— Зря ты думаешь, что молодое тело меня сделало более щедрым. У нас с тобой уговор.
Контракт, если хочешь. Подписанный. Ты забыла?
Жанна недовольно сдвинула брови и уставилась в свой бокал, поболтала на дне остатки вина.
— Я советовалась с адвокатом. Я могу расторгнуть контракт.
— Я тебя засужу.
— Жену?
— Разведусь и засужу. Ты с голоду сдохнешь.
— Не пугай меня, Шохин.
— Не пугаю. Я не отдам тебе виноградники. — Костя вызывающе усмехнулся. — Меня бы обвинили в убийстве. Ты же сопьёшься и умрёшь там.
— Может, хватит? — резко оборвала она его. — Не надо делать из меня дуру. Я знаю, сколько они стоят.
— Они стоят больше, чем я — заметь, я! — за них когда-то заплатил.
— Если бы не я, тебе в голову не пришло их купить!
— Ну, с этим я спорить не буду. Надо было ещё тогда насторожиться.
— Моё имя в документах. У меня такие же права, как и у тебя!
— Нашла ещё одного любовника-адвоката? Это он тебе объяснил? У нас с тобой договор. Ты получаешь прибыль с виноградников в течение пяти лет, а потом они переходят в моё полное владение. Если ты тратишь быстрее, чем получаешь прибыль — это не мои проблемы. Да и зачем тебе виноградники? Как ты будешь их содержать? У тебя нет средств. Я вкладываю деньги, и всё работает. А ты что будешь делать? Ты погрязнешь в долгах, а то и ещё и сядешь.
Что французские законы говорят по этому поводу? Не узнавала?
Она молчала и нервно мотала ногой. Потом сказала:
— Купи мою долю.
Костя потёр подбородок.
— Купи, — проговорил он, вроде как раздумывая над её предложением. — Зависит оттого, за сколько ты хочешь её мне продать.
— Я не дам тебе развод. Я не останусь с голой задницей.
— А раньше ты о чём думала? У нас, любимая, брачный контракт. Виноградники — это мой промах, из-за него мы ещё женаты.
Она криво усмехнулась.
— Да, за деньги ты удавишься.
— Вот ещё. Я, скорее, тебя удавлю. Или думаешь, мне денег жалко? Мне потраченных усилий жалко. Я четыре года в них вкладывал, а ты, наверное, надеялась когда-нибудь запустить в производство «Вдову Шохина», да? Ты понятия не имеешь, что такое содержание виноградников, ты только деньги получать привыкла. Но, кажется, в мозгах прояснилось. Уж не знаю, радоваться мне или наоборот.
— Я хочу алименты.
Шохин кивнул, даже признал:
— Разумно. Ведь даже если ты продашь свою долю третьему лицу, деньги, в конце концов, промотаешь. А так, будешь доить меня. Заманчивая перспектива.
— Этот дом и алименты, — упрямо повторила она.
Шохин качнул головой.
— Даже любопытно, на какую сумму ты рассчитываешь.
— Костя, я знаю, сколько стоят виноградники и какую прибыль они приносят. И исходить буду из этого.
— Акула ты, Жанка. Сколько ты выпила за вечер? А как разговор о деньгах зашёл, ты сразу удила закусила, и ни что тебе не мешает. В уме пятизначные цифры складывать. Лобачевский, твою мать.
— Но ты ведь хочешь от меня избавиться? Чтобы на легальных основаниях продолжать жить со своей стриптизёршей.
— За словами следи. — Шохин на часы взглянул, но прежде чем взять пальто с соседнего кресла, к жене подошёл, обойдя диван, и придавил ладонью её волосы, заставляя закинуть голову и посмотреть ему в глаза. Секунду разглядывал её лицо, потом чуть наклонился к ней, и, понизив голос, сказал: — Ты подпишешь всё, что я скажу. О сумме алиментов я подумаю. Обещаю, что по миру не пущу, в память о прошлом. Но, Жанка, у тебя единственный шанс, другого не будет.
Подпишешь документы и уедешь. Иначе этот дом станет твоим последним пристанищем.
— Пугаешь?
— Предлагаю меня не злить. Если я сейчас домой приеду, а там никого нет, можешь смело убавить пару нолей в сумме. Позвонишь ей — дели ещё на два. Появишься в поле видимости — за пределы области выйдешь голая и пешком. Лично провожу и дам пинка.
Шохин отпустил её, рывком сдёрнул с кресла пальто и вышел из гостиной. Правда, услышал язвительный голос жены вслед:
— Ты ещё на ней женись!
Он усмехнулся, а прежде чем выйти из дома, вежливо попрощался:
— Всего доброго, Лиза. За зарплатой зайди в офис, от твоей хозяйки ничего не дождёшься.
— Спасибо, Константин Михайлович.
Он не ответил, не обернулся, поторопился закрыть за собой дверь. А сев в машину, на место водителя, достал из кармана телефон и набрал номер Нины. Без особой надежды, поэтому решил не раздражаться, из-за того, что она вновь не пожелала ответить. Одна радость, что телефон больше не отзывался безликим механическим голосом. Гудки шли, значит, Нина знает, что он звонит. Что ж, пусть подумает. Утро вечера мудренее.
А Нина, сидя на родительской кухне, вздрогнула от этого звонка, а на телефон взглянула с мукой. Шохин с фотографии на дисплее смотрел на нее с укором, так, по крайней мере, казалось. А она чувствовала себя обиженной девчонкой, а не взрослой женщиной. Признаться, к этому времени уже не раз успела покаяться в том, что сорвалась к родителям. В правильности того, что ушла из Костиного дома, не сомневалась, а вот оказавшись в отчем доме, под строгими взглядами, затосковала. Глядя матери в глаза, притворяться не получалось, и стоило ей войти в квартиру и произнести пару фраз, всем стало ясно, что у нее, в ее новой замечательной жизни, возникли серьезные проблемы. Корабль налетел на скалы и разбился к чертовой матери. Мама вздохнула, отец нахмурился, а от их псевдоделикатного молчания становилось только хуже.
Наверное, поэтому Нина и включила телефон, чтобы не чувствовать себя окруженной стеной тишины.
До родного города добрались только вечером, снова ехали на электричке с пересадками, билетов на проходящий поезд купить не получилось, и все это лишь нагнетало атмосферу.
Ариша устала, капризничала, отказалась с ней разговаривать, а оказавшись у бабушки и дедушки, спряталась в комнате за диваном, уткнувшись в книжку. Нина лишь безнадежно вздохнула, наблюдая за ней.
— Что случилось? — спросила Елена Георгиевна.
Самый трудный вопрос, на который ответить родителям практически невозможно.
— Ничего. Мы же обещали приехать после отпуска.
— И когда закончился ваш отпуск?
— Сегодня. — Она прошла на кухню и столкнулась с отцом. Почувствовала себя в ловушке.
Присела за стол и придвинула к себе вазочку с вареньем. — Костя остался в Москве, у него дела, а мы… приехали.
— Они приехали! — не выдержал отец. — На ночь глядя, с одной сумкой. Они приехали! Так и скажи, что сбежали!
— Мы не сбегали, папа.
Федор Николаевич ткнул пальцем в стол.
— А тебя ведь предупреждали! Но ты разве послушаешь? Умная и взрослая! Погналась за деньгами, думала, медом ей там намазано.
— Папа, ну что ты говоришь? За какими деньгами?
— А что, не так?
— Федя, — попыталась его мать урезонить. Он глянул на нее волком.
— Что? Я не прав? Я у вас всегда не прав! А ты только по телефону с ней шептаться и можешь!
Если бы я знал с самого начала про то, что она удумала!..
— А что я удумала, папа? Жизнь свою устроить?
— Там где деньги — жизни нет, — заявил отец, а Нина лишь усмехнулась.
— Папа, тебе это откуда знать? И причем здесь деньги? Я его люблю!
— Так, что ты сбегаешь от него с ребёнком под мышкой?
— Я не от него, — расстроено проговорила Нина, сама понимала, насколько неуверенно это прозвучало, и замолкла на полуслове.
— Нина, что-то в отпуске случилось? — спросила Елена Георгиевна, стараясь не особо напирать на дочь.
— Нет.
— Хорошо, что ещё вернулась, — проворчал Фёдор Николаевич, не в силах успокоиться. — Из этой Эфиопии!
— Мы были в Эмиратах, папа.
— Хрен редьки не слаще.
Она резко поднялась, на родителей посмотрела рассерженно, и сказала:
— Всё, хватит! Я не сбегала, он меня не бил и не угрожал. Я просто приехала к вам. Да, поссорились, но это наше дело. А завтра я уеду на дачу, чтобы вас не злить. Вовка там? Вот и отлично.
— Нина!
— Мама, пожалуйста. — Она обернулась и глянула с мольбой. — Мы, правда, очень устали. Я пойду спать.
Именно в этот момент телефон и зазвонил. Нина вздрогнула, уставилась на фотографию Шохина, а отец ткнул пальцем в телефон.