29 апреля

Винченцо и Z примчались сообщить, что Папа Юлий отлучил Венецию от церкви и мы на пороге войны. И это после жутких известий о страшном взрыве в Арсенале месяц назад. Город в смятении. Среди здешней идиллической красоты верится во все это с трудом. Мы тут в полном неведении, поэтому новости нас ошеломили. Твердо решили остаться — и Винченцо, и Дзордзи дружно считают, что так будет правильнее. Z уверяет, что жители Тревизо никогда не станут стелиться перед иноземцами.


19 мая

У Аньяделло, на реке Адда, состоялась грандиозная битва, в которой, как ни прискорбно, венецианские войска оказались наголову разбиты французами и миланцами. Слухами об угрозе вторжения венецианская земля полнилась всегда, и столкновения случались нередко, однако ни одна из прежних битв не несла таких губительных последствий для Республики. Хотя сам город нападению не подвергался, Винченцо говорит, повсюду смятение и траур, растет подозрительность, на пьяцце перед Дворцом дожей волнующаяся толпа. Винченцо не сомневается, что, в конце концов, Венеция восторжествует. Здесь пока все по-прежнему. Тревизо, как и предсказывал Z, покоряться не желает, хотя остальные области сдались во власть иноземцам без сопротивления. Наши дни текут как обычно, осененные небесной красотой. Как ни далека от нас вся эта борьба за власть, мы тоже ходим под угрозой вторжения и разгрома. Однако я вместе с Винченцо верю, что Венеция вечна и все наладится.


31 мая

Нукка умерла. В ушах тут же зазвучал голос донны Томасы, призывающий к прощению, но я не могу простить. Винченцо говорит, под конец ее терзали жестокие боли, она сильно исхудала, ни о каком покаянии речь не шла, она отправилась в могилу, полная злобы и ненависти. Измученная мучительница. Попытаюсь где-то глубоко в сердце отыскать силы помолиться, чтобы Господь в Своей милости очистил и преобразил ее душу. Понимаю, что это безумие, но истово молю, чтобы она никогда не встретилась в раю с моей невинной малышкой. Похоронами занимался Винченцо, и я безмерно признательна, что мачеха не будет лежать в одной могиле с нашими дорогими родителями. Мальчиков отдадут, как она и хотела, ее падуанской родне. Насчет Анджелы никаких распоряжений не было, поэтому Винченцо привезет ее сюда, ко мне. Упаси меня, Господи, впасть в безумие, порождающее подобную жестокость.

Разговоры о войне постепенно стихли, жизнь в долине вошла в прежнее русло, но судьба каждого из нас все равно во власти непредсказуемых коренных изменений.


12 июня

К нам приехала Анджела. Я не узнаю в этом затравленном дичке прежнюю кроткую девочку. Ей едва исполнилось восемь, но она выглядит усталой и измученной, словно прожила долгую тяжкую жизнь. Не дает себя ни поцеловать, ни обнять, на вопросы отвечает безразличными односложными репликами. С собой привезла тряпичную куклу, которую ей давным-давно подарил мой отец, и не расстается с этой растрепкой ни в какую. Попробовала заговорить с ней о папе, но малышка смотрит сквозь меня. Она похожа на тень. Страшно видеть, что могут натворить злоба и равнодушие. В очередной раз благодарю Господа за моего любящего брата, без которого я тоже наверняка не избегла бы участи несчастной, обездоленной сиротки.


26 июня

Взяла Анджелу с собой в поля, куда ухожу рисовать. Она сидит чуть поодаль, плетет венки, как ее научила Грана. Понемногу начинает разговаривать, большей частью с Нико, который внимательно слушает. Иногда у нее проскальзывает имя Джеммы — словно имя знакомого ей ангела. Она не доверяет счастливым воспоминаниям. О Нукке ни слова. Вот Винченцо для нее существует, о нем она отзывается доверительно. Каждую ночь она просыпается с криком, но в последнее время позволяет Гране себя убаюкать и успокоить.


18 июля

Занятно наблюдать, как на Анджелу действуют приезды Дзордзи. Девочку подкупают его душевная теплота и жизнерадостность. Сама она к нему не подходит и на попытки вовлечь в общение почти не откликается, но взгляд ее неотступно следует за ним. Он часто ловит ее за этим занятием и отвечает каким-нибудь смешным жестом, вызывающим у бедняжки робкое подобие улыбки, которую она тут же прячет. Сегодня он работал в огороде, который возделывает Грана, и помахал Анджеле морковкой — прежде чем броситься наутек, девчушка рассмеялась от радости, я видела. Она окрепла, порозовела, копается в огороде вместе с Граной. Может статься, Z напоминает ей папу с его добродушными проделками, а может, она просто не в силах устоять, как остальные, перед его обаянием.

Z взялся за новый заказ — картина с Христом, несущим крест, для церкви Сан-Рокко. Он хочет воздать дань памяти его учителю, да Винчи. Я в предвкушении чуда.


27 августа

Невероятный день, который надо запомнить навсегда.

Винченцо пригнал подводу, чтобы отвезти нас с Анджелой в холмы Азоло, подальше от жары, и найти новые художественные горизонты. Мы отлично доехали, прихватив с собой собранный Граной обед. Забравшись на достаточную высоту, мы слезли с подводы и пешком поднялись еще повыше, а уж там в тенистой рощице отведали привезенные яства. Потом отправились искать точку поинтереснее, где можно было бы поставить мольберты. Я набрела на каменистую лужайку, раскинувшуюся перед входом в глубокую пещеру — они всегда меня манили, — а Винченцо вскарабкался ярусом выше, откуда открывался весь простор целиком. Мы уговорились, что он спустится сюда, на лужайку, когда закончит работу.

Я уселась за мольберт и вскоре уже ничего не замечала вокруг. Анджела крутилась рядом — напевая вполголоса, собирала цветы на венок для Винченцо. Поглощенная эскизом, я потеряла счет времени. А потом, вдруг словно очнувшись, осознала, что пения Анджелы больше не слышно. Я окинула взглядом лужайку, но девочки нигде не было. «Анджела! Анджела!» — крикнула я и, не услышав ответа, с растущей тревогой начала бегать по лужайке и звать. Поглядела в ближайших рощицах, осмотрела склоны — девочки словно след простыл.

Тогда мой взгляд обратился к зияющему входу в пещеру, и сердце оборвалось, а потом забилось часто-часто. Глубина и темнота навевали ужас, но я сбросила леденящее оцепенение, подбежала к мрачной расселине и осторожно протиснулась внутрь. Цепляясь за влажные стены, оставив за спиной солнечный свет, я ощупью продвигалась все глубже в кромешную тьму, не переставая звать Анджелу. Стены поросли мхом, где-то впереди капала вода, и стук капель жутковатым эхом разносился под необъятными сводами. И тут до меня донесся другой звук — частое дыхание какого-то зверя, пришедшего на водопой, очевидно встревоженного и недовольного моим вторжением. Меня охватил страх, но я призвала на помощь все свое мужество, чтобы не растеряться. Когда глаза немного привыкли к темноте, взгляд уткнулся во что-то белеющее впереди. Я испугалась, что это платьице Анджелы, и мне представилась ужасная картина, как её терзает какой-нибудь из пещерных зверей, но вскоре показались светлые волосы и все сжавшееся в комочек тельце. Она лежала, забившись под островерхий валун на самом краю темного озерка. Вот, оказывается, кто дышал в темноте. Видимо, оступившись на скользких камнях, она вцепилась в валун и от испуга не могла даже подать голос. От стен тянуло сыростью с металлическим привкусом, чувства смешались, но я успела крикнуть: «Анджела, детка, я здесь!» Повалившись на колени, я подползла к краю озерка — платье намокло и отяжелело, руки скользили в густой грязи. Казалось, прошла вечность, прежде чем я наконец дотянулась до малышки и схватила ее за подол. Удостоверившись, что держу ее крепко, я начала свободной рукой отцеплять ее от камня, который она стиснула в объятиях. Слегка придя в себя, она обвила ручонками мою шею, и тогда, одним резким рывком, я подхватила ее на руки. Неуклюже поднявшись, двигаясь как можно осторожнее, согнувшись и прижимая к себе дрожащее тельце девочки, я зашлепала по грязи обратно к выходу, на свет.

Через несколько минут мы уже были на лужайке, залитой теплым, как само спасение, светом. Зарыдав, мы прижались друг к другу — мокрые, грязные, но живые. Я покрывала поцелуями ее мокрое от слез личико, она рыдала в моих объятиях. Обессиленные, мы повалились на траву. Ослепительный летний день возвращал нас к жизни.

Я подняла глаза к солнцу, искупительному огненному оку, чтобы оно осушило мои слезы своей пробуждающей неисчерпаемой силой, но тут все снова расплылось. Я как будто воспарила над собственным телом на крыльях самого света, словно выдернутая невидимой рукой, и отчетливо осознала вдруг, что очищаюсь и преображаюсь, что я воскресла и отныне свободна. Какими словами передать это невероятное ощущение? Вся боль и страдания вдруг разом отпали, и я шагнула — не могу объяснить как — в поток жизненного света, безграничного, божественного света. Моя душа наполнилась им и вознеслась ввысь. Я читала о подобных откровениях в житиях святых, но не слышала взывающего ко мне Господнего гласа; если Господь и решил сказать Свое слово, то говорил Он моими глазами, моим телом, миром, которому оно принадлежит и перед могуществом которого перед солнцем над моей головой я склоняюсь в благоговении.