Вера и Марина Воробей - Останься со мной!

Все утро тридцать первого числа Люсю терзали сомнения: ей ужасно хотелось увидеть Женю, и повод вроде бы был… Даже целых два: во-первых, праздник, а во-вторых, им действительно было что обсудить: сроки записи песни и съемок клипа. Для этого необходимо знать, когда Женю выпишут из больницы. С другой стороны, Черепашке совсем не хотелось выглядеть навязчивой. Конечно, было бы лучше, если б инициатива исходила от Жени. А вдруг он передумал записываться? Поэтому и не звонит ей? Часам к трем, окончательно вымотавшись и устав, Люся решилась на первый шаг, который в любом случае следовало сделать. Она позвонила Жениной маме.

– Люсенька! С наступающим тебя! – обрадовалась Татьяна Сергеевна, в первую же секунду узнав девушку по голосу.

– И вас тоже! Как там Женя?

– Звонил вчера. Настроение у него как будто нормальное… Спрашивал, заходила ли ты за кассетой. – Услышав это, Черепашка почувствовала, как ее сердце сделало три лишних удара, а потом ухнуло куда-то вниз. Кровь горячей волной ударила в голову, в ушах зашумело. Ей хотелось о чем-то спросить, что-то уточнить, но мысли путались, и Люся так ничего и не сказала. А Татьяна Сергеевна между тем продолжала: – Вот часикам к шести собираюсь к нему. Не составишь компанию? – спросила она, но тут же возразила сама себе: – Хотя нет… Что это я? Ты, наверное, к празднику уже готовишься?

– Нет! Не готовлюсь! – почти прокричала Черепашка. – Я пойду с вами.

Они договорились встретиться в метро, и, взглянув на часы, Люся приступила к сборам.

Лу позвонила в самый неподходящий момент. Черепашка как раз примеряла очередную кофточку. Две предыдущие с разбросанными в стороны рукавами валялись на кровати. Впрочем, такая разборчивость была излишней, ведь сверху она все равно наденет свитер или какой-нибудь теплый джемпер, и кофточка, какой бы замечательной она ни оказалась, полностью скроется под ним. Как же Люся не сообразила это сразу?

– Алло! – нетерпеливо выкрикнула она в трубку.

– Откуда ты выскочила? – усмехнулась Лу. – Ну, ты как, надумала?

– В каком смысле? – не поняла вопрос Черепашка. Все ее мысли были сейчас о Жене, о предстоящей встрече с ним.

– В смысле, где будешь Новый год встречать?

– А-а-а! – протянула Люся. – Ты знаешь, пока нет. Мне сейчас не до этого. Я собираюсь в больницу, к Жене! – выпалила она.

– Ах, к Жене, – не смогла скрыть разочарования Лу. – Тогда все ясно. Он тебя, что, пригласил?

– Нет, я сама… То есть меня его мама пригласила.

– Ясно, – повторила Лу упавшим голосом. – Ну, если надумаешь, приходи. Запиши телефон на всякий случай.

Люся не стала возражать и записала телефон квартиры, в которой Лу вместе с Костей собиралась праздновать Новый год. «Вот радость! Все там будут по парам, а я одна…» – подумала Черепашка, возвращаясь в свою комнату. Надо было торопиться, иначе она опоздает на встречу с Жениной мамой.

Нет, в ее планы этот визит не входил. Для принятия решения ей потребовалось лишь несколько секунд. Все получилось спонтанно. Впрочем, для нее, взбалмошной и непредсказуемой, такое поведение было в порядке вещей. Девушка не задавала себе никаких вопросов – что она скажет и вообще зачем туда идет? Наспех одевшись, она выбежала из дому, даже не выключив в прихожей свет. Со стороны могло показаться, что у этой полненькой, но удивительно красивой девушки с роскошной русой косой, доходящей почти до самого низа коротенькой дубленки, что-то случилось. Щеки пылали румянцем, глаза беспокойно бегали, в них появился нездоровый, лихорадочный блеск.

…Первое, что подумал Женя, когда услышал громкий и нетерпеливый стук в дверь, было: «Мама… Нет, она так никогда не стучит!» – успел возразить себе он, прежде чем дверь его палаты резко распахнулась и он увидел стоящую на пороге Машу.

– Ты? – только и смог произнести он, вскакивая на ноги.

– Сиди! – Маша резко выкинула вперед правую руку. – С праздничком! – с непередаваемыми интонациями в голосе произнесла она.

– И тебя тоже, – оторопело отозвался Женя. Ему никак не удавалось прийти в себя: дыхание сбилось, а на побледневшем лице остались, казалось, одни только глаза. – Проходи. – Он едва шевелил обескровленными губами.

Если бы сейчас его увидела Черепашка, она бы узнала в нем того самого парня, с крыши шестнадцатиэтажного дома.

– Ну, и что ты ей наболтал про меня? – спросила Маша, с шумом выдвигая стул в центр комнаты.

В следующий миг она уселась на него, широко разведя колени в стороны. Упертые же в колени руки придавали ее позе еще большую агрессивность.

– Кому? – окончательно растерялся Женя.

Подавшись всем корпусом вперед, Маша смотрела на него немигающим, тяжелым взглядом.

– Че-ре-паш-ке, – раздельно проговорила девушка, не сводя глаз с собеседника. Она буквально пожирала его глазами.

– Какой черепашке? – в этот миг Жене показалось, что он видит сон. Нелепый, абсурдный сон.

Он с силой тряхнул головой, будто желая сбросить с себя наваждение. Но Маша никуда не исчезла.

– С панцирем, блин! – криво ухмыльнулась она. – Ты мне тут спектакль не разыгрывай! Я точно знаю: она у тебя была!

Это было вранье чистой воды. Маша не знала, приходила Люся к Жене или нет, зато прекрасно помнила, как та просила у нее телефон Жениной мамы и говорила, что собирается пойти к Жене в больницу. Тогда Маша не придала ее словам никакого значения.

– Ах, вот ты о ком! – наконец сообразил Женя. – Да, Люся приходила ко мне, – не стал отпираться он. – Но почему ты решила, что я ей что-то рассказал про тебя? Да и что я мог сказать?

– Именно это я и намерена выяснить! Ведь это ты ее убедил в том, что «Грачи» играют плохую музыку! Сама-то она ни черта не понимает! Это ж и козе понятно! – напирала Маша, повышая голос.

– Я ей ни слова не говорил, – начал оправдываться Женя.

– Что, хочешь сказать, ты не знал, что я дала ей кассету?

– Знал. – Он опустил голову, но тут же резко вскинул ее. – Только я ни слова о «Грачах» ей не говорил. Она сама сказала, что прослушала кассету…

– И что же? – нетерпеливо перебила Маша.

– Она ей не понравилась… Больше мы об этом не говорили. Но это было Люсино мнение, а не мое…

– Я тебе не верю! – выкрикнула Маша, сверкнув глазами. – Ни одному твоему слову не верю! Надавил на жалость, а та дура и повелась! А про Игоря она тебе что-нибудь говорила?

– Нет, – покачал головой Женя.

В глазах его появилась тревога.

– Ну, так знай! Я с ним встречаюсь, и уже давно! А к тебе никогда не вернусь! Слышишь, никогда! Потому что Игорь, в отличие от тебя, понимает, что музыкант, не стремящийся к славе, все равно, что… – Она запнулась в поисках нужного сравнения, а потом со злостью махнула рукой и вскочила со стула.

– Маша!

– Ничтожество! – бросила она, шагнув к двери.

Ее рука уже лежала на дверной ручке, когда Женя упавшим голосом повторил:

– Маша!

– Ну, что ты мне можешь еще сказать? – резко обернулась она.

– Не уходи…

Он так много хотел ей сказать. Хотел сказать, что Черепашка и его кассету прослушала, только он еще не знает, понравилась она ей или нет. И что все это он сделал ради нее, Маши! Что готов наплевать на свои принципы, готов всю жизнь писать для нее песни, лишь бы она их пела… И что теперь он все будет делать так, как она скажет… Во всем будет слушаться ее… Но ничего этого Женя не сказал, потому что Маша, бросив на прощание насмешливое и пренебрежительное: «Выздоравливай, верхолаз!» – скрылась за дверью. Конечно, он мог кинуться следом… Мог, но не стал этого делать. В эту секунду Женя с горечью осознал, что той Маши, которую он любил, которой так нравились его песни, уже нет. А может быть, никогда и не было… Сейчас ему казалось, что он придумал ее, сочинил, как сочинял стихи и мелодии для своих песен, и влюбился не в настоящую Машу, а в придуманный им образ.

Маша так стремительно летела по лестнице, что чуть не сбила с ног Черепашку. Татьяна Сергеевна успела чисто автоматически отскочить в сторону.

– Ой! – тихо выдохнула Люся, узнав в наскочившей на нее девушке Машу.

Та смерила ее с ног до головы презрительным взглядом, а потом громко и зло расхохоталась прямо Люсе в лицо.

Растерявшаяся Татьяна Сергеевна с немым ужасом в глазах наблюдала за этой сценой. Не дав им обеим опомниться, Маша выкрикнула: «С Новым годом!» – и как ни в чем не бывало зашагала вниз с высоко поднятой головой.