— Что это всё значит? — не веря своим глазам, вопрошает портье, его лысая голова заливается краской. — Джошуа, переодевайся обратно в униформу! Мисс Мастерс, это против правил!
Кэтрин улыбается милой, обаятельной улыбкой. Она отходит от Джошуа и медленно направляется к Кеннету, склонив голову набок и глядя на него.
— Да, душка, я знаю, — высокомерно заявляет она, затем переводит взгляд на Дэниела, но быстро отводит глаза. — Но ты убил моего спутника. Мне пришлось импровизировать.
Кеннет хмурит брови, пытаясь угадать её намерения. Он поворачивается к Элиасу, чтобы приказать ему стать спутником Кэтрин и отвести её на вечеринку, но серебристый сполох останавливает его. Прежде чем кто-то из нас успевает понять, что происходит, Кэтрин хватает Кеннета за голову и рассекает ножом его горло, из широкой раны фонтаном брызжет кровь.
Кеннет издаёт булькающие звуки, его взгляд скользит в сторону Кэтрин, пальцы пытаются зажать рану. Кэтрин же, насмешливо ухмыляясь, позволяет ему упасть на колени, а затем портье, давясь собственной кровью, замертво падает на пол.
— Я устала следовать правилам, — мурлычет Кэтрин его подёргивающемуся телу и бросает нож, который с лязгом ударяется о мраморный пол. Она делает долгий, тяжёлый выдох, а потом улыбается Элиасу. — Теперь я понимаю, почему управляющая так часто это делает. В этом столько удовольствия!
Джошуа подходит к Кэтрин и встаёт рядом, достаёт из нагрудного кармана носовой платок и протягивает ей. Пока она стирает с рук кровь, они вдвоём, не выражая никаких эмоций, смотрят на тело портье. Затем Кэтрин поднимает глаза на меня и улыбается.
— Мы подумали, что мой отвлекающий манёвр может сыграть тебе на руку, — говорит она, показывая на Джошуа.
— А теперь тебе лучше поторопиться, — вмешивается Джошуа. — Через несколько минут он восстановится в прежнем состоянии и будет в бешенстве.
Хотя частично это было местью портье за его тиранию, тем не менее, Кэтрин и Джошуа пытались мне помочь. Я благодарна им, но в то же время понимаю, что их накажут. В водовороте вечности, это, может, покажется мгновением — но боль есть боль. И мне ненавистна сама мысль о том, что он имеет над ними такую власть.
— Тебе нужно идти, — шепчет Элиас. Его ладонь скользит по моей руке, притягивая меня ближе. — Прошу тебя, Одри. — Он зарывается лицом в мои волосы и умоляет меня уходить, его тёплое дыхание щекочет мне шею. — Пока это не стало настоящим.
Настоящим. Я распрямляю плечи, мой мозг работает, собирая вместе кусочки.
— Я настоящая, — говорю я сама себе, анализируя слова. Элиас всё так же упрашивает меня уходить, но у меня в голове прокручивается та ночь, когда мы ходили к фонтану. Лурдес дала мне обезболивающее — таблетку, которая на работников отеля не действовала. Но я ощутила её действие. Я слышу музыку, что играет в нашей разбившейся машине, ту песню, которую Элиас не слышит. Я могу прикасаться к людям — то, что Кэтрин, по её словам, делать не может.
И тут на меня нисходит озарение, моё тело расслабляется, пусть даже на одно мгновение. Я понимаю, что всё это значит — по крайней мере, в «Руби» — я настоящая. Я нахожусь в обеих реальностях. Я всё ещё жива, моё сердце бьётся, мозг посылает сигналы всему телу. Поэтому Кеннет так хочет удержать постояльцев с тринадцатого этажа от персонала отеля? Если я смогла дотронуться до того парня в вестибюле, заставить его трястись от страха, то что я могу сделать с Кеннетом?
Скоро выясним.
Я кладу ладонь на плечи Элиаса, отталкивая его от себя, и он смотрит на меня с такой грустью и одиночеством в глазах, словно я уже ухожу к лифтам и исчезаю из его загробной жизни. Я наклоняюсь и целую его, положив ладонь ему на щёку. Он не мешает мне, закрыв глаза, чтобы сдержать слёзы. Но только вот я не собираюсь никуда уходить.
Не говоря ни слова, я разворачиваюсь и направляюсь прямиком к стойке регистрации. Ахает Кэтрин, за моей спиной раздаётся шум шагов, как будто кто-то следует за мной. Маленькая дверь за стойкой открывается, и появляется Кеннет — с красным от ярости лицом. Прежде чем кто-то из моих друзей успевает вмешаться, он злобно машет рукой, они стонут и умолкают. Я не оборачиваюсь, представляя, что все они, должно быть, мертвы. Сожжены, наказаны за то, что помогали мне. Мои руки сжимаются в кулаки.
Кеннет подходит ближе к стойке, его подбородок опущен, глаза сверкают.
— Вижу, вы всё ещё здесь, — его голос похож на низкое рычание. — Похоже, вы не совсем понимаете, в какой ситуации находитесь.
— А, может, очень даже понимаю, — отвечаю я. Тут по его лицу пробегает волнение, но он пытается скрыть его, рассмеявшись.
— А я думаю, что нет, — снисходительно говорит он. — Видите ли, мисс Каселла, ваше тело…
— Да, Кеннет, — перебиваю я его, — я в курсе. «Руби» мне уже всё показал. Я умираю на обочине дороги всего в трёх километрах отсюда. Но я никогда не приняла бы то, что произошло. Я вернулась за своей семьёй.
— Что? — Злоба постепенно сходит с его лица. — Это… почему вы сделали это? — требовательно спрашивает он.
— Сначала, — начинаю я, с каждой секундой становясь всё храбрее, — я подумала, что смогу их вытащить отсюда. — Кеннет усмехается, но я продолжаю говорить: — А когда поняла, что это невозможно, то подумала, что, может, мне удастся убить вас.
Портье перестаёт смеяться. Мои слова обрушиваются на него, он осознаёт их смысл, на его лицо ложится тень сомнения. А потом мимолётно вспыхивает страх.
— Вы… не можете, — говорит он, но его голос звучит не очень уверенно. — Вы не можете, — повторяет он, но, похоже, больше для того, чтобы убедить самого себя.
Теперь я понимаю, как он контролирует людей в «Руби». При помощи страха. Лурдес, Элиас, мой брат, остальные — на самом деле, их здесь нет; их тела не могут чувствовать боль. Кеннет не имеет над ними никакой власти. До тех пор, пока они ему этого не позволяют. Он может причинять им боль только потому, что они так думают. Они сами делают это своей реальностью. А в «Руби» реально то, что ты делаешь реальным.
Но я не часть «Руби» — я всё ещё связана с миром живых, хоть это и не продлится долго. Где-то вдалеке по-прежнему играет песня, но уже тише. Я умираю. Я умираю с тех самых пор, как попала в отель. Я закрываю глаза, а когда открываю их, вокруг меня суматоха и гомон оживлённого отеля, полно людей. Они проверяют свой багаж перед стойкой регистрации, разговаривают с дежурным за стойкой, которого я видела в день нашего прибытия. Это другие, что ходят по могиле отеля «Руби».
Кеннет боязливо озирается по сторонам, а потом хватает меня за руку и притягивает к стойке так близко, что я почти лежу на ней.
— Я управляю этим местом, — кричит он, разбрызгивая слюну. — Я здесь главный.
Мне вспоминается тот случай, когда он сказал мне, что у меня кровоточит рана на голове, а потом я обнаружила, что ничего такого нет. И вот он снова пытается проделать то же самое, но на меня больше не действуют его злые чары. Я вижу, как меняется его упитанное маленькое лицо, когда он понимает это.
— Ты не можешь причинить мне боль, Кеннет, — спокойным тоном говорю я. — Ты ни черта не можешь сделать.
— Что? — Он, не веря в происходящее, мотает головой, обнажив зубы. Они острые и похожи на зубы акулы, но портье больше не пугает меня. Теперь уже нет.
Песня, играющая за моей спиной, начинает звучать громче, зазывая меня назад. Время вышло — мне придётся войти в лифт или я рискую остаться здесь навсегда. Мои глаза опускаются на ладонь Кеннета, сомкнувшуюся вокруг моего запястья. Он заставляет людей страдать, возвращая их в то состояние, в котором они есть на самом деле — сожженные или сломленные. А что случится с Кеннетом, если я перетащу его в реальный мир? Каким он там окажется?
Я резко вытягиваю руку и крепко хватаюсь за лацкан его смокинга. Испугавшись, портье начинает бороться, отпускает моё запястье в попытках разжать мои пальцы. Я закрываю глаза, вслушиваясь в песню, позволяя мелодии наполнить сознание. И вот мою кожу холодит ночной воздух на обочине дороги. Ноют мои сломанные кости. Раны на моём теле.
— Стань таким, какой ты есть на самом деле, Кеннет, — решительно шепчу я своё желание. — Стань таким, какой ты есть на самом деле.
Кеннет взвывает от боли, его борьба постепенно сходит на нет. Я открываю глаза — моё лицо в нескольких сантиметрах от его мерзкого лица. Портье рычит, и тут его кожа начинает высыхать. На Кеннете появляются ожоги, на щеках — волдыри, которые разрываются и открывают плоть, а он кричит от боли. Его тело под смокингом становится легче, но я, хоть и испытываю отвращение и ужас, набравшись смелости, продолжаю крепко держать его. Моя боль утихает, музыка становится всё тише — моя связь с внешним, реальным миром исчезает.