Лорен Ловелл - Отпущение грехов

Эзра нащупывает манжету на моей левой руке и яростно дёргает за пряжку, словно злится на что-то. Как только она открывается, моя рука падает вдоль тела. Пальцы начинает покалывать от восстанавливающегося в них кровообращения. Эзра встаёт передо мной. Его чёрные глаза поблёскивают, в то время как пальцы, один за другим, обвиваются вокруг моего горла. И вот одним быстрым движением он сдирает меня с креста и толкает к стене, хотя моя правая рука по-прежнему висит над головой, скованная наручником. Для моей чувствительной спины холодная штукатурка кажется доской с гвоздями, и я делаю судорожный вдох.

Его тело трётся о моё, пальцы сжимаются вокруг горла. И в этот самый момент, когда его ладонь лежит на моём горле, наши взгляды встречаются, и я впитываю каждую крошечную деталь его лица. Эзра тщательно выбрит, отчего его высокие скулы выделяются ещё сильнее. Его тёмно-русые волосы уложены в стильную взлохмаченную причёску. На его верхней губе идеальная впадинка, по которой мне, к своему стыду, хочется провести языком. Широкие мускулистые плечи и грудь обтянуты рубашкой. Этот мужчина невероятно красив, у него неземная, божественная красота, но, когда я смотрю в его глаза, то понимаю — это от дьявола, а не от Бога, потому что всё, что я вижу, — это порок и грязь. В его взгляде переплетены грехопадение и ад, и я закрываю глаза. В нём собрано всё, что я презираю. Он пугает меня, потому что с лёгкостью может лишить меня жизни, прямо здесь и сейчас, а так как Ханна уже мертва, меня никто не будет искать. Я медленно открываю глаза. Мгновенье тишины прерывается его рычанием, и его хватка вокруг моего горла становится ещё крепче.

— Ты должна была сломаться, маленькая убийца. Что нужно сделать, чтобы заставить тебя рыдать и умолять? Пролить кровь? — его губы чуть растягиваются в слабой улыбке, но в глазах сияет опасный блеск.

Моё сердце готово выпрыгнуть из груди, тело покрывается потом. Но я не подарю ему свои слёзы. Я сохраню их. Я никогда не плакала из-за мужчины, и уж точно не собираюсь плакать из-за него. Между нами повисает напряжённая тишина. В моих ушах грохочет пульс, его пальцы сжимаются все сильнее. И я уже представляю, как он выкидывает моё безжизненное тело в реку Гудзон.

— Чёрт!

Эзра отпускает моё горло и падает передо мной на колени. Он закидывает мою ногу на своё плечо, и вот его горячий греховный рот на мне. Везде. Я отшатываюсь от него, но его руки крепко удерживают меня на месте, отказываясь отпускать. Моя обнажённая спина прижимается к стене, потому что я ничего не могу сделать. Это неправильно. Это грех, потому что приносит удовольствие. А всё, что приносит удовольствие, — от дьявола. Он стонет, и его горячее дыхание опаляет мою киску, куда тут же вонзается его язык. Мои ноги вот-вот подогнутся от ощущения его тепла на мне — внутри меня. Боль, я хочу боли. Я не хочу этого греховного удовольствия. Но стоит мне закрыть глаза, чтобы побороть похоть, которую он вызывает во мне, тепло пропадает. Эзра пропадает.

Моя нога опускается на пол, но я не открываю глаза, потому что не могу смотреть на него. Я слышу его тяжёлые шаги, когда он яростно пересекает комнату. Скрипят дверные петли.

— Вторая стадия. В пятницу. В десять, — его глубокий голос эхом отдаётся от стен.

И тут дверь с грохотом закрывается.

Я жду несколько секунд и открываю глаза. Эзра оставил меня голой, избитой, привязанной одной рукой к кресту, потому что он понимает, что мне нужно наказание. И я благодарна ему за это.

Когда я падаю перед алтарём, ковёр обжигает колени. Моё сердце по-прежнему колотится как бешеное, хотя прошло уже несколько часов с того времени, когда его руки касались моего тела.

Закрыв глаза, я ищу слова для молитвы, но ничего не приходит на ум. Вместо помыслов о Боге в моём сознании мысли только о нём. Эзра. Красивый, мужественный, совершенный, но эта красота от дьявола. Теперь я это понимаю. Моё сознание затуманивается от воспоминаний о его языке, ласкающем мой клитор, и кровь приливает к моей промежности, часть меня начинает пульсировать. Та часть, про которую я не должна вспоминать, когда стою на коленях в церкви. Мне хочется закричать, я вонзаю ногти в ступеньку, стараясь прийти в себя.

«Он — возможность всё закончить, Эвелин. Тест. И больше ничего».

Я захлёбываюсь рыданиями и прислоняюсь головой к ступеньке алтаря.

— Даруй мне покой. Прости меня за мои мысли.

«Милая», — слышу у себя в голове его сильный британский акцент, от которого по моему телу пробегают мурашки.

«Используй его, Эвелин. Соблазни его. Поставь его на колени, и он приведёт тебя к тому, кто убил твою сестру. Он связан со всеми больными ублюдками в этом городе. Используй его».

Поднявшись с алтаря, я всматриваюсь в витражное окно. Впитываю красоту тёмно-синих и фиолетовых стёкол, окружающих крест. Затем разворачиваюсь и направляюсь к выходу. Как только я оказываюсь на тротуаре, меня обволакивают запахи выхлопных газов. Поворачивая за угол, я замечаю, как на меня смотрит высокий, огромный мужчина, и убыстряю темп. Чем быстрее я иду, тем больше растёт внутри меня ощущение, что меня преследуют. Я оглядываюсь через плечо и вижу, что тот здоровый мужик идёт прямо за мной, насвистывая припев «Knocking on Heaven’s Door». Вдоль позвоночника пробегает холодок. Чем быстрее я иду, тем громче он насвистывает. Когда я не контролирую ситуацию, мужчины заставляют меня нервничать. И вот я уже могу думать лишь о том, что этот мужик хочет затащить меня в подворотню, сделать свои грязные делишки, а затем перерезать мне горло и выбросить в мусорный контейнер. Спаси и сохрани. Я уже почти срываюсь на бег, и сердце чуть не выпрыгивает из груди, когда я приближаюсь к своему дому. Как только я собираюсь открыть замок двери подъезда, свист исчезает.

Я бегом поднимаюсь по лестнице, открываю свою дверь, закрываю её и запираюсь.

Переведя дыхание, я иду в комнату, достаю свою книгу с молитвами и перелистываю до последней страницы. Провожу пальцем по зачёркнутым крест-накрест именам мужчин. Все они уже мертвы. Играя с ручкой, я гадаю, как зовут мужчину, который убил Ханну. Больше всего на свете мне хочется вписать сюда его имя, но пока что я рисую только пустой прямоугольник. Хотя бы так я обозначу, что ищу его.

«Напиши имя Эзры».

— Нет, — я качаю головой, закрываю книгу и, отбросив её в изножье, ложусь на кровать.

«Эвелин… Эвелин».

— Уйди прочь! — кричу я.

«Ты же понимаешь, что тебе тоже придётся убить его».

Я тяжело сглатываю, качаю головой и, уткнувшись лицом в подушку, закрываю уши.

«Он есть грех, и он сделает тебя своей грешницей, если ты не сделаешь этого. Ты должна убить его».

— Я не хочу. Потому что после того, что он сделал сегодня, я была прощена.

«Грех за грех. Возможно, он освободил тебя от некоторых грехов, но он приведёт тебя к другим, Эвелин. Убей его, или тебе никогда не попасть в рай».

Да, я знаю, что когда-нибудь мне придётся это сделать, но только после того, как я найду того, кто убил мою сестру.

Эзра

Пиздец, блять! Тяжело дыша, я упираюсь руками в стол. Плечевые мышцы ноют от того, как сильно я бил её, хотя я мог бы бить и сильнее. Мне хотелось крови. Из-за неё во мне что-то щёлкнуло — что-то, что я стараюсь держать под контролем. И все почему? Потому что она не рыдала, не кричала, не умоляла меня остановиться, в отличие от остальных девиц, на которых опускался мой ремень. Я понимаю, насколько это ненормально. Я должен чувствовать раскаяние или что-то типа того, но я ничего не чувствую, да и, по правде говоря, чувство вины — это просто дерьмо собачье. Только трусу не хватит духа сделать то, в чём он впоследствии будет себя винить. Я бил Эви потому, что хотел этого — потому что я возбуждался от этого. Всё, точка.

Я издаю стон, когда вспоминаю, в какой прекрасный багряный оттенок окрасилась ее кожа. Она приняла то, что с ней происходило, выгибалась, подставляя себя под удары, словно нуждаясь в них. Её страх передо мной противоречил отсутствию в ней страха перед ремнём. Боязнь боли — это естественно, а отсутствие этой боязни у неё, как и то, что она смогла побороть в себе природный инстинкт выживания, — от этого я хочу её ещё больше.