Сьюзен Янг - Отель «Руби»

Кеннет изводил их годами, устанавливая свои правила и наказывая их по своему усмотрению. Как, должно быть, невыносимо, когда из всех ужасных людей, в смерти власть над вами имеет тот же человек, что мучил вас при жизни! Моё сочувствие к Лурдес разрастается до бесконечности — я раздавлена тем, что выпало на её судьбу. Она, словно вновь очутившись на месте трагедии, наблюдает за рассказчиками.

— Это была свеча, — говорит Кэтрин. — Раздался звук бьющегося стекла, и мы с Элиасом повернулись в сторону бара. Управляющая уронила скотч, — с горечью произносит она и переводит взгляд на обгоревшее тело Лурдес. Но тут выражение лица Кэтрин смягчается, как будто она осознаёт, что Лурдес и так достаточно настрадалась.

— Бутылка выскользнула из руки Лурдес и упала на кафельные плитки пола, — продолжает Джошуа, — этим испугав стоящих рядом гостей. Я даже не стал смотреть на Кеннета, зная, что он уже направился к нам. Лурдес упала на колени и принялась сметать осколки в кучу голыми руками, раня кожу о битые куски стекла. Пачкая всё кровью, она старалась убрать всё до того, как он подойдёт.

— В тот момент я увидел стоящих рядом Кэтрин и Эли. Только они уже не прижимались друг к другу. Эли хотел знать, где была Кэтрин, а она, защищаясь, подняла подбородок — одинаково прекрасная и отвратительная.

— Цвета в зале, — говорит Джошуа в каком-то извращённом приступе ностальгии, — были такими яркими, такими живыми! Я переводил взгляд с лица на лицо — люди разговаривали и смеялись, но потом мои глаза нашли Кеннета. Его лицо натянулось от сдерживаемой злости, а пальцы на руках сжались в кулаки, в то время как он сам шагал в сторону бара. В его широких шагах сквозило удовольствие — ему нравилось бить женщин, а особенно, Лурдес.

Джошуа поднимает голову.

— Бедная Лурдес же, — с грустью шепчет он, — неистово пыталась привести всё в порядок, думаю, что у неё ещё оставался шанс избежать побоев. Я схватил тряпку, чтобы помочь ей.

Он умолкает, двигая челюстями, словно больше не хочет продолжать. Лурдес поднимает руку, чтобы коснуться его, показать, что она его простила. Эмоции, царящие в комнате, можно ощутить кончиками пальцев, и когда я смотрю на Элиаса, оказывается, он наблюдает за мной, и в его глазах такая печаль, какой мне ещё не приходилось видеть. В ответ мои глаза наполняются слезами, и мне хочется, чтобы их история закончилась по-другому. Мне хочется, чтобы они остались живы.

— Никто из нас не хотел находиться здесь, Одри, — мрачно говорит Элиас. — Никто из нас не думал о возможностях. Когда Джошуа опрокинул свечу, не было никакого эффекта замедленного действия — всё было проще: вот пламени нет, а вот оно есть. Алкоголь вспыхнул в мгновенье ока. Ещё прежде чем мы услышали первые крики, гобелены вокруг дверей загорелись.

— Лурдес так и не успела подняться с пола, — продолжает Элиас. — Её мучения закончились почти так же быстро, как и начались. Джошуа пытался потушить себя, хлопая чернеющими руками по одежде. Но от этого огонь разгорелся лишь сильнее. Крича, с опалившимися волосами, он упал на ближайшего человека. Вскоре весь зал был объят ярко-оранжевым пламенем. Все гости, пронзительно визжа, бросились к двери, но в их одежде было не убежать. Первой упала пожилая женщина, и она вызвала цепную реакцию. Люди переползали друг через друга, но деревянные двери потерялись в пелене огня.

Я в шоке закрываю рот ладонью. Всё происходящее словно происходит на моих глазах — я ощущаю огонь, запах горящей плоти. Могу себе представить весь ужас той ночи.

— Схватив Кэтрин, я принялся искать другой выход, — возобновляет рассказ Элиас. — Я осмотрел весь огромный зал, но не увидел ни окон, ни других дверей. Кэтрин изо всех сил схватилась за мою руку, но не плакала. — Выражение лица Элиаса смягчается, а Кэтрин улыбается сквозь слёзы. — В ней было столько решимости выжить, как ни в одном другом человеке в той комнате. Даже во всём том хаосе в её глазах отражался огонь, но это был её собственный огонь.

— Стены вокруг нас были охвачены пламенем, — скорбно проговорила Кэтрин, — окружая нас в кольцо своих объятий. Я ещё крепче сжала руку Элиаса, когда до меня дошло — нас никто не спасёт. Никто.

Элиас подносит кулак к губам, некоторое время молчит, а потом продолжает свой рассказ:

— В зале стало невыносимо жарко. Я, кашляя, вдыхал последние остатки воздуха, зная, что скоро мы умрём. Вырвав свою руку из ладони Кэтрин, я бросился к ближайшему столу. Роняя на пол тарелки и столовое серебро, схватил белую льняную скатерть. Вновь схватив Кэтрин, я завернул нас в эту скатерть, надеясь, что она убережёт нашу кожу от огня. Конечно же, это не помогло. Почти тут же мы упали на колени, а когда я посмотрел на Кэтрин, её кожа была измазана пеплом. На одной из её идеальных щёчек появились водяные пузыри.

— Прошу тебя, Эли, — заплакав, просит его Кэтрин. — Не надо больше. Я не в силах слушать дальше.

Элиас отворачивается от неё и устремляет взгляд на меня.

— С начала пожара прошло не более пяти минут, — рассказывает он дальше, игнорируя мольбу Кэтрин. — Крики затихли. Повсюду раздавались потрескивание горящего дерева, свист от горения охваченной пламенем ткани, хлопки от взрывающихся бутылок. Стук — если он вообще был — прекратился. Тогда мы этого не знали, но двери закрыли, чтобы пожар не перекинулся на весь отель. Когда воздуха стало не хватать, я упал вперёд и тогда уже увидел Кэтрин. Она лежала на полу, щекой прижимаясь к плитке. Не двигаясь. Мёртвая.

Он с трудом сглатывает, а когда наши взгляды снова встречаются, у меня разрывается сердце.

— Жар подбирался к моим ногам, но я не почувствовал, когда огонь перекинулся на мою кожу. Я не чувствовал вообще ничего до тех пор, пока не очнулся в бальном зале, восстановленном в его былом великолепии. Там были и все остальные. Мы остались запертыми здесь. Навсегда.

Все мы сидим в тишине, только тихо, но в открытую, плачет Кэтрин. До меня доносится хриплое дыхание Лурдес, уже более глубокое и равномерное. Их история оказалась катастрофической, печальной.

— У меня душа разрывается от того, что с вами произошло, — говорю я, хотя понимаю, что слов недостаточно. — Я представить себе не могу… Я…

Звук моего голоса приводит Кэтрин в чувство, и она вытирает слёзы с лица, смущённая тем, что так эмоционально отреагировала на рассказ. Достав пудреницу, она смотрится в зеркальце, шумно шмыгая носом. Затем с силой захлопывает его, и щелчок эхом раздаётся по комнате.

— Эли, — спокойно говорит она. — Мы должны вернуться в бальный зал. Сейчас мы не можем рисковать. Кеннет будет в ярости.

Элиаса не удаётся убедить.

— Иди без меня, — отвечает он ей. — Мне ещё нужно объяснить Одри, почему её желание попасть на вечеринку не приведёт ни к чему хорошему. Несмотря на то, что в этом платье она выглядит сногсшибательно. — Его комплимент не отменяет того, что близится спор.

— Отправляйся на вечеринку, Элиас, — тихо произносит Лурдес, а затем, постанывая, двигается. Джошуа встаёт на ноги, чтобы проверить, как она, а Таня убирает полотенце в сторону. Но Лурдес качает головой, показывая, что не нуждается в их помощи. Я замечаю, что её пальцы отросли.

— Ты тоже, Джошуа, — добавляет она. — Сегодня ночью бармен ты.

— Спасибо, — произносит Кэтрин так, словно Лурдес отправляла их в бальный зал от своего лица. Нежно улыбнувшись мне, она говорит: — Не пойми меня неправильно, Одри, но я правда надеюсь на то, что мы никогда больше не увидимся.

Я, закашлявшись, смеюсь и киваю.

— Я тоже на это надеюсь.

Кэтрин протягивает руку Джошуа, он, бросив на Лурдес обеспокоенный взгляд, берёт её, и они вместе выходят из комнаты.

Элиас в ожидании стоит в изножье кровати, засунув руки в карманы и стиснув челюсти.

— Лурдес, — начинает он, — она должна…

— Да, Эли, — отвечает Лурдес. — Как и ты, если не больше, я понимаю, как высоки ставки.

— Это всё здорово, — скрестив руки на груди, говорю я, — но, может быть, кто-нибудь объяснит мне, о чём речь?

Ненавижу, когда обо мне говорят, словно меня нет в комнате. Но они оба не обращают на меня внимания, вместо этого поедая друг друга взглядами. Наконец, Элиас уступает:

— Одри, — не спеша поднимать на меня глаза, говорит он. Когда же это происходит, его щёки краснеют, грустная улыбка обнажает ямочки. — Проклятье. — Он качает головой. — Я говорил тебе, что не захочу, чтобы ты уезжала, если мы продолжим в том же духе.