— Как хочешь, Федор. А я поеду!

— Не буду останавливать!»

Она подхватила рюкзак и ушла, не оглядываясь. Все остальное еще будет. Ноничего не было. Анна погибла через месяц, разбилась, осуществляя их совместные планы на покорение вершин. Он разозлился на нее. Проще было винить ее, чтоушла, а не себя что не пошел с ней. Потом появилась ненависть, ко всем кто мог чувствовать, кто слишком громко смеялся или слишком горько плакал. Никаких чувств, никаких эмоций. И постоянная ярость.

Шарж разорван, в руках кусок с портретом девушки с голубыми глазами. Сам, онвсе уничтожил сам. Так легко было во всем обвинять ее, и намного тяжелей признать, что единственный виновный, ты сам, мог не отпустить, мог уехать с ней, мог … и не сделал. Мне на это понадобилось пятнадцать лет.

все кусочки рисунка. Потом склею. После того как впервые навещу Анну, ей моипризнания уже не к чему, вернуть они ее не смогут, но они нужны мне.

Сегодня странный день, он и начался странно, с смс «я жду своего ребенка», меня обрадовало это короткое сообщение, дети должны быть желанными иожидаемыми, даже если вдруг они стали сюрпризом или взрослые глупы. А вотсейчас муж ходит с загадочным видом. Что-то задумал или что-то спрятал.

— Ты чего?

— Ничего.

— Так, ты же знаешь, что мне уже трудно за тобой гоняться.

— Ладно, Петрусь. Спрошу напрямую. Почему твоей отец меня так не любит?

— С чего ты взял, он уже почти смирился с твоим существованием.

— Да? Тогда зачем он его прислал.

— Кого?

— Чего.

Тубус.

— Вернул на историческую родину. Воссоздал их встречу с мамой и вернул декорации. Что ты к несчастному раритету пристал?

— Не хочу еще раз им по голове получить.

— Знаешь, милый, ты должен радоваться, что в нашу первую встречу в руках у меня был тубус.

— А были другие варианты?

— Были. Ты же знаешь, что Петр Илларионович собирает.

— Ага, кирпичи с клеймами.

— Вот, у меня и был образец прекрасного полнотелого кирпичика с клеймомсемнадцатого века. Как раз хотела подарить наставнику, но в последний моментпередумала. А теперь представь, что было если бы я шандарахнула тебя тогдасумкой с кирпичиком.

— Представил, — хохотал муж.

— Ты на два метра вглубь, я за забор с колючей проволокой. Меня бы шить профессионально научили, телогрейки преимущественно. И была бы совсемдругая история. Так что не надо на тубус наговаривать. Он вещь неодушевлённая и ничего сделать не может.

— И все же я отвезу его в Москву, чтоб уж точно на исторической родине был.


Босые ноги прошлепали до дивана, чашка с чаем со звоном опустилась нажурнальный столик, пуфик поближе к диванчику.

— Забыла, — красные носочки со смешным котятами натянули на ножки, — класивая, буду ждать.

Устроилась, не понравилось, пододвинула пуфик вплотную к дивану.

— Все.

— Тебе удобно?

— Дя!

— Или ко мне пойдешь под бок?

— Неть.

Как хочешь. Вредность наша семейная черта, Маруська копировала мои дурные привычки, теперь мы вместе ожидали возвращения Олега домой. Пытаясь пристроить ножки на пуф и все же сидеть на диване, малышка просто лежала, через десять минут красивая вреднючка спала. Переложила ее поудобней, накрыла одеяльцем. И стала ждать, привычно вытянув ноги. Вещи давно собраны, день полета в этот раз проведем в самолете. Поездка в Корею, муж на семинар, амы туристами. А когда вернемся, то обязательно полетаем на воздушном шаре, там на высоте и скажу, что скоро он опять станет папой, а пока дочитать очередной регламент и направить правки до отлета.


— Не мешай, па, — вот сразу видно Петрина дочурка, как помады увидала, так сразу про папу и забыла.

— Да, Олег, не мешай, — Петра улыбнулась и опять вернулась к разглядыванию витрины.

— Ладно, оставлю вас здесь, после выступления вернусь.

— И найдешь нас здесь.

— Петра, вы точно не потеряетесь?

— В крайнем случае, встретимся у самолета.

Как в прошлый семинар, когда он отпустил меня архитектуру посмотреть, сама не поняла, как в Шотландии оказалась, хорошо хоть на самолет успела.

Сначала гигиенические помадки для мелкой, и сумочку обязательно, ну и куда ж без зеркальца, и как такую красоту без кремика оставить, а потом уж себе чего-нибудь выберу из двух сотен вариантов красных оттенков.

Маруська быстренько слупила мороженое и поскакала к остальным детям, чтолазали по горкам, лестницам, ныряли в шариках и всячески веселились.

А мне еще предстояло доесть суп, невозможно острый и невозможно вкусный, рыдала и ела.

— Все нормально?

— Да. Острый просто.

— Рад тебя увидеть.

— Тут любому соотечественнику радуешься.

Федор сел напротив, он изменился, спокойней что ли стал, во всяком случае, обычной ярости не было. В этот раз разговор был легким, словно старые знакомые встретились. Он рассказывал о сыне, я о дочери, за которой одним глазом все же наблюдала.

Упрямая Маруська все пыталась залезть на ярус повыше, а не менее упрямые дети пытались ей помочь, низковата она еще, не дотянется, но это не преграда для упрямой малышни, одни ее вверх тянут, мальчишка ее под зад подталкивает, вот еще чуток и… не удержали, и моя плюшкина прямо на мальчика и плюхнулась. Слез не было, но взаимные претензии остались, показать друг другу языки иразойтись в разные углы, и как только нас Олег двоих терпит, таких одинаковых и вредных.

— Опять довели мою жену до слез?

Олег сел рядом.

— Это суп, а не Федор. Очень острый, и …

— Мы знакомы, если что.

— Да, на одной свадьбе побывали как-то.

— Или разводе, так и не понял.

— Еще раз спасибо, Петра.

Федор ушел, а вместе с ним и мальчишка, на которого плюхнулась Маруська.

— И ничего он не острый, — прокомментировал муж, попробовав суп.

— Острый. Хотя кому я доказываю, ты же васаби ешь не морщась.

— Петрусь, а ты почему не ходишь мои выступления смотреть?

— Там тобой будут восхищаться разные дамочки.

— И?

— Начну ревновать.

— Да?

— Да. И еще чего доброго за волосы оттаскаю кого-нибудь. А мне нельзя.

— Это еще почему?

— А то ты не знаешь?

— Хочу услышать.

— Ну, я мама и не могу показывать плохой пример дочери.

— Так Маруськи там не было бы.

— А вдруг она сильней меня окажется? Как будущая мама я должна в первую очередь беречь себя. Ты это хотел услышать?

— Да. Я снова буду папой. И я хочу девочку.

— У тебя уже есть одна.

— Две, у меня есть две моих любимых девочки, а любимых девочек много не бывает.

— Ну, даже и не знаю. А если будет мальчик?

— Тоже замечательно.

— Пааааа, — Маруська все же выбралась из шариков. И тут же рассказала свою версию падения, что ее обидели и не дали забраться враги, точней один вредный и противный мальчик. И Олег еще на моего отца возмущается, сам-то любогозакопает, кто его дочурку обидеть посмеет.


Вместо эпилога


С Лизой развелся сразу после рождения сына, Ваньку забрал, права была Петра, когда ребенка не ждут, это плохо. И стал ждать. Дождался. Привычный первый ряд, торжественное вручение дипломов. Лариса одобряюще пожала мне руку. Семнадцать лет вместе. Не было страсти, пылких чувств. Были два одиноких человека, которые решили помочь друг другу, и ребенок. Взаимное уважение, потом дружба, постепенно появилась забота друг о друге, нежность, две дочки — Анна и Петра. Сейчас мы вместе ждем явление нашего оболтуса с дипломом. Возможно, не стал самым лучшим отцом, но я попытался быть им. Хотелось закричать «Ура», но первый ряд и окружающие требовали почтительногохладнокровия. Последним рядам повезло больше, хотя только одни родители навесь зал кричали «Молодец!».


— Ну, что, пошли знакомить.

— Может позже. Пусть шампанское выпьют, может подобреют.

— Они у тебя монстры что ль?

— Ага.

— Марусь, не боись, я тебе никому не отдам.


Она привычно поправила мне галстук.

— Ты готов?

— Не готов.

— Теперь ты понимаешь моего отца.

— Я другое дело, а тут хлыщ столичный.