В той истории занятый Анной, Меншиков просто просмотрел скрывающуюся под маскарадом Кэт. А когда она вынырнет, он её уже не в силах будет достать. Попробует сделать свой ход. Это он распустит грязные слухи о ней, думая этим отпугнуть Петра, но не тут-то было. Царь только посмеивался и ещё крепче держался за Катерину. И только в конце их совместной жизни Алексашке удалось повторить тот же трюк, что и с Анной с Кэт. Она не любила Меншикова, боялась его, а вот противостоять не могла. Пётр был сильно к нему привязан. Но вернёмся к нашим героям. Я слишком забежала вперёд. Как водится всему своё время.
После того случая в лодке, когда ей быстро удалось ликвидировать гнев и усыпить царя, Кэт, несмотря на кроткий вид, смело бросалась между ним и людьми во время всех вспышек гнева. Она вешалась ему на руку, тянула за собой. Уводила куда подальше, сажала рядом и принималась поглаживая голову жалеть. Глыба-парень и мальчишка-пацанёнок. Казалось, вот-вот грянет расправа. Переломит ровно соломинку. Ан нет! Пётр сначала что-то невнятное бормотал, потом успокаивался и засыпал. Было и так, что не случись её рядом при такой вспышке гнева, за ней бежали, разыскивали и приводили: «Успокаивай, лечи». А что? К нему боялись подходить. Иногда приступ кидал его ничком и он бился головой о землю. Все стояли вокруг над ним, не сводя расширенных ужасом глаз. У Николки же выходило с ним справляться ловчее всех.
Кэт видела — Пётр страдал. Её же сердце щемило от любви и жалости, но ни пожалеть, ни успокоить, ни выказать своих чувств она не могла. Только однажды он заговорил с ней об Анне. Сидели на бревне у реки… А начало было таким: он смотрел на воду и о чём-то думал. Кэт принесла квас и стояла за его спиной, не зная как подойти. С какого боку, чтоб не прогневить. С этими раздумьями и замешкалась. Обернувшись, посадил её рядом. Смутившись от того, что её пригласили на душевный разговор, раза два открыла было рот, поблагодарить, но так и не решившись закрыла его. Слово за слово рассказал, как влюбился и бегал на свидание. Кэт слушала его с таким дружелюбием и состраданием, на какое только была способна. Боль цеплялась за каждое слово. Вырвать быстро не получилось, но он постарается, заставит себя, сможет… Большой, сильный, он мучился. Как жаль, что она всего-навсего малышка. Он сам, по своему желанию, выплеснул душу, но словно испугавшись своей открытости, осёкся. Прошло не мало, а она всё не могла отрешиться от мыслей, которые всколыхнул в ней прерванный им разговор. И всё же Кэт решилась напомнить ему о жене. Стеснённо кашлянув, переступила с ноги на ногу и присоветовала, в общем. Этого он никак не ожидал. Пётр развернулся, на лице удивление:
— Дуня? Ну я не знаю… Темнота же… К тому же, ленива. А, не морочь мне голову! — царь покривился и досадливо отмахнулся. — Тоже мне… Ты, Николка, право-слово, херувим, разве что без крыльев! Хотя… поглядим-увидим.
Голова Кэт мотнулась от казалось крепкой затрещины. Шмыгнула носом. Слегка поддал. Не больно. Видимость одна. Для неё и пылит. А вообще-то попадало от царя всем и даже друг любезный, Меншиков, не раз был бит в кровь.
Она уже заметила, что он не любил подчиняться женщинам, исключение составляла его мать. А с другими думалось ей всё просто: поскольку сестра Софья служила наглядным для него примером того, каким не след быть женщине, он с ходу вступал в противоречие. Но теперь ей стало понятно, что и дур и тихонь, он тоже не любит. Скорее всего, ему нужна и будет интересна — женщина друг, соратник, при условии, что будет любить и предана ему беззаветно. Отвлёкшись от дум, спросила:
— Питер, ты любил её?
Вопрос выскочил такой, что называется, не в бровь, а в глаз, как раз девчоночий. Но отступать поздно. Вот уж царь удивился. Посмотрел, мол, что за чудеса. Не иначе как медведь в лесу сдох. Недоросток и такие вопросы. Но хулить и насмехаться не стал. Он равнодушно пожал плечами.
— Э-э-э… Я? Её? Смешно право… — на его обветренном лице нарисовалась кислая рожа. Он как-то неопределённо пожал плечами. Но делать нечего пришлось отвечать. — Да я знать её не знал. Маменька, царство ей небесное, сосватала и благословила. От «Немецкой слободы» пыталась, бедная, таким путём оттянуть, это уж теперь я понимаю. Чуяло её сердце ложь. Но не об этом речь. Не роптал я. Удел помазанных такой. Надеялся — подружимся, судьба одной верёвочкой повязала, подругу задушевную желал в ней найти, не вышло. На меня за Анну надулась. Ей бы понять, перетерпеть, не отталкивать. Виноват, втрескался. Да и мал был ещё, не разумен. Первое чувство, не то чтоб красивая, так себе, но живая, бабочкой порхает, не то, что наши стопудовые квашни. Дуни бы подругой моей стать, а она руку за врагами моими потянула… Оказалась замешанной в стрелецком бунте. А ведь цель его была сковырнуть меня и посадить на престол сына моего — Алексея. Нож в спину и от кого, от жены. Как жить с ней? Этого я простить не мог. Сослал в монастырь. Пусть грехи замаливает.
Обозвав жену дурой и скотиной, Пётр примолк. Кэт ждала, ждала — молчит. Ей, конечно, его рассказ интересно слушать и слушала бы она его целый день, а он молчит. Щёки её горели нетерпением. И вот, набравшись храбрости, пошла дальше. В её голосе не было осуждения, ни пылу царя, ни глупышке жены его. Поражаясь собственной смелости, она говорила:
— Сколько ей тогда годков-то было. Может, поумнела. К тому ж уж все молитвы поди выучила. Опять же, ваша пословица говорит: кого волк драл, тот и пенька в лесу боится. Зачем ей после всего стрельцы… Наверняка дворец по ночам снится. Ты умный, ты другой Пётр. Вот и поступать должен был иначе. Разве ошибки неисправимы? Такой человек как ты может быть великодушным. За ней же больше нет грехов, тебе более не в чем упрекнуть её? Ты бы съездил, наведался. Всё-таки родная душа. А вдруг сладится всё у вас. Скучаешь, женщину тебе ласковую надо, сумно на тебя смотреть такого.
Сказала, а сама уши прижала и голову в плечи вобрала. Чего удумала, царя учить… «Пётр как кулачищем пройдётся — пузырём надутым полетишь».
Опустив голову, массировал лапищей шею, видимо обдумывал. У Кэт сжалось сердце. Но он улыбнулся и потрепал её по голове вроде как бы одобрительно: «Чего бы понимал». Однако его быстрый ответ удивил Кэт. Он моментально увлёкся планом.
— А что? Чего мудрить-то! Она моя жена. Кавалера её я спроводил. Срамить себя не дам. Пожалуй, можно. Правда, я не думаю, что такое просветление с ней может быть, но… Давай съездим, посмотрим. Суздаль не за горами. Чем чёрт не шутит. А вдруг поумнела… И моей выдержки сейчас поболее чем в тот год. Чай не потеряю терпение. Пословица опять же говоришь… За одно, чёрт возьми, проверим последние, самые свежие слухи! Поедешь со мной? — насмешливо спросил он.
«Поедет ли она? Что за вопрос… С каретой рядом и то бежать готова». Аж задрожала от радости и насилу-насилу не кинулась ему на шею. С ним? Да куда угодно, хоть на край света! Лишь бы вместе. Говорить не могла, только кивала. Раскрылась бы её бабья сторона враз. А Пётр усмехается, обнимает за плечи и тулит к себе.
— Растёшь понемногу. Скоро большим будешь. Кралечку тебе найдём ладную. Хорошего роду. Я сватом буду.
Она вынуждена была согласиться со всем тем бредом, что предлагал царь. Состояние испытывала двоякое. Как скрывать свой пол взрослой не предполагала. А вот то, что Пётр видел её уже большой, подбросило девочку на облака.
Да и Пётр даже вроде как бы повеселел. Город спал. А вот Кэт в ту ночь спать не могла, боялась проспать. Предстоящая поездка не давала получить удовольствие от общения с подушкой. Короткая летняя ночь быстро кончается. Решила: а ну её! Оделась и на ступеньках ждала. До самого его появления была как на иголках. Взять себя в руки не получалось. Дремота, повязавшая её на заре и приткнувшая голову в резную стенку крыльца, была не долгой. Тишину вмиг прорезали голоса, накатило буханье ботфортов о каменные плиты двора, сопение коней. Кэт испуганно вскинулась, продрала глаза, заморгала на долговязую фигуру. «Никак не спал, меня караулил? Ай-я-яй!» — приоткрыл один глаз царь, посмотрел колюче. Тихое утро стало вообще звонким. Кэт съёжившись ошарашено моргала, силясь понять, что к чему. Но всё обошлось. Ездили, смотрели. Выехали сразу же ещё по темноте. Как только на небе погасли звёзды, так они и отправились в путь. Ранний, ранний рассвет был хорош, несмотря на то, что утро выдалось хмуроватым. Хотя плоская, почти белая луна, проявляя упорство и поразительную маневренность между облаками, осталась торчать на горизонте сопровождая какой-то отрезок времени их. Было такое — Пётр посомневался: ехать или нет? Но, посмотрев на приготовившегося к путешествию потупившегося Николая, махнул рукой. Где наша не пропадала! Залезай! С Кэт всю надутость вмиг смыло. Бегом полезла в карету. Над пустынной дорогой расталкивая темень вставал рассвет. Тихо было вокруг, только изредка пофыркивали кони сопровождающих карету гвардейцев, да ветерок шелестел в деревьях. Дождь всё-таки потрусил. Но редкий и кратковременный. Дороги не размыло. В карете укачало. Когда продрал очи, радостно вскрикнул — в карету глядело румяное солнце. Здорово! Добрались без досадных происшествий. Всю дорогу, Кэт сцепив свои руки, либо изображала сонливость, либо её невинный взгляд был устремлён мимо царя. Мол, смотрю себе. Нельзя же катить вечно. Ехали, ехали и приехали. Кэт стояла у кареты в монастырском дворе. Он ходил один. А она с деловым видом наблюдала за покачивающейся на ветке нахохлившейся вороной. Надутая и злая она так же следила за Кэт. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает… Женские вопли, которыми перемежался разговор, не могли заглушить даже полуметровые монастырские стены, они спугнули птицу и привлекли внимание Кэт. Она передёрнула плечами: «Да, тут чёрт и не думал шутить. Действительно дура. Что ж ему так не везёт с женщинами-то?!» Пётр вышел красный и злой. Его надежды не оправдались, а настроение было испорчено. Встреча не удалась. С первых же минут они испытали взаимную неприязнь друг к другу, которая не смотря на старания Петра отмолчаться и уменьшить пыл бывшей супруги до вежливости и любезности потерпела крах. Кэт по воплям догадывалась, что о благопристойности не могло быть и речи. Обладая проницательным умом, она могла понять его гнев в отношении этой дурной бабы, его жены, но вот отказ от обеда и отдыха, что предложила настоятельница, одобрить не могла. Ей казалось — одно до другого не касаемо, к тому же она так хотела есть. От неё отлегло и она повеселела, когда заметила, как расторопная игуменья с монашками суют охране сопровождения корзины. Преображенцы «око государево» молчат себе в усы. Тем временем царь недовольным голосом окликнул зазевавшуюся Кэт и, закинув длинные ноги в карету, приказал ехать. Кэт всегда было смешно смотреть на то, как он управляется с ногами, но сейчас было не до этого, вжавшись в обивку, молчала боясь спрашивать, а он долго устраивая длинные ноги не торопился говорить. Так-то проехали не мало. Он неподвижно уставившись в носки своих ботфорт, она прикрыв глаза. Спит не спит, но ничего не видит. Повезло, отрезок дороги был хорошим. Лишь иногда карету подбрасывало или ветки хлестали по бокам. Неожиданно встрепенулся. Ещё проехали совсем чуть-чуть и, не выдержав, буркнул: