов, в которых, как знал точно Отец Лозон, Александр был неповинен; но они совершили другие. Они осквернили таинства, святые места, и литургию. Бог, которого они игнорировали, свершил над ними Святую месть. Неужели Жорж действительно думал, что может получить покровительство античных богов? Если так, то пришёл его черёд произносить: «Ты победил, Галилеянин!» [По легенде эту фраз произнёс смертельно раненый в сражении с персами римский император Юлиан, противник христианства. Галилеянин — Иисус Христос] Следовательно, трагедия Александра стала христианской, как у Полиевкта, или Отца де Треннеса. И, подобно интимному разговору последнего; подобно тому персонажу из пьесы, которому так громко аплодировало приходское духовенство, трагедия завершится словом «Бог». Отец Лозон оказался тем, кто произнёс последнее слово.
Но Жорж отказывался это признавать. Как в прошлом, так и сейчас он гнал подобные свои мысли прочь. Немыслимо, чтобы Александру пришлось предстать перед судом святых Тарцизия и Панкратия. Небеса добродетельного Декалога и Николя Корне не для него. Смерть не вернула его Богу, а послала к другим Небесам, в рай для тех, чья сияющая юность заставила удалить их с земли ради того, чтобы они стали богами. Его компаньонами будут Гиацинт и Дафнис. Это в честь его великолепия, обещающего стать бессмертным, постоянно горит у алтаря маленькая красная лампада — лампада огня и пламени, лампада любви, которая столь же сильна, как и смерть. Её цвет, вопреки всему, не станет ни цветом крови, ни цветом греха; её первая символичность в глазах Жоржа и была истинной.
На улицах было безлюдно. Из одного окна слышалась тихая музыка. На углу, у моста, группа мальчишек, лежа на парапете, распевала песенку Люсьена.
Nous sommes! es deux gasses
Qui s'aimeront toujours.
Мы, два ребёнка
Те, кто влюблённые навечно…
Их позвали домой родители. Жоржу вспомнилась песня, совсем не подходящяя для улиц — гимн Страсти, который преподнёс ему Александр. В нём любовь тоже находилась под вопросом — любовь, о которой так не хотел слышать Александр.
Отец Лозон и Жорж достигли станции, не обменявшись и парой слов: последние мгновения их свидания были, по–видимому, столь же безмолвными, как первые.
— Держись, — произнёс Отец, пожимая руку Жоржу, — и пиши мне, когда у тебя станет грустно на сердце. Мы о многом поговорим в следующем году. Это должен быть святой год.
— Или, наверное, — ответствовал Жорж, — мы, как вы сказали, сообщили друг другу всё, что должны были сообщить.
Теперь, возвращаясь в одиночестве домой, ему захотелось последовать за Александром. Жорж не стал бы слушать ни чьих советов или приказов, а послушался бы только своего друга, говорившего на языке, который не понимали ни Люсьен, ни Отец де Треннес, и который он сам понял слишком поздно. Но мальчик не унёс всё с собой. Остался Жорж, и он поймет мечту: его собственная жизнь станет жизнью Александра, Жорж де Сарр станет в своей душе Александром Мотье. Союз их имен больше не просто ботаническая игра со словом «гиацинт»; как и множество вещей, о которых они говорили, он должен стать реальностью.
Вдали свистнул поезд. Жоржу вспомнился его отъезд в январе, когда он, еще неизвестный тому мальчику, возвращался в колледж, уже пленённый и взволнованный им. Он подумал о предстоящей ему поездке в понедельник. Эта поездка окажется последним этапом между прошлым и будущим, станет последней возможностью выбрать между его многочисленными планами. Ведь были же люди, убивающие себя рядом с могилой друга.
Каким курсом к Александру будет двигаться Жорж? Этот курс, по крайней мере, должен стать значительным предметом для размышлений. Он может, если захочет, стать памятником самому себе. Он остановится на тех вещах, которые принесут ему, ему и мальчику трудности и заблуждения; избыток разума и неразумности.
На мосту он на мгновение остановился и посмотрел на реку. Место, где несколько минут назад пели мальчики, ныне было пустынным. На берегах этой же реки в один прекрасный июньский день он видел Александра, шедшего купаться. Солнце, прозрачная вода, и цветущий луг уступили место теням, грязной воде и безлюдным набережным. Тем не менее, река притягивала Жоржа к себе, очаровывала его, говорила ему, что её объятие — лучший способ свести счёты с жизнью, способ доступный, и традиционный. Жорж испытал своего рода головокружение. Возможно, мысли, овладевшие его тем утром, вновь обрели свою мощь, подпитываемые силами могущества и тьмы. Он, как к талисману, прикоснулся к бумажнику, в котором находилось его самое дорогое наследство — записки, связанные с сердцем его друга, или написанные его рукой; и фотография, с которой глаза мальчика откроются, улыбнутся и простят — нечёткий отпечаток, который он поцеловал. Невозможно, чтобы всё это закончилось ничем. И задача Жоржа доказать обратное. Будущее, озарённое светом прошлого, должно стать подтверждением правоты Александра. И, тем не менее, требуется умилостивительная жертва; он снял кольцо и бросил его в реку. На поверхности воды отражались отблески света, словно языки пламени, поглотившие Александра. Но, подобно Элевсинскому мальчику, пламя очистит его, и предоставит ему судьбу величайшую и ещё более загадочную. Продолжив свой путь, Жорж поднял глаза, чтобы лицезреть звёзды. Такое их множество он видел в небе 10 июля, из окна общежития, но тогда они обещали всего лишь ясное утро. Но именно к звездам обращал свой взор Александр, когда говорил о Жорже, а ныне Жорж обращался к ним, говоря об Александре:
— Ты не мальчик молитв и слез, а моя любовь, моя надежда, моя уверенность. Ты не умер; ты только на некоторое время оказался на дальнем берегу. Ты не бог, ты такой же мальчик, как и я, ты живёшь во мне, моя кровь — это твоя кровь. Ты владеешь всем, что есть у меня. Мы желали и надеялись, и отныне мы всегда будем вместе, навсегда, и пришёл мой черёд сказать тебе: «Навсегда! Разве это не прекрасно?!»
Он приблизился к дому. Он войдёт туда с тайным гостем, который никогда не покинет его. Для них начиналась новая жизнь. Сегодняшний траур относился к прошлому. Завтра наступал день рождения Жоржа, первый день рождения Жоржа и Александра. Завтра им исполнится пятнадцать.