Дженни Хан - P. S. Я все еще люблю тебя

Он кивает, но молчит.

Потом он наклоняется, и я закрываю глаза. Сердце трепещет в груди, будто крылья колибри. По сути, мы целовались всего четыре раза, и только один раз по-настоящему. Я хочу уже перейти к делу, чтобы больше не волноваться. Но Питер меня не целует. Не так, как я ожидала. Он чмокает меня в левую щеку, потом в правую. У него теплое дыхание. А потом – ничего. Мои глаза широко открываются. Что это за поцелуй такой? Почему он не может поцеловать меня как следует?

– Что ты делаешь? – шепчу я.

– Растягиваю предвкушение.

– Просто поцелуй меня уже! – говорю я нетерпеливо.

Он наклоняет голову, наши щеки соприкасаются, но вдруг открывается входная дверь, и на пороге появляется Оуэн, младший брат Питера. Он стоит, скрестив руки. Я отскакиваю от Питера, как будто только что узнала, что у него смертельная заразная болезнь.

– Мама хочет, чтобы вы зашли и угостились сидром, – заявляет Оуэн, ухмыляясь.

– Через минуту, – говорит Питер, притягивая меня обратно.

– Она сказала, сейчас! – настаивает Оуэн.

Господи! Я в панике смотрю на Питера.

– Я лучше пойду, пока папа не начал волноваться…

Он подталкивает меня к двери подбородком.

– Загляни на минутку, потом я отвезу тебя домой.

Когда я захожу в дом, парень снимает с меня пальто и тихо спрашивает:

– Неужели ты собиралась идти домой в этом платье? Пешком, по такому холоду?

– Нет, я планировала давить на жалость, чтобы ты меня подвез, – шепчу я в ответ.

– Что на тебе надето? – интересуется Оуэн.

– Так корейцы наряжаются на Новый год, – отвечаю я ему.

Мама Питера выходит из кухни с двумя дымящимися чашками. На ней длинный кашемировый кардиган, свободно подпоясанный на талии, и вязаные тапочки кремового цвета.

– Какая красота! – восхищается она. – Ты шикарно выглядишь! Очень ярко!

– Спасибо, – отвечаю я, смущенная вниманием.

Оуэн убегает на кухню, а мы втроем усаживаемся в гостиной. Кажется, я все еще красная из-за чуть не случившегося поцелуя и мысли о том, что мама Питера догадывается, чем мы занимались. Мне интересно, много ли ей известно о наших отношениях? Что именно Питер рассказывал ей, и говорил ли о нас вообще?

– Как ты провела Рождество, Лара Джин? – спрашивает меня его мама.

Я дую на горячую жидкость.

– Очень хорошо. Папа подарил моей сестренке щенка, и мы дрались из-за того, кто будет его держать. Еще из колледжа приехала моя старшая сестра, это просто замечательно. А как ваши праздники, миссис Кавински?

– О, чудесно! Очень спокойно, – она показывает на свои тапочки. – Смотри, что подарил мне Оуэн. А как праздничная вечеринка? Твоим сестрам понравилось печенье с изюмом, которое испек Питер? Я, если честно, его терпеть не могу.

Я удивленно смотрю на Питера, который вдруг начинает сосредоточенно изучать что-то в телефоне.

– Ты же говорил, их испекла твоя мама.

Миссис Кавински улыбается гордой улыбкой.

– О нет! Питер все сам сделал. Он был настроен очень решительно.

– А на вкус получились отбросы! – кричит Оуэн из кухни.

Его мама снова смеется, и потом наступает тишина. Я отчаянно перебираю в голове возможные темы для разговора. Может, планы на новый год? Или снежная буря, которую обещали на следующей неделе? От Питера никакой помощи: он снова уткнулся в телефон.

Миссис Кавински встает.

– Рада была тебя повидать, Лара Джин. Питер, не засиживайтесь допоздна.

– Не будем, – обещает он и поворачивается ко мне. – Я сейчас, только ключи возьму.

Когда Питер уходит, я говорю:

– Простите, что вот так заявилась в праздничный день. Надеюсь, я вам не помешала.

– Мы рады тебе в любое время.

Она наклоняется, кладет руку мне на колено и, одарив меня многозначительным взглядом, говорит:

– Просто будь осторожней с его сердцем. Это все, о чем я прошу.

У меня внутри все сжимается. Неужели Питер рассказал ей о том, что между нами случилось?

Похлопав меня по колену, женщина встает.

– Доброй ночи, Лара Джин.

– Доброй ночи, – отзываюсь я эхом.

Несмотря на ее теплую улыбку, я чувствую, что сделала что-то не так. В ее голосе я отчетливо услышала нотку упрека. «Не тронь моего сына», вот что она говорила. Неужели Питер был так расстроен из-за того, что между нами случилось? С виду не скажешь. Может, раздражен или слегка обижен, но не настолько, чтобы обсуждать это с мамой. Хотя, возможно, они очень близки. Только этого мне не хватало! Произвести плохое впечатление на маму Питера, еще даже не начав с ним встречаться.

На улице кромешная тьма, звезд на небе почти не видно. Похоже, скоро снова пойдет снег. Дома на всем первом этаже горит свет, а наверху – только в спальне Марго. Через дорогу, в окне дома мисс Ротшильд, светится маленькая рождественская елка.

Нам с Питером тепло и уютно в его машине. Из кондиционера дует теплый воздух.

– Ты рассказывал маме о том, как мы расстались? – спрашиваю я его.

– Нет. Ведь мы не расставались, – говорит он, выключая печку.

– Нет?

Он смеется.

– Нет, потому что мы даже не были вместе, так ведь?

«А теперь мы вместе?» – думаю я, но не задаю этого вопроса, потому что он обнимает меня за плечи и наклоняет мою голову к своей. Я снова нервничаю.

– Не волнуйся, – улыбается Питер.

Я быстро целую его, чтобы доказать, что совсем не волнуюсь.

– Поцелуй меня так, будто скучала по мне, – говорит он, и его голос слегка хрипит.

– Я скучала, – отвечаю я. – Я же написала в письме.

– Да, но…

Я целую его прежде, чем он успевает закончить. Как следует. Всерьез. Он уверенно отвечает на поцелуй. Такое чувство, что мы не виделись четыреста лет. И я больше ни о чем не думаю, а просто растворяюсь в его поцелуях.

После того как Питер меня высаживает, я бегу в дом, чтобы все рассказать Марго и Китти. Я чувствую себя кошельком, который вот-вот лопнет от золотых монет, и мне уже не терпится все выложить.

Китти смотрит телевизор, развалившись на диване, Джейми Фокс-Пикл устроился у нее на коленях. Когда я захожу в дом, она приподнимается и шепотом говорит:

– Гоу-Гоу плачет.

Мой энтузиазм мгновенно затухает.

– Что? Почему?

– Кажется, она ходила к Джошу, они поговорили, и все прошло не очень хорошо. Тебе лучше к ней заглянуть.

О нет! Все должно было закончиться совсем не так. Они должны были помириться, как мы с Питером.

Китти откидывается на диване с пультом в руках и чувством выполненного сестринского долга.

– А как у тебя прошло с Питером?

– Отлично, – признаюсь я. – Действительно отлично.

Я невольно расплываюсь в улыбке, но из солидарности с Марго тут же стираю ее с лица.

Я иду на кухню и завариваю ей чашку «Засыпай-чая» с двумя столовыми ложками меда. Мама часто поила нас им перед сном. Секунду я размышляю, не добавить ли туда немного виски: я видела это в каком-то сериале о викторианской эпохе. Чтобы успокоить нервы хозяйки поместья, горничная разбавляла ее чай алкоголем. Я знаю, Марго, как и все студенты, выпивает в колледже, но у нее и без того уже похмелье. Да и папа вряд ли одобрит такое чаепитие, так что я просто наливаю чай, без виски, в мою любимую кружку и велю Китти отнести его наверх. Я прошу ее быть очень милой, вручить Марго чай, а потом полежать с ней в обнимку как минимум пять минут. Китти упрямится, потому что на такие нежности она способна лишь тогда, когда ей что-то нужно. Или, скорее, она просто боится видеть Марго расстроенной.

– Я принесу ей Джейми, пусть с ним обнимается, – тут же находится Китти.

Вот эгоистка!

Когда я захожу к Марго в комнату, приготовив ей тосты с маслом и корицей, ни Китти, ни Джейми нигде не видно. Марго плачет, свернувшись на кровати.

– Все кончено, Лара Джин, – шепчет она. – Все и так было кончено, но теперь я знаю, что это навсегда. Я… я думала, что, если захочу к нему вернуться, он тоже захочет, но он… он не хочет.