30 марта

Вчера приезжала в гости матушка Дзордзи. Виола расстаралась и приготовила отменный обед, который мы ели, робко приглядываясь друг к другу. Мое состояние вызывает у матушки некоторые опасения, и она осторожно высказала их. Я заверила ее, что, несмотря на сонливость, я вполне крепка телом. Ее зовут Грана. Мне показалось, что наш прием ее несколько стесняет, но она привезла прелестные вещицы, которые сшила для ребенка, вышитые распашонки, вязаные одеяльца из светлой мягкой пряжи. Ночевать она не осталась, однако на прощание назвала меня своей дочерью и сказала, что лучше Z на свете нет. Мы обнялись и посмотрели друг на друга долгим понимающим взглядом. Снаружи ее дожидался старый возница с телегой.


11 апреля

Ну и ужас мы пережили!

Спустя считаные дни после приезда Граны Виола ворвалась ко мне до рассвета и принялась будить в лихорадочной спешке. Ее саму поднял колотивший в дверь селянин — оказывается, Нукка уже в дороге и скоро прибудет сюда. Весть пропутешествовала из города в город по просьбе Виолы, заранее попросившей друзей и знакомых предупредить в случае опасности. Мы были на волоске.

Она одела меня во что под руку подвернулось, закутала в одеяло, и мы выскочили в промозглые утренние сумерки. Меня предстояло переправить в ее домик, отстоявший от поместья где-то на милю. Мы спешили, как могли, — с моей-то неповоротливостью и тихоходностью… Хотя какой-то отрезок, подгоняемые страхом, умудрились чуть ли не пробежать. Вернувшись днем, Виола поведала, что Нукка намерена остаться на месяц-другой, укрепить здоровье, пошатнувшееся в Венеции, где ее преследуют горестные мысли о Джемме. Такого поворота мы никак не ждали. Она привезла Тонио и Джано, Анджелу, наставника, служанок и множество сундуков. Видно, что план вынашивался долго и в большой тайне, иначе Винченцо насторожили бы открытые приготовления. Виола уверена, что Нукке известно о моем здесь присутствии и она разочарована, что не удалось застать меня врасплох. Она прошла с проверкой по всем покоям, но Виола ее опередила и, собрав с помощью остальных работников мои вещи, отнесла к себе в дом, успев до проверки. Тонзо прибыл снова, разгневанный донельзя, и, к моему величайшему облегчению, колыбельку тоже не забыли. Хотелось бы укрыть ее подальше от дурного глаза этой мегеры. В милом домике Виолы мне вполне уютно, и я начинаю потихоньку приходить в себя. Послала за Винченцо и Z.


14 апреля

Все кончено.

Вчера вечером мое тело пронзила острейшая боль. Виолы дома не было, но ее одиннадцатилетняя дочь заботливо клала мне холодные полотенца на лоб и ласково утешала. За Виолой послали, но муки мои к тому времени стали настолько невыносимыми, что я уже не сомневалась — умираю. Наконец появилась Виола и прошла со мной по всем кругам бесконечной пытки. А теперь все кончено, все. Муки той ночи — пустяк по сравнению с тем, что творится в моей душе сейчас, и тело мое истерзано куда сильнее, чем во время тяжкого испытания, его породившего. Я мыкаюсь в полубреду, вязну в черном горе.

Приехали Z и Винченцо. Z в бешенстве готов был прикончить Нукку и уже размахивал ножом, но Винченцо его остановил. Мы рыдали, пока не выплакали все слезы. Наша драгоценная дочь, так и не сделавшая ни единого вдоха, лежит в приготовленном для нее крошечном гробу. Завтра мы отвезем ее в Кастельфранко и возвратим Создателю.


7 июля

Я здесь, у Граны. Немного отошла, но понимаю, что не перестану оплакивать свое дитя. В Венецию ехать желания нет. Z пришлось туда вернуться — делает новый заказ, фрески на фасаде нового немецкого подворья. Этот заказ для него — большая честь, поэтому я не позволила ему отклонить ради меня такое лестное предложение, хотя он и намеревался. По правде говоря, мне легче страдать одной. Сельский покой действует умиротворяюще, и я не нахожу в себе сил с кем-то общаться, словно в прежние времена. Мне лучше одной, с Граной, которая ни о чем не спрашивает и заботится обо мне. Одной проще. Сейчас к нам каждый день приходят работники, добрые деревенские люди, они нас ничем не беспокоят. Z хочет слегка достроить домик по собственному проекту, чтобы нам было удобнее. Мы с Граной каждый день готовим для работников еду, делами я утешаюсь. Мысли о Нукке усердно гоню прочь.


18 октября

Времени, оказывается, прошло немало. Три дня назад приехали Z с Винченцо, привезли целую подводу мебели и украшений для дома. Пристройка доделана. Мы потратили немало времени, обставляя комнаты, и теперь они радуют глаз. Мы даже немного повеселели.

Z кажется уставшим, но видно, что его воодушевляет работа над фресками, которые, как я чувствую, получаются монументальными и киноварными. Вспоминаются прежние времена, когда он только начал увлекаться героическими фигурами и красным цветом. Как же давно это было, себя тогдашнюю я уже и не помню. Ему помогают Тициан и остальные, он наконец открыл собственную мастерскую. Он поглощен изображением этих величественных обнаженных фигур — мужчин и женщин в героических позах, и каждый из персонажей воплощает некий тайный символ.

Винченцо говорит, что по внушительности и объему их не отличишь от настоящих статуй, хотя это всего лишь рисунок на плоской стене. Дзордзи всегда хотел доказать, что живопись — самое могущественное из всех искусств, что ей подвластны возможности остальных видов. И кажется, сейчас ему удалось продемонстрировать неоспоримую истинность своего убеждения.

Теперь у нас собственная опочивальня, и мы можем, наконец, нежничать друг с другом. Он привез мне художественные принадлежности, хочет, чтобы я снова попробовала поработать. Винченцо тоже меня к тому склоняет. У меня нет большого желания. После «Персефоны» я ничего не делала, и теперь та картина почему-то кажется мне пророческой, словно это моя девочка застыла там в оцепенении перед манящим темным зевом и скоро ее у меня отнимут. Но моя дочь не вернется по весне. Я не богиня, чтобы позвать ее обратно.


27 декабря

Праздновали, насколько у нас хватило веселья. Поздно вечером Винченцо впервые за долгие месяцы произнес имя Нукки — сдерживаться, говоря о ней, ни у кого не получается, поэтому ее стараются не поминать. Z по-прежнему грозится ее убить. Винченцо решился затронуть эту скользкую тему лишь потому, что уже близок к отчаянию. Он единственный вынужден поддерживать с ней связь. И ему кажется, что мачеха окончательно обезумела. Он не в силах выносить ее беспочвенные издевательства над Анджелой — Нукка путает ее со мной и осыпает проклятиями; бедное дитя не в силах ничего понять, она в ужасе. Винченцо хотел бы забрать девочку, но не может придумать предлог. Еще он говорит, что Нукку точит какой-то физический недуг — она сильно исхудала и пожелтела, ее мучают желудочные и головные боли. «Привози Анджелу сюда, ко мне», — предложила я.


15 февраля 1509 года

Холодно и тихо. Окрестные нивы прекрасны даже под пасмурным зимним небом. Виола привезла Нико — сказала, что он тоскует, но я догадываюсь, что на самом деле это мое одиночество она пытается скрасить. Мы гуляем вдвоем каждый день — не очень далеко, лапы у него уже не те, побаливают. Винченцо доставил мне книг — Плутарха в назидание и «Энеиду» для развлечения. Его беспокоит, что я не стремлюсь обратно в Венецию и слишком много, по его мнению, сижу одна. Но мою душу врачует именно одиночество.

Z приезжает часто, несмотря на неотложную работу. Он написал автопортрет в образе Давида — победителя великана и привез показать его мне. Подобная аллегория в изображении самого себя — тоже довольно смелое нововведение. Картина восхитительна, в совершенстве передает его силу и красоту, но при этом от нее веет той напряженной сдержанностью, которая не пропадает у него даже в самом благостном настроении. Меня, как и любую другую зрительницу на моем месте, потянуло поцеловать эти нарисованные уста.


5 апреля

Весь мир вокруг в цвету, на каждой иссохшей за зиму ветке проклевываются нежные листочки. Прихватив впервые после перерыва маленький холст и несколько красок, отошла вместе с Нико чуть подальше и набросала пейзаж с нашим домом. Пальцы не слушались, отвыкли, но я быстро втянулась и снова почувствовала прежнее упоение оттого, что держу в руках кисть. Однако восторг тут же вернул к жизни горькую печаль. Я рыдала в чистом поле о нежных локонах моей дочурки.