Глава 6

Как только Элиас покидает крышу, Лурдес наклоняется ко мне, и исходящий от неё запах стирального порошка, которым пользовалась моя мама, заставляет меня думать, будто мы с ней дружим уже вечность.

— Ты ему нравишься, — поддразнивает она меня. — По-моему, он безумно в тебя влюбился.

Я закусываю нижнюю губу, чтобы моя улыбка не расплылась от уха до уха. Может, дело в алкоголе, но это возродившееся чувство кружит мне голову. Флирт вдохнул в меня жизнь.

— Наконец-то, — проговорил Джошуа. — И знай, если разобьёшь ему сердце, то всегда можешь начать встречаться со мной. — Он переворачивает бутылку, чтобы допить последние капли. — Мне нравятся плохие девчонки.

Джошуа симпатичный, но есть в нём что-то противное.

— Мне это не интересно, — отвечаю я, и он смеётся, потом пожимает плечами и говорит, что я многое теряю.

Из невидимого радио продолжает играть музыка, и я разворачиваюсь, чтобы посмотреть на остальных людей на крыше. Среди них есть несколько знакомых лиц, но когда на них нет униформы, тяжело сказать, кем именно они работают в отеле. Дверь на лестницу открывается, и выходят двое мужчин. Они тут же выделяются на фоне остальных — длинные волосы, чёрные футболки. Все молчат, когда они проходят мимо персонала, а затем останавливаются у края крыши. Тот, что повыше, вынимает пачку сигарет и вытаскивает две штуки. Мужчины курят и о чём-то разговаривают, обозревая территорию «Руби». Я никак не могу уловить, чем именно они отличаются, а когда поворачиваюсь к Лурдес, та пристально смотрит на меня. Её брови сдвинуты, словно она чем-то озабочена. Я отворачиваюсь обратно к мужчинам, но они уже зашли обратно.

— Ты знаешь историю «Руби»? — приглушённым голосом спрашивает Лурдес. На её щеках горит румянец, глаза озорно блестят от возбуждения. Остальные наклоняются ближе, словно это их любимая часть. — Говорят, здесь водятся привидения.

— Я слышала об этом, — отвечаю я, заинтригованная нетерпеливыми взглядами других членов нашей компании. Мне не особо нравятся страшные истории — наша жизнь страшная сама по себе — но у такого старого отеля, как этот, наверняка было захватывающее прошлое. — А что здесь произошло?

Лурдес широко улыбается, а остальные усаживаются поудобнее. Я посчитала бы это чудным, но без мобильной связи и интернета страшилки могут сойти за неплохое развлечение.

— «Руби» построили в тысяча девятьсот тридцать шестом году. Отель стал местом отдыха и развлечений для богатых и знаменитых. «Титаником» на фундаменте. И судьба у него не менее трагична.

Все смеются, а я оборачиваюсь через плечо, чувствуя себя всё беспокойнее. Куда ушли те курящие мужчины? И как им удалось исчезнуть так быстро?

— Это место было легендарным, — продолжает Лурдес. — Говорили, что здесь самый грандиозный бальный зал на всём Западном побережье. Люди приезжали сюда валом — сенаторы, актрисы, магнаты. Семья Элиаса, — при упоминании его имени она улыбается, — была в числе капиталовладельцев, которые объединились, чтобы построить этот отель. Более того, в ночь пожара в бальном зале чествовали именно их.

— Пожара, — повторяю я. — Они погибли?

— Да. Во время вечеринки по случаю первой годовщины бальный зал охватило пламя, — отвечает Лурдес. — Погибли все шестьдесят семь гостей. Никто не стал открывать двери, чтобы огонь не сжёг всё здание. Они попросту заперли людей внутри. — Люди вокруг нас притихли, в воздухе повисла печаль. Я клянусь, такое чувство, будто простонал сам отель.

— Какой ужас! — едва дыша, выговариваю я. По рукам ползут мурашки, мои глаза пробегают по остальным. Они с замиранием сердца ждут, когда Лурдес закончит историю.

— Владельцы быстро сделали реконструкцию — всё выглядело в точности так же, как до пожара. Словно его и не было вовсе. Здание продали, затем ещё раз. Не менялось лишь одно: вечеринка. Каждый вечер в бальном зале отель «Руби» устраивает вечеринку в память о погибших. Со всего мира сюда съезжаются люди, чтобы провести вечер в компании призраков. — Последнюю часть предложения Лурдес почти шепчет, а потом смеётся, когда видит, что ей действительно удалось нагнать на меня страху. — Поэтому Кеннет так заботится, чтобы всё было идеально, — качая головой, говорит она. — Иначе его вышвырнут вон.

— «Руби» — это приманка для туристов, — отзывается Джошуа. — Вечеринки должны посещать определённые гости, ну, чтобы поддерживать видимость. Тусоваться всю жизнь. В «Руби», — он горько усмехается, — ты можешь остаться на ночь. А можешь остаться навсегда.

Я так и не получила приглашения на вечеринку, в отличие от Дэниела и папы. Но не говорю им об этом. Потому что это как-то унизительно — я, что, недостаточно важный гость? Или Дэниел прав, и я кого-то сильно разозлила.

— Так вы думаете, здесь правда водятся привидения? — спрашиваю я.

Джошуа открывает переносной холодильник и достаёт ещё одну бутылку пива, откручивает крышку и отдаёт бутылку Лурдес. Она благодарит его, а потом отвечает на мой вопрос.

— Одри, в ту ночь в бальном зале заживо сгорело почти семьдесят человек. Думаю, кто-то был серьёзно ранен. Но не волнуйся, — она делает глоток, — они всего лишь привидения.

— За наш дом, — выкрикивает Таня. И снова все повторяют за ней этот тост и выпивают. Я смотрю на Лурдес, она улыбается мне поверх горлышка бутылки.

— Это значит никаких разговоров о работе в часы отдыха, — объясняет Лурдес. — Никаких разговоров о Кеннете, о наших жизнях за пределами «Руби». Это наши правила здесь, дома. Так работа легче переносится. — Она тянется к холодильнику и достаёт мне бутылку пива. Обычно я бы не стала пить вторую, но мне с ними весело. И мне нравятся их правила. Я не хочу говорить — как и думать — о своей жизни до и после «Руби».

Меняется музыка, а с ней и общее настроение. Сначала я не узнаю мелодию, но потом все начинают свистеть, словно весь вечер ждали только её. Песня слащавая, но, в то же время, я понимаю, почему она им так нравится.

— Кто вообще такое поёт? — спрашиваю я. Помню, мама оставляла её пару раз, когда играла радиостанция с классическим роком, но понятия не имею, кто исполнитель.

— Да чёрт его знает, — говорит Джошуа, словно это не имеет значения. — Это определённо восьмидесятые, а, по мнению Тани, это определённо круто.

Он улыбается ей, но она уже на ногах, качается в такт музыке.

Начинается припев, и Таня подпевает, сначала тихо. Я смотрю на остальных, не зная как реагировать. Они подбадривают её, призывая продолжать петь. И тут Таня впивается в свою футболку, вторую руку протягивает в нашу сторону и во всё горло кричит слова. Мы дружно смеёмся, но Таня продолжает и обходит всех по кругу, чтобы спеть серенаду каждому в отдельности. Она совершенно вовлечена в процесс и поёт балладу так, как её нужно петь. В какой-то момент, Таня впивается руками в волосы и падает на колени. Это чертовски изумительно!

В итоге песня подходит к концу, становится тише, и Таня, едва дыша, поднимается на ноги. Она кланяется, как победитель. Толпа взрывается аплодисментами, а Джошуа свистит, вставив пальцы в рот.

— Эта песня никогда не устареет, — искренне замечает одна из девушек.

— Спасибо, — говорит Таня и плюхается рядом с Лурдес. — Я её просто обожаю.

— А я предпочитаю Билли Холидей, — говорит Джошуа и берёт себе ещё бутылку. — Ну или, знаешь ли, кого-то с талантом.

— Музыкальный сноб, — говорит Таня. Она наклоняется и быстро целует его в губы, и он облизывается в ответ. Внезапно я чувствую совершенную растерянность. Они, что, вместе? Я поднимаю бутылку, чтобы сделать глоток, но в ней пусто. Неужели прошло так много времени?

— Ещё будешь? — спрашивает Лурдес, когда я со звоном ставлю бутылку.

— Мне хватит, — отвечаю я. Начинается новая песня, та же самая, которую я слышала в бальном зале на вечеринке. Та же самая, которую я слышала ночью. И мне снова никак её не вспомнить. Я закрываю глаза и стараюсь отбросить всё остальное, но не могу разобрать слова. Мелодия звучит слишком медленно.

— Эй, — окликает меня Лурдес, вырывая из оцепенения. Я смотрю на неё, она возбуждена и прямо-таки пульсирует энергией. — Хочешь увидеть привидения? — шепчет мне подруга.

Я совершенно точно уверена, что не хочу, потому что ощущение такое, как будто вдоль позвоночника ползут вверх чьи-то пальцы. Но Джошуа слышит наш разговор и уже сияет безумной улыбкой.