– Нагретый песок действует как инкубатор, поэтому мать покидает кладку, едва отложит яйца. Между прочим, от температуры песка зависит будущий пол детенышей.
Роб удивленно поднял брови:
– А какова ваша роль?
– Я отслеживаю, сколько яиц отложено, из скольких вылупились детеныши и сколько черепашат добрались до океана.
– А как вы узнаете количество отложенных яиц?
– Раскапываю кладку и считаю их.
– Так вы черный археолог? – Роб вернул ее собственные слова. Хоть Онор это и было неприятно, она была вынуждена признать, что у этого типа кроме смазливой внешности есть еще и мозги. Эта мысль порадовала.
– Я – исследователь. Я быстро пересчитываю яйца, а затем снова закапываю кладку, отмечаю ее местонахождение и следующие десять недель наблюдаю за ней, пока не начнут вылупляться детеныши.
– Вы помогаете им?
– Нет. Никогда.
– Никогда?
– Это первое правило исследователя: наблюдать, но не вмешиваться.
Хотя порой Онор было нелегко ему следовать, глядя, как птицы и крабы поедают беззащитных новорожденных черепашат, и вынуждать себя предоставить этих маленьких существ их судьбе, лишь описывая происходящее в полевом дневнике.
Она вместе с Робом поднялась на гребень дюны и указала на десятки кладок, отмеченных зеленым светоотражающим скотчем.
– А откуда вы знаете, где черепаха отложит яйца?
– Я не знаю. Я лишь жду, когда она сама подыщет место. Каждую ночь я наблюдаю за этим пляжем и отмечаю новые кладки.
– Каждую ночь?
Онор рассмеялась:
– Полагаете, мне нужно заниматься чем-то другим? Ходить по лучшим ночным клубам этого острова?
Роб еле заметно покраснел и тут же отвернулся, чтобы собеседница этого не заметила. И почему он, когда краснеет, кажется таким привлекательным?
– Эти отмеченные кладки сделаны в октябре и ноябре. Я слежу за кладками только этого периода. В это время года я почти все время провожу на этой стороне острова, занимаясь наблюдениями и подсчетами.
– А потом мать-черепаха приходит и раскапывает яйца, чтобы детеныши вылупились?
Онор посмотрела на Роба с любопытством. Неужели этот тип никогда не смотрел канал «Дискавери»?
– Мать никогда не возвращается к кладке. Малыши откапываются из песка сами – те, у кого достаточно для этого сил. Для них это нелегкое дело.
Помолчав немного, Роб спросил:
– Кажется неестественным, что мать бросает своих детей. Разве она не должна помочь им выжить?
Сердце пронзила острая боль, и Онор едва сдержалась, чтобы не броситься прочь.
– Ее жизнь тоже имеет ценность. Она и так еле живая после того, как добралась до острова и отложила яйца. – Похоже, Роба ошарашила такая сердитая отповедь, но Онор уже не могла остановиться. – Одна самка может отложить до пяти сотен яиц за сезон. Если она будет при этом задерживаться на берегу больше чем на несколько часов, то рискует погибнуть, и тогда у нее и вовсе не будет потомства.
Это были слабые аргументы. На самом деле из каждой сотни яиц лишь горстка детенышей откапывалась и успевала добраться до воды, потому что очень много различных хищников поджидали их на этом пути. Таковы законы природы. Чем ниже ты стоишь в пищевой цепочке, тем больше потомства должен выводить, чтобы увеличить его шансы на выживание – а вместе с ним и своего вида. До чего же нелегко было отстраненно наблюдать за тем, как обрывается так много жизней новорожденных черепах!
Онор вздохнула, отвернулась и подумала, что Роб, наверное, счел ее настоящей фанатичкой из-за сердитой тирады. Но ему вовсе не обязательно знать, что злилась Онор не на него, а на себя.
Роб осторожно ступал по песку, помня о том, что под его ногами, возможно, сотни крохотных жизней ждут своего часа, чтобы появиться на свет. Он едва поспевал за своей спутницей, размышляя, почему она так рассердилась. Роб рассчитывал на иную реакцию. Ему хотелось исправить то, что успел натворить с момента появления на острове, и он решил, что Онор будут приятны вопросы о ее работе.
Роб впервые сам старался поддержать беседу. Обычно он не прилагал к этому усилий – люди сами стремились заговорить с ним, и чаще всего разговор вертелся вокруг того, что интересовало Роба.
Его отец в совершенстве владел искусством общения с людьми – он умел поговорить с любым человеком на любую тему и в любом месте. Своим красноречием он мог заставить толпу есть у него с руки. Роб не раз наблюдал, как отец, улыбаясь, расспрашивает людей о том, как они провели отпуск и об их детях так, словно ему есть до этого дело. Такой прием всегда срабатывал.
Да, у юного Роба был перед глазами лучший образец для подражания.
А сейчас, когда он задавал Онор вопросы про черепах, ему хотелось слушать, как она оживленно говорит, и смотреть на нее.
Эта женщина жила лишь своей работой, словно у нее больше не было ничего. Но, кажется, Роб сказал что-то не то, потому что она вдруг замкнулась в себе и торопливо зашагала прочь, а ему осталось лишь догонять ее.
Когда они ступили под деревья, Онор неожиданно замерла, выставив руку позади себя, чтобы остановить Роба. Кажется, она даже не заметила, что ее пальцы коснулись его бедра. Он улыбнулся, не спеша отстраниться и наслаждаясь прикосновением.
Впереди на краю песчаной дюны Роб увидел пушистый белый комочек.
– Это птенец красноногой олуши.
– Думаю, вы тут таких немало перевидали за четыре года. Чем этот отличается от остальных?
Онор оглядела верхушки деревьев:
– Он выпал из гнезда. Его родители за ним не прилетят.
Решение напрашивалось само собой.
– Так давайте посадим его обратно в гнездо.
Она печально покачала головой:
– Нельзя. Принцип невмешательства.
– Этот малыш сможет выжить?
– Нет. Он погибнет.
Роб тронул спутницу за локоть:
– Тогда идемте отсюда. Вам не стоит на это смотреть.
Онор присела на корточки. Роб тоже опустился рядом. Птенец заметил их и проковылял чуть дальше по пляжу.
– Вы ему не поможете?
Она покачала головой.
– Но все равно будете рядом, пока он не умрет? Почему?
Помолчав, Онор тихо ответила:
– Чтобы не оставлять его одного.
В другое время Роб на такую сентиментальную чушь лишь закатил бы глаза и насмешливо фыркнул, но что-то в ее голосе и позе остановило его. Онор вовсе не походила на наивную девицу, рыдающую над каждым пушистым щеночком. Она была сварливой, язвительной, вспыльчивой, и если решила остаться, значит, тому была уважительная причина.
Эта женщина была настоящей загадкой. Роб, отчаявшись проникнуть в ее мысли, просто устроился поудобнее на песке, обхватив колени.
Он и не предполагал, что ждать придется полночи. Луна давно взошла и теперь освещала тропический пляж. За прошедшие часы Роб несколько раз поднимался, чтобы попить воды. Наконец вода, которая имелась у них с собой, закончилась. Его снова начала одолевать жажда. Но Онор не двигалась с места, и поэтому он оставался с ней.
Птенец, смирившись с их присутствием, забился в кусты и уже какое-то время не шевелился, как и наблюдающая за ним женщина.
Роб окликнул ее хриплым от долгого молчания голосом. Она повернула голову.
– Может, мне пойти проверить, как он там?
Помедлив, Онор кивнула.
Он подошел к неподвижному птенцу. Чувствуя на себе взгляд спутницы, Роб, вместо того чтобы, как собирался, ткнуть птичье тельце ногой, сел на корточки и осторожно поднял его с песка. Мертвый птенец показался почти невесомым.
Задумавшись на пару секунд над тем, как поступить с окоченевшим тельцем, Роб наконец сунул его под невысокое раскидистое растение, подумав, что бедняга, скорее всего, пойдет на корм крабам. Онор не протестовала, похоже, впервые одобрив действия своего гостя.
Залитая лунным светом, с опущенным плечами, она выглядела в эту минуту очень несчастной. И, похоже, дело было не в этой погибшей птице. Роба подмывало спросить, в чем причина, но он понимал, что не имеет на это права. Отчаянно желая облегчить душевные страдания Онор, но не зная, какие для этого подобрать слова, он произнес:
– Этот малыш до самого конца не был один.
Скользнув по спутнику взглядом, она бессильно опустилась на толстый слой веток и гниющих листьев, щедро укрывавший песок.
Проклятье! Дело точно не в птице. Но что бы ни мучило Онор, она, кажется, решила снова возродить это в памяти прямо сейчас. Роб потянулся к спутнице, поставил ее на ноги и обнял, надеясь утешить. Она тут же начала вырываться, но он лишь крепче сжал кольцо своих сильных рук, не обращая внимания на ее протесты.