— Да, Нел, мы тут слышали о Нью-Йорке.
Мы помолчали.
— А у тебя что за жизнь, Маттео?
— Жизнь. Тоже трудный брак. Жена ушла после рождения сына. Отправилась в Индию в поисках гуру. До Италии мода поздновато доходит. — Он рассмеялся. — Но лучше поздно, чем никогда. Она просто не справилась, мы оба были детьми, и вдруг все круто переменилось. Я не против. И желаю ей счастья. Сына люблю. Живу, работаю. Ничего особенного, как ты говоришь.
— Но у тебя есть поклонницы.
— Кто бы это?
— Пиа.
— Ну да, конечно.
— Конечно?
— Что? У тебя никогда не было поклонников? Что со мной не так?
Мы, наконец, посмотрели друг на друга. Я увидела куда более взрослое лицо — не знаю, какое в этот момент было у меня.
— Нел, — взяв меня за руку, сказал Маттео, — послушай, чем бы ни обернулось наше приключение, радуйся и благодари судьбу, что нам досталась в нем роль. Ведь мы, все трое, прикоснулись к чему-то совершенно невероятному. Неужели не захватывает дух от такого подарка? Я вот знаю, что другого такого случая мне не выпадет. Может, и тебе тоже. Так что не время печалиться и копаться в себе, еще успеешь. Как знать, вдруг судьба больше не расщедрится.
Я понимала, что Маттео говорит о работе, об исследовании, но что-то в его улыбке и изменившемся лице меня тронуло. Я совсем отвыкла от близости. Я коснулась его щеки.
— Спасибо, Маттео. Спасибо. Ты был так добр. Прости за мрачные мысли. Я не хотела.
— Мрачные? — переспросил он. — Добр? Нел!
Он посмотрел на меня в замешательстве, а потом нагнулся и, обхватив ладонями мое лицо, поцеловал. Поцелуй без сомнений и вопросов, неожиданный поцелуй, от которого мне вдруг стало тепло и спокойно. Отстранившись, не говоря ни слова, он обнял меня за плечи. Мы встали и пошли к дому.
Глава пятая
Днем собиралась прийти Лидия. Она позвонила рано утром и сказала, что Рональд уехал в Рим, но завтра вернется и с радостью пообщается с нами. Еще она попросила разрешения покопаться в бумагах из резного шкафа — вдруг там будет что-то по истории Ле-Вирджини. Люси ответила, что готова предоставить и полное распоряжении Лидии все наши шкафы до последнего ящика. А потом нас ждет легкий обед в доме.
Сама я как-то смешалась и не знала, куда себя деть. До прихода Лидии занять себя было нечем. Маттео не появлялся, Люси либо рисовала, либо читала, поэтому я вывела Лео погулять, и мы с ним по вчерашним стопам Маттео тоже нашли книжную лавку — солидную и старинную. Расспросив продавца, я приобрела по его рекомендации авторитетную монографию о Джорджоне, редкую и дорогую (осталось всего три экземпляра на французском и один на английском). Выложила невероятную сумму. Расплатилась кредиткой. Трачу деньги Энтони на Джорджоне. Загадочный порочный круг. Я позвонила ему вчера вечером, надеясь, что не застану, и не застала. «Звонила Нел». От него ни слова.
Снова приснился лев. Я шла с Лео по темным улицам. Он был без поводка, и я слегка волновалась, когда он исчезал в каком-нибудь переулке, потом появлялся и снова исчезал. Я старалась не терять его, но меня не покидало чувство, что сзади надвигается что-то большое и зловещее. «Лео, Лео!» — позвала я, ускоряя шаг, оглядываясь, и почувствовала, как прибывает вода. То страшное за спиной тоже прибавило ход. Я пустилась бегом, перепугавшись за Лео, отчаянно пытаясь его найти, и выскочила на площадь Сан-Марко, всю в ярких огнях, где танцевали пары в сказочных нарядах, звенел смех, кто-то срывал одежду и танцевал голышом, в одной маске, отовсюду лилась вода. Я снова припустила бегом и очутилась вдруг за городом, в нереальном сиянии ослепительного солнечного света. На лугу я встретила спящего льва — он перекатился на спину и показал мне свое пушистое палевое брюхо. Я коснулась его рукой, он было теплым. Лев, изогнувшись, взял мое лицо лапами и обнажил зубы в широченной, как у Чеширского кота, улыбке — и к тому же ехидной, как у Ренцо. Я улеглась рядом и превратилась в монахиню, а он обернулся страстным брюнетом, разрывающим на мне одежду, моим возлюбленным. Я не хотела, чтобы сон заканчивался, но тут глаза ослепило солнцем, Лео принялся лизать мне лицо, и я, проснувшись, обнаружила, что лежу одна в своей комнате у Люси, в прострации и замешательстве, Лео нет, в комнате темно, еще даже не начало светать. Но атмосфера сна сохранилась. Что, если это Джорджоне проник в мои сны? Я видела сон Клары? Или Таддеа?
По дороге домой мы с Лео прошли мимо восточной антикварной лавки, где снова повидались с бульдогом Энрико — он опять был в заклепках. Энрико обрадовался, заскреб лапами и пустил слюну. От нечего делать мы зашли в магазинчик и встретили там ту же светловолосую красавицу хозяйку и те же восхитительные бронзовые статуэтки танцующего Шивы. При виде Лео хозяйка пришла в восторг, однако, на сей раз порция ее доброжелательности досталась и мне.
В незапамятные времена Нильс подарил мне на день рождения изумительную бронзовую статуэтку Шивы, слитого со своей супругой Парвати. Оба воплощение прекрасной чувственности, в окружении нимба символических рук, сжимающих атрибуты обоих божеств. Прекрасное лицо Шивы хорошо видно, поскольку верхняя половина Парвати отсутствует. Однако, несмотря на это, от статуэтки веет потаенной страстью, священной страстью, единением, которое воплощено в их объятии. Парвати — душа, ищущая слияния с божественным. Иногда они танцуют. Танцующий Шива — это Натараджа, царь космического танца, он танцует в круге огня, энергии созидания и разрушения Вселенной, попирая в танце демона невежества и забывчивости. Нильса завораживали восточные учения; помимо опасной остроты ума его отличала духовная чуткость. А еще его воспитали католиком, и он находился в постоянном паническом бегстве от этой религии. И любил танцевать. После его гибели меня удержали на плаву лишь полученные от него буддистско-индуистскис знания. Как будто предвидел.
Почему-то от буддийских статуэток мысли перекинулись к «La Tempesta». Причастность к высшим силам, трансцендентность, если я правильно понимаю это слово, переданная через телесную чувственность, изобилие. Прекрасная обнаженная женщина с ее обильными телесами, но при этом никакой непристойности. И Лаура, обнажающая грудь, однако с такой ясностью и нежностью во взоре, что никто не углядит в этом распутства. Что-то метафизическое в том, как они обе предстают перед нами, то, что Маттео называл «больше, чем реальность». Джорджоне как-то удалось передать тот дух, то божественное, каким словом ни назови, что озаряет земную тварь. Даже «La Vecchia» с ее печальным откровением была прекрасна. Художник определенно что-то постиг и находил это повсюду в физическом мире. Может, моя вопиюще дорогая монография подскажет, что именно.
— Такая тонкая работа, — поделилась я со своей новой знакомой. — Жаль, не могу себе позволить приобрести.
— У меня есть поменьше, — ответила она. — Не такие дорогие, однако, не менее прелестные.
Она выдвинула ящик с бронзовыми миниатюрами, среди которых попадались отполированные ладонями до блеска, сияющие, словно драгоценные камни. Мы с Лео, устроившимся у меня на коленях, принялись копаться в этой блестящей груде. Мне приглянулись две: танцующий Ганеша, сын Шивы со слоновьей головой, любитель сластей, и маленькая потертая женская фигурка с копьем в руках.
— А это кто? — спросила я.
— Это Дурга, богиня, очень могущественная, победительница демонов. Довольно старинная фигурка.
— А денег у меня хватит?
— Думаю, да. Они в Индии еще не стали раритетами. Берите обоих. Ганеша будет приносить удачу и счастье, а Дурга — оберегать. И тебя тоже, — обратилась она к Лео, умильно улыбнувшись.
Мы купили обе миниатюры. Заодно обзавелись на обратном пути черным кашемировым свитером и парой черных балеток — в сандалиях становилось прохладно по вечерам, — а еще лилиями для Люси, собачьими галетами и симпатичным блокнотом в красном кожаном переплете, чтобы записывать приходящие и голову идеи. К тому времени мне уже полегчало. Я позволила себе вспомнить поцелуй, но задерживаться на нем мыслями какая-то часть сознания не дала. По дороге домой я разговаривала с Лео.
Мы снова угощались коктейлями в гостиной. Лидия весь день провела на чердаке, а Маттео — рядом с фреской. Я сидела у себя в комнате с Кларой, читая монографию, записывая свои сны и строя в новом блокноте прогнозы на собственное будущее. Биографической информации в монографии нашлось немногим больше того, что мы уже выяснили, однако с избытком хватало рассуждений о замыслах и намерениях живописца. Я едва ли продвинулась дальше первых страниц толстенного тома.