Даниэла Стил - Отныне и вовек

Те женщины находились в высшей лиге.

— Спасибо. — Легче было не спорить с ним. — Чаю?

— Нет, пожалуй. — Он задумчиво смотрел на нее, немного смущенный.

— Ты не мог бы разжечь камин? — Ей захотелось сесть и поболтать с ним, как она, бывало… Нет! Нельзя.

— Кто это? — спросил Джеффри, показав на мальчишеское лицо над камином, и Джессика улыбнулась. — Твой брат?

— Нет.

— Мистер Кларк? — Она кивнула, уже со строгим лицом.

— Ты все еще хранишь его портрет?

— Я его нарисовала.

— Это не причина. Ты по-прежнему мысленно с ним? — Почему-то Джеффри считал, что нет, хотя они никогда об этом не говорили.

— Нет. Больше нет.

— Отлично.

А потом он сделал то, от чего у Джессики оборвалось сердце.

Очень спокойно, не сказав ни слова, не спросив ее, он снял портрет со своего места и поставил на пол, лицом к стене.

— Полагаю, пора от этого избавиться, дорогая. Ты согласна?

Но в его голосе не прозвучало вопроса, и на мгновение она оказалась слишком потрясена, чтобы ответить. Джесси хотела, чтобы портрет висел на прежнем месте. Он нравился ей. Она привезла его из Сан-Франциско. Или Джеффри прав?

Неужели для Яна не осталось места? Не должно, и они оба это осознавали.

— Хочешь чаю? — Ей больше ничего не приходило в голову, вместо голоса послышался какой-то хрип.

— Нет. — С нежной улыбкой Джеффри покачал головой и медленно подошел к ней. Он остановился перед Джессикой и с любовью поцеловал ее.

Сейчас Джеффри был нужен ей. Он освобождал ее от чего-то, в чем она прежде чувствовала необходимость, чтобы выжить. А теперь она начинала нуждаться в нем. Он не мог отнять у нее Яна, но снял его портрет, и она позволила ему. Они стояли рядом, их губы слились в жадном поцелуе. Джеффри расстегнул крючок ее платья. Когда оно упало, задержавшись на талии, он стал осыпать поцелуями ее тело. Джессика подалась ему навстречу, однако что-то внутри нее противилось.

— Джеффри… Джеффри…

Он продолжал целовать ее, платье соскользнуло на пол.

Изысканный дорогой шелк волнами вздымался у ее ног, когда он ласково, но настойчиво раздел ее. Джессика нащупала твердую накрахмаленную манишку, которая не поддавалась ей. Все, что она могла ощутить, — выпуклость в его брюках, но даже «молния» оказывала ей сопротивление. В следующее мгновение оказалось, что она стоит перед ним обнаженная, тогда как он был полностью одет — во фраке с белым галстуком.

— Господи, как ты красива. Джессика, любовь моя.., красивая.., элегантная маленькая птичка…

Джеффри медленно проводил ее в спальню, шепча по пути нежные слова, а она следовала за ним, словно во сне. Он заботливо уложил ее в постель, медленно снял фрак, пока она ждала его. Он говорил вкрадчивым тоном, и Джессика чувствовала себя в его власти. На нем все еще была накрахмаленная манишка, что делало его похожим на хирурга. Когда она повернула голову на подушке, что-то больно укололо ее. Она не сняла сережки. Джессика потянулась, чтобы избавиться от них, и жемчужины упали в ее руку. Жемчужные сережки… жемчуг Яна.., а перед ней раздевается другой мужчина. Он раздел ее. Она была обнаженной, такой же, как и он через несколько секунд, а ведь это он снял портрет Яна со стены…

— Нет! — Она выпрямилась на кровати и уставилась на него, словно он только что плеснул ей в лицо холодной водой.

— Джессика?

— Нет.

Джеффри сел рядом с ней и обнял ее, но она сбросила его руки, по-прежнему сжимая жемчужные серьги.

— Не бойся, дорогая. Я буду нежен, обещаю.

— Нет, нет! — Слезы застилали ей глаза, за его спиной она потянулась к одеялу тетушки Бет и завернулась в него:

Что с ней происходило? На секунду Джессика подумала, что сошла с ума. Всего лишь несколько минут назад она так сильно хотела его. А теперь была уверена в обратном. Она не могла. Теперь она все поняла.

— Джессика, что, черт возьми, происходит?

Она съежилась у окна, по щекам бежали слезы.

— Я не могу лечь с тобой в постель. Извини… Я…

— Но что произошло? Только минуту назад… — Он казался сбитым с толку. С ним такого никогда не происходило.

— Знаю. Извини. Похоже на безумие, просто…

— Что, черт возьми? — Джеффри стоял перед ней, лишенный присутствия духа. Его фрак странно выглядел на полу. — Что с тобой?

— Просто не могу.

— Но, дорогая, я люблю тебя. — Он снова подошел к ней и попытался обнять, но она не позволила.

— Ты не любишь меня. — Она чувствовала это, но не могла объяснить. Но что более важно, она не любила его. Джессика хотела его любить. Она знала, что должна его полюбить, понимала, что он относится к тому типу мужчин, от которых женщины без ума и которых умоляют жениться на них. Но не она — она не могла, и никогда в жизни не сможет.

— Что значит, я не люблю тебя? Черт побери, Джессика, я хочу жениться на тебе. Ты думаешь, я играю с тобой? Ты не та женщина, которую делают любовницей. Думаешь, я повез бы тебя сегодня на прием, если бы не был настроен серьезно? Не говори ерунды.

— Но ты меня не знаешь.

— Знаю достаточно.

— Нет, не знаешь. Ты ничего не знаешь.

— Можно судить по воспитанию.

— А как же моя душа? То, что я думаю, чувствую, кто я, что мне нужно?

— Мы узнаем больше друг о друге.

— Потом? — Она ужаснулась.

— Некоторые так и поступают.

— Но не я.

— Ты не понимаешь, что ты делаешь. И если у тебя есть хоть капля мозгов, то выйдешь замуж за человека, который говорит, что тебе делать и как. Так ты будешь гораздо счастливее.

— Нет, дело не в этом. Прежде я так и жила, Джеффри, но больше не хочу. Я хочу столько же отдавать, сколько и брать, хочу быть взрослой так же, как и ребенком. Я не желаю, чтобы меня подталкивали, выставляли напоказ и разодевали в пух и прах. Это как раз то, что ты вчера сделал. Знаю, ты хотел как лучше, но я была куклой Барби, и такую роль ты отвел мне в будущем. Нет! Как ты мог!

— Прости, если я оскорбил тебя. — Он наклонился и поднял фрак. Он задавался вопросом, а не была ли она немного не в себе. А Джессика вдруг почувствовала себя лучше. Она знала, что поступает правильно. Может быть, никто с ней не согласится, но она была в этом уверена.

— Ты даже не хочешь детей. — Смехотворное обвинение, высказанное в пять утра, стоя завернутой в лоскутное одеяло и разговаривая с мужчиной во фраке.

— А ты хочешь?

— Возможно.

— Чушь. Все это — ерунда, Джессика. Но я не собираюсь с тобой спорить. Тебе известно мое мнение. Я тебя люблю и хочу на тебе жениться. Когда утром ты придешь в себя, позвони.

Джеффри многозначительно посмотрел и покачал головой, потом, подойдя к ней, поцеловал ее в макушку.

— Спокойной ночи, дорогая. Утром тебе будет лучше.

Она не произнесла ни слова, но когда Джеффри ушел, сложила все его подарки в большую белую коробку, которую он принес. Утром она отошлет все туда, где он остановился.

Может быть, она сумасшедшая, но у нее не было сомнений в правильности поступка. Она еще никогда за свою жизнь не была так уверена. Джессика положила жемчужные сережки на ночной столик, сна не было ни в одном глазу. Она стояла счастливая и нагая в гостиной, попивая дымящийся черный кофе, когда солнце осветило холмы. Портрет занял свое прежнее место над камином.

— Как твой кавалер?

После долгой прогулки верхом Джессика пила холодный чай с тетушкой Бет. Она была необычно спокойной.

— Какой кавалер? — Джессика не шутила.

— Понимаю. Будем играть в кошки-мышки или ему отказано? — Глаза тетушки Бет пробежали по ее лицу, и Джессика отважилась на улыбку. В самом деле, кошка и мышка.

— Ваша взяла. Впал в немилость.

— Какие-то особые причины? — Впервые она была удивлена. — Я видела вашу потрясающую фотографию, снятую на каком-то приеме в Лос-Анджелесе.

— Где, черт побери, ты ее видела?

— Ого-го. Он, должно быть, точно впал в немилость! В лос-анджелесской газете. Что-то о приеме в консульстве, правильно? Целая толпа знаменитостей сшивалась вокруг тебя.

— Я не заметила. — В голосе Джесси сквозило уныние.

— Я поражена.

Джесси тоже. Но скорее неприятно поражена. Она размышляла о том, кто еще видел фото. Ей не хотелось, чтобы ее имя связывали с Джеффри. Ну хорошо — как и все остальное, слухи в конце концов улягутся. Гораздо труднее придется Джеффри.

Он должен встречаться со всеми этими людьми. А она — нет.