— Дерьмо.
Но, так или иначе, он повиновался и передал ей второй стакан.
— За нее! — воскликнул он.
Они чокнулись и выпили.
— Мы все еще бежим куда-то, — сказала, глядя на него, Флора. — Когда это кончится?
— Ты говоришь о Рио — «бежим»? Ты спятила.
— Да, бежим. О, Роско, ты все сделал прекрасно. Ты создал лучший джаз в Париже, и мы заработали кучу денег. Я не жалуюсь на это. Но пока ты не будешь готов вернуться в Нью-Йорк, ты будешь все время бежать.
Он швырнул стакан на пол, разбив его на кусочки.
— Черт тебя возьми! — заорал он.
Затем он схватил ее и ударил так сильно, что она упала на постель.
— Шлюха! — орал он, продолжая наносить ей удары. — Черная шлюха! Я когда-нибудь заставлю тебя замолчать?
Она ударила его в пах. Он вскрикнул и, корчась от боли, откатился назад.
— Ты заставишь меня замолчать, когда скажешь: «Флора, я черный человек, и я горжусь этим. И я больше не боюсь вернуться домой».
— У меня нет дома, — стонал он, — для Роско нет дома…
— И перестань кормить меня этими идиотскими глупостями! — закричала она. — Сейчас мы едем в Рио и мы проведем десять недель в отеле «Копа Палас», и мы будем откладывать деньги. А затем мы вернемся в Нью-Йорк. Понятно? В Нью-Йорк. Домой! Если Берт Уильмс стал «звездой» в «Ревю Зигфельда», то там есть место и для нас.
Потрясение Джорджи О'Доннелл от предательства, как назвала это тетушка Кетлин, Марко было даже сильнее, чем потрясение от слепоты в результате заражения трахомой. Джорджи научилась жить, не видя солнца, а вот для того, чтобы научиться жить без Марко, понадобились годы. Сначала известие о том, что Марко женится на Ванессе Огден, привело ее в отчаяние, затем разбудило ненависть, затем снова отчаяние с примесью горечи. Для всей семьи, и в особенности для Кейзи О'Доннелла, предательство Марко было скорее изменой. А, учитывая тот факт, что именно Бриджит и Джорджи помогли сбежать ему с Эллис Айленда (Кейзи при этом почему-то забывал, что именно он хотел организовать его депортацию), Марко превратился в олицетворение зла, и его имя в разговорах не упоминалось вовсе.
Однако, в человеческом сердце могут совмещаться столь противоположные чувства! И именно порочность Марко, вопреки всему, делала его более желанным для Джорджи. Она убеждала себя тысячу раз, что ему больше нет места в ее жизни и никогда не будет, и что надо избавиться от этого раз и навсегда. Однако, воспоминания о счастливых днях с ним расцветали в ее душе, как экзотический запретный цветок. И, чем больше старалась она изгнать его из своей памяти, тем настойчивей проникал он в ее сны. Она была страстной и очень сексуальной натурой, но сейчас она старалась загнать свои чувства внутрь и заставить себя поверить, что она больше не желает иметь ничего общего с мужчинами. Она обрекла себя на то, чтобы ее считали слепой, помогающей всем тетушкой, про которую с годами в семье будут говорить, что однажды она пережила трагически окончившийся роман. Она смирились с тем, что ей в этой жизни уготована роль жертвы, и сказала себе, что должна сделать максимум добра из того, что ей осталось.
Ею дядю никак нельзя было заподозрить в сентиментальности, но тем не менее несчастья своей племянницы он принял очень близко к сердцу, а будучи человеком практичным, он приложил все силы к тому, чтобы найти ей работу, которая бы заполнила образовавшуюся в ее жизни пустоту. Воспользовавшись своими политическими связями, он нашел для нее работу по выдаче книг в библиотеке для слепых на Бликер-стрит в Гринвич Виллидж. Бриджит несколько раз провожала Джорджи до библиотеки и обратно до дома Траверсов на Гроуз-стрит, где, было решено, Джорджи будет жить всю неделю, а на выходные приезжать к дяде и тете в их новый дом в Ирвингтоне.
Джорджи быстро запомнила путь от Гроуз до Бликерстрит, который занимал всего три квартала, так что чувствовала себя вполне уверенно, преодолевая это короткое расстояние без посторонней помощи. Работа ей нравилась, и она могла немного заработать, что давало ощущение некоторой независимости. Она с удовольствием поселилась у сестры и Карла, где она могла до некоторой степени удовлетворить свои материнские инстинкты, играя с маленькими племянницами и племянником. Годы потекли спокойно, и со временем раны, оставленные Марко, стали медленно затягиваться. Она читала о возвышенной любви в романах по методу Брейля, за которыми проводила время в библиотеке.
Но романы не захватывали ее так, как приключения «Алой Маски», и она все еще помнила горячие поцелуи Марко в заднем ряду синематографа.
Чрезмерное увлечение крупными затратами, всегда являвшееся отличительной чертой Гилден Эйдж, достигло своего апогея в маленьком курортном местечке Ньюпорта под названием Роуд Айленд, где в последнем десятилетии девятнадцатого века были вложены огромные миллионы в гигантские мраморные и каменные «коттеджи». За право называться первым хозяином на побережье боролись между собой Вандербильт, Белмонт, у которых лошади спали на льняных простынях, Ремброук Джонс, которая на собственные обеды для одной персоны потратила за сезон риса на тысячи долларов…
Вряд ли Фиппса Огдена можно было причислить к беднякам с его яхтами и мультимиллионным Гарден Кортом, но, к его чести, надо сказать, Фиппс как-то удержался в стороне от вопиющей вульгарности нью-портских излишеств. И, хотя ему неприятно было признать это, радикальные нападки Ванессы на него не остались без внимания и его рейтинг в Сенате стал на несколько дюймов левее. Или, как смеялся один из демократов, «левее Рутефорда Хайеса». Проводя каждый год все больше времени в Вашингтоне, он был лучше, чем его друзья-миллионеры осведомлен о происходящем вокруг. Его аристократический образ жизни оставался неизменным, и в такого рода гонках за излишествами он не участвовал.
В последнюю неделю июня Фиппс, наконец, смог вырваться из Вашингтона, путешествуя в собственном вагоне через Нью-Йорк, где он подхватил Марко, чтобы присоединиться к Мод, Ванессе и Фрэнку и Ньюпорте. Фиппс, который ничего плохого не видел в протекции родне, с легкостью организовал выдвижение в кандидаты своего зятя, и не только благодаря своей власти в партии, но и потому, что никто другой не горел желанием померяться силами с прочно сидевшим Биллом Райаном. И теперь у Фиппса и Марко была возможность обсудить кампанию. Фиппс настойчиво рекомендовал Марко напять в качестве своего представителя по ведению дел во время кампании нью-йоркского репортера по имени Джин Файрчайлд.
— Он работал в «Уорлд» многие годы, он знает всех репортеров по этим делам, и у него с ними хорошие отношения, так что он сможет обеспечить тебе хорошую прессу. Что еще более важно, он знает нью-йоркских политиков, как свои пять пальцев. А это может помочь. Правда, он очень много пьет, но, черт возьми, большинство репортеров пьет. Думаю, он тебе понравится. Я договорюсь о встрече?
— Хорошо.
— Ты, конечно, знаешь, что за Биллом Райаном стоит твой старый друг Кейзи О'Доннелл? Кейзи в настоящее время управляет ирландской общиной, и, когда Кейзи скажет ему переиграть, Райан сделает все так, как хочет Кейзи, а поскольку Кейзи однажды уже пытался тебя депортировать, мне кажется, будет естественным предположить, что он опять будет вести грязную игру. И лучше быть к этому готовым.
— Понимаю, — сказал Марко, глядя в окно вагона и думая о Джорджи. Он часто думал о племяннице Кейзи О'Доннелла и каждый раз с сознанием собственной вины. Он знал, насколько оскорбил ее. Джорджи стала жертвой, ступенькой к безопасности в мире власти и денег Фиппса Огдена. Теперь в этом мире он чувствовал себя в безопасности, и никто и никогда не посмеет депортировать его вновь. Но в браке он был так несчастлив, что часто думал, не стал ли тоже жертвой. И одной из тайных причин, заставивших его вступить в предвыборную борьбу, была мысль о том, что может быть, одолев Кейзи О'Доннелла, он сможет вновь встретиться с Джорджи. Возможно, это была глупая идея. Что собственно он сможет сказать ей? «Прости меня…» Она должна ненавидеть его всей душой. Он даже не был уверен, что у него хватит смелости поговорить с ней, если вдруг дойдет до этого.
Но мысль об этом прочно засела у него в мозгу.
В половине четвертого они прибыли в Ньюпорт, а около четверти пятого Марко с сыном отошли от белого причала Фиппса на маленькой парусной шлюпке. Был жаркий солнечный безветренный день, тем не менее Фрэнк изо всех сил старался поставить парус так, чтобы он набрал ветер. Какая-то ирония была во всем том, что Марко, сын калабрийского крестьянина, полюбил яхты, водный спорт — спорт богатых. Но Марко полюбил и многие другие вещи из мира богатых. И прошлым летом он передавал сыну полученные им знания по управлению парусом. А небольшая шлюпка подходила для этого наилучшим образом.