— Что? — Таранов удивленно закашлялся. — Какой изюм? Колбаса это. Просто порезанная.
— Колбаса в каше? — выпучив глаза, переспросил мальчишка.
— А что в ней, по-твоему, должно быть? — Андрей недоуменно воззрился на овсянку. — М-да… Меня мучает вопрос: чем тебя вообще здесь кормят?
Скрывавшаяся все это время в коридоре, Настя прыснула со смеху. Ее любимый мужчина мало того, что никуда не делся — он уже захватил власть в свои руки и умело вводил в квартире собственные порядки.
— Доброе утро, чемпионы, — она запахнула плотнее халатик, который под взглядом Андрея вдруг стал казаться прозрачным. — Завтракаете?
— Ага, — хором ответили оба, уминая кашу. При этом вид у младшего едока был такой, будто он пихает в себя отраву.
К чести для Таранова, тот сразу смекнул, на что можно вестись, а что игнорировать и сейчас активно работал ложкой, глядя только в свою тарелку. Настоящий капитан команды. Стараясь не мешать, Настя сочувственно погладила Костю по плечу. Удивительный мальчишка. Он не только нормально воспринял присутствие своего кумира утром в доме, но и мужественно ел приготовленную им еду.
— Вкусно, дорогой? — не удержавшись, поинтересовалась она у подопечного. Незаметный шлепок пониже спины последовал незамедлительно.
— Овсяная каша — это не вкусно, а полезно, — сухо произнес Андрей. — После нее на тренировке спать не клонит, и сил до финала доиграть хватает.
— Кое-кто на ночь глядя, похоже, ею балуется, — заранее уворачиваясь от нового шлепка, шепотом выдала Барская.
Таранов весело хмыкнул. На душе было тепло и спокойно, а подобные шутки лишь подтверждали, что его пугливая внутри и смелая снаружи женщина понемногу становится прежней. Той, по которой скучал.
Оставив мужчин доедать свой завтрак, хозяйка достала из холодильника йогурт, засыпала в заварочный чайник чай. До вчерашнего дня кофе в этом доме пить было некому: Косте нельзя, а она разлюбила. Руки на автомате повторяли ежедневные действия, а сознание буксовало, как в аффекте. Частично, раз от разу прояснялось, но в целом не поспевало за головокружительными изменениями последних суток.
— Хорошо спалось? — Таранов неслышно подошел сзади и обнял за талию.
Ложка с йогуртом коснулась губ. Розовый язычок игриво слизал белую кашицу. Глаза в пол. Нет ответа. Незачем — сам все знает, а почесать за ушком лестью — пока было боязно.
— Мне на пару дней уехать придется, — подтверждая опасения, нехотя признался Андрей. — Есть вопросы, которые нужно решить. Как можно скорее.
Ложка с йогуртом дрогнула, содержимое чудом не опрокинулось на пол. Вот оно. От легкости и веселья не осталось даже следа.
— Все нормально, — Настя постаралась улыбнуться, но вышло фальшиво. — Успехов.
— Я сказал: на два дня! — зло над ухом повторил Таранов. — Завтра вечером буду.
— Андрей, не надо ни в чем…
— Конечно, — оглянувшись за малолетнего свидетеля ссоры, он подхватил Настю под локоть и потянул в ванную.
Увлеченный вылавливанием колбасы в бурой массе, Костя сразу и не заметил исчезновения взрослых. Мальчишка внимательно гонял сгустки каши по тарелке, а в это время его кумир молча заталкивал в ванную комнату его будущую приемную мать.
Только когда щелкнул замок, растерянная Барская пришла в себя.
— Что… — она запнулась, встретившись с суровым взглядом Андрея.
Тот молчал, что-то выжидая. Задумчиво рассматривал ее лицо и напряженно хмурил брови. Отыскать нужные слова оказалось чертовский сложно. Это ночью, в горизонтальном положении, говорить было просто. Там стоны в ответ еще и не на такое могли сподвигнуть. Днем ситуация изменилась — мало того, что говорить требовалось прямо, так еще и Настя вновь готова была вернуться в свою скорлупу, испугавшись первой же проблемы.
— Солнце, — он поплотнее запахнул на ней халатик, чтобы не искушал. — Я тебя сейчас очень прошу — не выдумывай никаких глупостей. Ты — лучшее, что у меня есть. Завтра вечером я буду здесь. А если получится, то может и раньше.
Ноль реакции. Глаза напротив напряженно смотрят сквозь него, будто он призрак. Намертво вбитая в подкорку привычка отказываться от права на счастье по-прежнему была сильнее.
— Не убедил. — Андрей с трудом сдержал за зубами поток брани, обхватил рукой ее затылок и прижался лбом ко лбу. — Я бы привязал тебя к себе и не отпускал никогда, но… Пойми, солнце мое, есть вещи, которые мужчина должен делать самостоятельно. — И лукаво усмехнулся от своих слов.
Настя напряженно зажмурилась, будто смотреть иначе пока было больно. Обняла обеими руками его за плечи.
— Не знаю, за что корю себя больше: за то, что тогда скрыла правду, или за то, что сейчас взвалила все на тебя, — от близости и страха потерять его внутри все обрывалось. — Я тогда боялась этого выбора, а сейчас еще сильнее боюсь.
— Ничего, справимся с твоими страхами. Вместе.
— Это будет нелегко, — на губах Насти появилась первая робкая улыбка. — Подумай.
— Главное, чтобы ты больше не думала. И я, кажется, знаю средство.
Она даже пикнуть не успела, как оказалась сидящей на стиральной машинке. Прохладная поверхность неприятно обожгла ягодицы, но через мгновение все неудобства и сомнения вылетели из головы.
Забываться было сладко. Под журчание воды из умывальника и рваное дыхание любимого жизнь наполнялась новыми ощущениями и радостью. С каждым поцелуем, с каждым мучительно-нежным толчком навстречу мечта все больше становилась явью.
Овсянки хватило «доиграть» до финала, а убежденный, что взрослые старательно чистят зубы, Костя предпочел не вмешиваться.
Два часа спустя.
Александр Михайлович Барский приехал на работу в прескверном настроении. Очередной крупный клиент, испугавшись незначительного скачка на валютном рынке, затребовал возврата депозитов. Очень несвоевременно. В самый разгар кредитного сезона, когда каждая копейка на счету способна в рекордные сроки обернуться рублем. Отвратительная ситуация.
Проклиная мысленно и вслух виновника своих бед, банкир вошел в приемную. К удивлению, на ресепшне никого не оказалась, а дверь в его кабинет была недозволительно широко распахнута.
— Не офис, а проходной двор какой-то, — возмутился он вслух.
Готовясь устроить хорошенькую взбучку секретарше, Барский повесил в шкаф плащ и двинулся в сторону кабинета. К злости на душе прибавилось раздражение, а развитое шестое чувство уже подсказывало, что на сегодня неприятности не закончились.
Так оно и получилось.
Андрей, закинув ноги на подоконник, сидел в удобном кресле председателя Правления банка и выжидал. Времени было в обрез. Намеченные дела требовали его личного участия, однако эта встреча была самой важной. С будущим родственником, а для себя вопрос «родства» он решил, следовало утрясти все разногласия заранее. До официального предложения. Настя уже достаточно настрадалась из-за его слепоты и эгоизма дядюшки. Пора тому оставить их в покое и не портить жизнь.
— Главное — не прибить! — с грустью посматривая на собственные кулаки, успокаивал он себя. Те так и чесались.
Александр Михайлович быстрым шагом вошел в помещение и, увидев гостя, застыл на месте, как вкопанный.
— А я уж заждался, — сухо вместо «здравствуйте» выпалил Таранов. — Необычайно рад видеть.
— Какого черта ты здесь делаешь? — тут же вскипел Барский. Этого человека он меньше всего хотел видеть, как в своем кабинете, так и вообще в этой стране. — И где моя секретарша?
— Полагаю, убежала за охраной, — равнодушно бросил оппонент. — Нервная она у Вас.
Банкир дернул шеей, ослабляя галстук. Кошмарное утро: клиент-паникер, нервная секретарша и, до кучи, нахальный хоккеист — впору объявлять рабочий день законченным и возвращаться домой. Будто отзываясь на эту идею, в груди неприятно заныло сердце.
— Так чего ты от меня хочешь? — Барский стиснул зубы, чтобы не выдать боль.
— К сожалению, моим желаниям так и придется остаться желаниями, — горько усмехнулся Андрей. — Но вы сейчас кое-что усвоите. И надеюсь, навсегда.
Звонко хлопнув по кожаным подлокотникам, Таранов поднялся с места.
— Вчера мне посчастливилось узнать одну очень интересную штуку о своем нынешнем контракте. — Ладони гостя уперлись в стол. Им бы упереться в чье-нибудь лицо, тыльной стороной, но приходилось держать себя в узде. — Какая невероятная забота о хоккеистах из собственного клуба!