Мария Коваленко - Овертайм (СИ)

Чтобы не разбудить ребенка в соседней комнате, двигаться приходилось осторожно и молча. Кусая губы, заглушая стоны поцелуями и шалея от восторга. Оба без устали балансировали на грани, толкаясь навстречу друг другу. Она до конца не верила, что сможет, он упрямо вынуждал разделить наслаждение.

* * *

На стене тихо тикали часы, но ни стрелок, ни циферблата видно не было. Безвременье. Утомленные и счастливые любовники в обнимку лежали на кровати, слушая этот перестук и собственное дыхание. Спать хотелось неимоверно. Расслабиться и до утра забыть обо всем.

— Напомни мне в следующий раз связать твои руки, — Андрей пристроил голову Насти на свое плечо и зарылся носом в макушку. — Я, между прочим, не железный. И так чуть диверсия не случилась.

— Но ведь у тебя все получилось… — она, как кошка, потерлась щекой. Тело плавилось от близости и наслаждения. Ни рук, ни ног не узнавала. Легкие, словно воздушные, они казались неродными, новыми.

— У меня как раз не могло не получится, — он сладко зевнул. — Мне и вприглядку хватило бы, а вот тебе… — неожиданно крутанулся, подгребая ее под себя. — Или ты все-таки практиковалась с кем-то, пока меня не было?

— Мм…

— Недавно, пока стоял у тебя под дверью, понял, что я страшно ревнивый.

— Ты ревнуешь… — Настя вопросительно изогнула бровь. — Меня?

— Нет, блин, Костю! — возмутился любовник. — Еще шарфик свой и вот эту кровать! Ты даже представить себе не можешь, как я их ревную.

— Они тебе не изменяли, — послышался нервный смешок. — Ты у них самый лучший и самый…

— Какой? — выжидающе.

— Самый любимый.

— Они мне тоже… дороги, — Таранов ухмыльнулся, а у самого словно камень с души упал. Она его любит. Такая вредная и ни капли не понятная. Его женщина.

— Значит, дороги… — глухой хлопок — ладошки ударили в грудь. — Всего лишь дороги… Ну, конечно. Нагулялся в своей Канаде. Громовержец хренов.

— Тоже ревнуешь, да? — и поцелуем заставил замолчать.

Настя вначале сопротивлялась, брыкалась под ним, норовя ударить. Боролась неистово, и откуда только силы взялись после долгого раунда сумасшедшего секса? Затихла лишь через минуту. Всхлипнув, обняла за плечи. Раскрыла рот, впуская язык. Капитулировала, и чуть не заплакала от нахлынувших эмоций.

— Тише, солнце, тише… — поцелуи стали мягче, успокаивали. — Тебе не нужно ревновать, я ведь тоже тебя…

— Погоди, — она не дала договорить. — Дай мне вначале кое-что рассказать. Потом уж решишь, стоит ли ты продолжать свое признание.

— Опять усложняешь… — Андрей нехотя повернулся на бок, приготовился слушать. Для себя он все решил. Еще до того, как очутился в кровати, да и вообще в этом доме. Она его. Точка, никаких больше вопросительных знаков. Этот урок он выучил на «отлично». Осталось справиться с горсткой невероятно живучих тараканов в голове у любимой женщины, и жизнь, можно считать, удалась. Теперь пусть говорит.

* * *

«Самое сложное — начать, потом будет проще!» — успокаивала себя Настя, только начать по-прежнему было страшно. Условия ее сделки с дядей не изменились: Андрей сможет продолжить игру, только если она останется здесь. В прошлый раз она приняла решение за двоих, нынче уберечь любимого от выбора не удастся. Зря он вернулся.

— Я часто вспоминаю день нашей первой встречи, — Настя закрыла глаза, отправляясь в прошлое. — Ты был такой хмурый и злой. В нелепой шапке, и при этом самый красивый мужчина из всех, кого я встречала. Бог грома и молний. Да-да! Ты был именно таким. И скажи мне тогда кто-нибудь, что мы станем близки, я бы рассмеялась.

— Это с чего бы? — Таранов по-хозяйски похлопал ее по мягкому месту. — Чем плоха моя кандидатура, мэм?

— Неисправимый ты, — перехватив его руку, продолжила: — Андрей, я до тебя и не представляла, что смогу ощутить себя нормальной, полноценной, что ли… Не знала, что можно не лгать и не скрываться. У нас все получалось… Нелегко, но естественно. Что в кровати, что так, в быту.

Мужчина под боком выжидал. Все сказанное полностью противоречило той чуши, что выслушал при расставании. Пахло грязной игрой, и Настя явно играла в нее не по своей воле.

— В какой-то момент я даже забыла о том, кто мы, — она сжала его ладонь и притянула к своей груди. К сердцу. — А потом начался Чемпионат мира, и все вернулось на круги своя.

Пауза. Последние секунды перед тем, как все раскроется.

— Говори, — поторопил Андрей.

— Что бы ты выбрал между своим счастьем и счастьем самого дорогого для себя человека?

— Настя, не говори загадками.

— Для меня это тоже было загадкой. Две взаимоисключающие возможности. — Облизала пересохшие губы и продолжила: — Я должна была выбрать: позволить твоей мечте сбыться или привязать тебя к себе, надеясь, что смогу когда-нибудь возместить упущенную возможность. НХЛ или… Или вот это.

Мужская ладонь сжалась в кулак. Тело за спиной окаменело.

— Приглашение играть… — все становилось на свои места. Ярость захлестывала с головой. — Оно как-то связанно с тобой?

— Вначале тебе предложили играть, затем мне — оставить тебя и…

— Кто? — прорычал зверем. Руки и ноги обвили ее тело. Крепко. Не шелохнуться. — Какая сволочь посмела?.. — его не интересовало «зачем» и «как». Лишь имя. Цель, которую предстоит уничтожить, стереть с лица земли за то, что посчитал себя вправе вмешиваться в его жизнь. — Хотя, не надо. Я, кажется, знаю. Старый сукин сын.

Объятия стали еще крепче. Дыхание над ухом более рваным. От страха Насте захотелось свернуться калачиком, спрятав голову. Но Таранов держал. Как инквизитор, поймавший, наконец, беглянку-ведьму.

— Черт, — Андрей едва слышно выругался. — Но как ты могла пойти у него на поводу? Настя, твою ж мать… Ты за кого меня принимаешь?

— Пусти! — она, что было сил, дернулась из объятий. Слезы брызнули из глаз. — Пусти меня!

— Ага. Сейчас. Разбежался, — все тем же злым тоном выпалил Таранов, наваливаясь на нее всем телом.

— Не тро-о-о-гай меня… — губы дрожали.

— Я тебя сейчас так «оттрогаю» — как звать себя, забудешь! — а у самого перед глазами пелена. Ярость такая, что хоть головой о стену бейся. Счастье Барского, что он сейчас далеко. Иначе не пережил бы.

— Андрей… Милый, любимый, родной мой… — прошептала Настя, захлебывалась от слез. — Я не могла иначе. Не могла. Прости меня…

— Это же идиотизм!

— Знаю, но я так тебя…

Андрей сжал зубы, чтобы не взреветь. Сердце рвалось на куски. «О чем она говорит? Как вообще додумалась до такого?» — вопросы ослепительными вспышками взрывались в голове. Бешено хотелось сломать что-нибудь, разбить вдребезги, выпустить пар, но под ним, обливаясь слезами, дрожала любимая женщина. Это меняло все. Сломался сам. Прижался губами к соленым губам и, издыхая от бессилия, принялся доказывать, что она на самом деле для него значит. Нежными поцелуями, искренними словами и медленными, томительными движениями. Оголился всей душой. Как никогда и ни перед кем.

Настя потянулась, сощурив глаза от яркого солнечного света. Ладошки коснулись изголовья кровати, по привычке звонко хлопнули о деревянную панель. Конец сну.

— Блин… — события прошедшей ночи внезапно вспыхнули в памяти. Поворот направо, поворот налево, будто Таранов мог прятаться за шторкой. Никого. Только смятая подушка рядом и приятная, тянущая боль пониже живота. — Что я наделала?..

Нервный смешок сам сорвался с губ. Вроде, и не до смеха, но психике до важности момента не было никакого дела. Эту ночь она провела с Андреем. Все было как прежде и даже лучше. Он не забыл, не стал чужим. Он ее. Нежданное счастье, и только навязчивая тревога за предстоящий выбор любимого острыми коготками царапала душу, мешая поверить в чудо.

* * *

— Ну, все, — Андрей выключил плиту и взял первую тарелку. — Теперь можно давиться.

Мальчишка, стоявший рядом, задумчиво посмотрел на странное варево, но, рассудив, что Тор плохого не предложит, не стал отказываться от своей порции.

— Отличный завтрак. Не сомневайся! — две тарелки со стуком опустились на стол.

— Я думал, такое только в детдоме готовят… — Костя нехотя зачерпнул кашу и, вздохнув, поднес ко рту. Странная вязкая бурда с кусочками непонятно чего никак не вязалась с вкусными завтраками, что обычно готовила Настя. — А это что в ней? Изюм?