Сабина Рейн - Оттенки моего безумия

Поставив ящичек на столик рядом с раковиной, открываю и ищу крем. Щека горит из-за того, что Блейн пристально следит за моим лицом. Я борюсь с желанием посмотреть на него. Меня бросает в жар. Подобное происходит все чаще после нашего поцелуя. Я невольно дотрагиваюсь до груди сбоку. Я упоминала, что у меня есть шрамы. Дело в том, что левая часть груди покрыта рубцами. Но Блейн не трогал то место, в порыве страсти при приглушенном свете он ничего не заметил.

Губы пощипывает от воспоминаний той ночи. Я облизываю их кончиком языка, пытаясь отмахнуться от мысли, которая преследует меня с тех пор, как мы с Блейном встретились на кухне. Хочу поцеловать его снова. Но больше такой ошибки допускать нельзя. Я вообще не имею права подпускать Блейна близко, ведь он ясно дал понять, что я ничего не значу для него. Не буду врать, что его слова меня не обидели. В моем понимании, первый поцелуй – это нечто большее, чем просто соприкосновение губ. Я никогда не думала, что после первого поцелуя буду отвергнута в прямом смысле этого слова.

Я поворачиваюсь и встречаюсь с Блейном взглядом, но тут же переключаю внимание на ушиб. Не хочу смотреть ему в глаза, это плохо влияет на меня. Я касаюсь покрасневшей кожи, которая вскоре покроется синяками, и чувствую, как Блейн вздрагивает под моей ладонью. Мне пришлось немного наклониться, поэтому я ощущаю его дыхание на своей шее.

Я старательно обрабатываю ссадину, пытаясь не думать о навязчивых и пошлых мыслях. Мне не нужны ни его губы, ни его тело. Мы – запретный плод друг для друга. Надо постоянно об этом себе напоминать.

Отстранившись, я выдавливаю на кончик пальца еще немного крема и снова наклоняюсь. На мои бедра ложатся две крепкие руки. Я делаю глубокий вдох и замираю. Губы Блейна, дыхание которых по-прежнему опаляет мою кожу, подаются вперед и оставляют на шее крепкий поцелуй. Сначала Блейн просто сдвигает шарфик, который я ношу, чтобы никто не увидел засосы, а потом и вовсе его снимает.

– Хейли, – судорожно произносит Блейн мое имя, и я таю в его руках.

– Блейн, нельзя, перестань, – вяло сопротивляюсь я.

Страсть сильнее нас, и ничто не сможет развеять наше влечение друг к другу. Это влечение не только наших тел, но и душ, иначе Блейн не бывал бы изредка мил со мной.

– Не пытайся меня остановить. Это сильнее нас, – вторит он моим мыслям и больно впивается в шею, оставляя еще один засос.

Я вскрикиваю, мои ноги подкашиваются, мне безумно хорошо.

– Не смей прикасаться ко мне после того, как отверг, – рычу я, царапая его спину.

– Я не отверг тебя, а просто сказал не лезть туда, куда не просят. И что тебя это вообще никак не касается, – в ответ рявкает он, продолжая терроризировать мою шею сладостными, как сочное яблоко, губами.

– Никак не касается?! – со злостью кричу я. – Я пострадала от рук твоего брата, а значит, все, что между вами происходит, касается меня самым прямым образом!

Рыкнув, Блейн резко поднимается, мои ноги обвиваются вокруг его торса, и он припечатывает меня к стене. Я шиплю из-за ушибленной спины. Тюбик с кремом падает и катится под ванну, но на него нам обоим сейчас плевать.

Впившись в мою шею зубами, а потом облизав следы от них кончиком языка, Блейн хрипло смеется и шепчет мне на ухо так страстно, что я начинаю дрожать:

– Трахнуть бы тебя прямо сейчас.

Я молчу, замерев в ожидании.

– Уясни одну вещь, салага: когда я велю не совать свой нос в мои дела, ты должна заткнуться и послушаться.

– Уясни одну вещь, Телтфорд: я никогда никого не слушаюсь, кроме моей матери, – парирую я.

– Ты была марионеткой в руках Зака и Рамоны, – грубо напоминает он, сжимая рукой мои ягодицы.

– Ключевое слово «была», – отвечаю я и, оттолкнув парня, поправляю одежду, хватаю шарфик и вылетаю из ванной.

Если я способна на сочувствие и доброту, это не значит, что Блейн имеет право указывать мне, кого я должна слушаться и что должна делать! Моя жизнь долгое время зависела от людей, которых я считала семьей. Теперь я стала свободна и независима. Эту вещь Блейдан Телтфорд должен уяснить!

Когда я остаюсь один в ванной, то еле сдерживаюсь, чтобы не побежать следом за Хейли и не проучить ее. Я еще никогда не видел ее такой, по крайней мере, пока она жила здесь. Сегодня Хейли показала себя с совершенно другой стороны. Дерзкая, сильная и чертовски сексуальная. Должен признать, ей очень идет гнев.

Вцепившись в раковину, смотрю на свое отражение, тяжело дыша. Мое тело еще помнит исходящее от девушки тепло. Ее запах по-прежнему окутывает ванную. Потираю и массирую шею, пытаясь обуздать свою плоть, которая подрагивает от возбуждения.

Очевидно, теперь я не смогу избегать или просто игнорировать Хейли. После нашего поцелуя я не могу прикасаться к чьим-либо еще губам, а уж поверьте, я пытался. Например, в университете, в тот день, когда мы с Хейли разговаривали в коридоре. На одной лекции я отпросился на пять минут и, как только оказался за пределами аудитории, встретил потрясающую блондинку. Но так и не поцеловал ее, потому что я – полнейший лузер. Эта маленькая брюнетка напрочь отбила у меня интерес к другим девчонкам.

Я хочу только Хейли. Врать не буду, она мне немного симпатична. Но я не могу сказать, что ослеплен ее красотой или изнемогаю от любви к ней. К салаге у меня чисто физическое влечение. Единственное, что я мечтаю сделать с ней – это увидеть, как она лежит подо мной, обнаженная и вспотевшая.

Трясу головой, пытаясь отделаться от назойливых, непристойных картинок. Меня бросает в жар. Я дышу еще тяжелее и никак не могу перестать думать о голой Хейли. Оттолкнувшись от раковины, запускаю руки в волосы и приваливаюсь к стене, съезжая по ней на пол. Чудодейственная мазь уже начинает действовать, и ушиб на боку болит не так сильно.

Как можно так сильно хотеть человека, которого ты поцеловал всего лишь один раз? У меня такого никогда не было, и это кажется нереальным.

Не зная, как отвлечься, я хватаюсь за первую попавшуюся идею. Звоню маме. Трубку она берет лишь спустя пять гудков. Ее голос звучит радостно, но мне кажется, что это просто маска, потому что она наверняка думает о Джезе и о том, что с ним делать, можно ли его перевоспитать.

– Как ты? – спрашиваю я после приветствия.

– Совсем неплохо. Вчера была у Кейси. Помнишь эту добрую тетушку? Когда вы с Джезом были совсем маленькие, она пекла для вас мягкое лимонное печенье. – Мама хохочет, а потом интересуется очень серьезным тоном: – А ты как?

– У меня была встреча с Джезом, – произношу я.

У меня нет желания говорить ей о своем состоянии, потому что врать не хочется, а правда ей наверняка не понравится.

– Когда? – Ее голос звучит глухо, и это меня настораживает.

– Пожалуйста, не паникуй раньше времени. Да и вообще, для этого нет причин, – спешу успокоить я маму. – Он предложил встретиться, нашел мой номер, написал и Хейли… Ну, ты поняла. В общем, мы… немного поговорили. И… Мам, я вызвал полицию. – Мой короткий рассказ скомкан и непонятен, но я не могу поведать все в деталях, зная, что она начнет волноваться.

– Они его поймали? – безэмоционально спрашивает она.

– Нет, он удрал, – тут же отвечаю я.

По ту сторону трубки слышится тишина. Я жду, когда мама переварит информацию и скажет хоть что-то. Я словно ощущаю ее боль. Мне никогда не понять, каково это – видеть, как воюют два твоих сына, как один из них уже никогда не будет нормальным человеком. Но я точно знаю, что иметь психа в доме – просто ужасно.

Когда я уже хочу окликнуть маму, потому что молчание слишком затянулось, она неожиданно начинает говорить, и я впитываю каждое ее слово, понимая, что это важно. Я должен слушать свою мать, потому что больше в этом мире мне никто не даст искреннего и хорошего совета.

– Просто будь осторожен. Как ни печально, но мы оба видим, что Джезу хуже. Он мстит, и никто не может предвидеть его действий. Я хочу, чтобы в первую очередь ты думал о своей безопасности.

Но я не могу думать о себе. Для меня важна безопасность близких, и Хейли тоже входит в этот круг. Я ужасно злюсь из-за того, что мама находится далеко от меня. Сейчас дорога к ее дому, которая раньше казалась мне недолгой, будто стала бесконечной.