Он пытается ранить меня, но я блокирую удар и хватаю его за запястье, скручивая
его достаточно сильно, чтобы сломать.Он кричит, но мой удар в челюсть валит его на
землю.
Лысый встаёт и хрюкает, пытаясь меня повалить. Я вовремя отошёл от бара, когда
он протаранил своей головой деревянную полку, нокаутировав себя же. Я смеюсь, пока
второй тип становится всё злее, а его лицо так покраснело, что я забеспокоился, не
взорвётся ли он. Это бы было ещё то зрелище.
– Ублюдок, ты заплатишь за это! – кричит прыщавый, хватая свой нож. Он
набрасывается на меня и ему удаётся порезать мою щёку. Лезвие ножа оставляет
небольшой разрез, кровь стекает по моему лицу, но я не замечаю боли.
Единственное, на чём я могу сосредоточиться – это схватить его за затылок и
опустить его лицом вниз на пустой стакан, стоящий на барной стойке. Он визжит, когда
осколки стакана режут его кожу, пока я тащу его лицо вдоль бара, как будто я какой–то
высокомерный засранец.
– Думаешь, ты сможешь провернуть этот трюк на мне? Не сегодня, сука, –
прошептал я ему, снова уткнув его морду в дерево.
Он сопротивляется, но его удары уходят в воздух, я быстро хватаю его руки и
удерживаю их за спиной.
– Ты этого не ожидал, не так ли?
Этот мудак скулит от боли, как только я усилил хватку, он взвыл. – Я сожалею, –
пропищал он.
– Прости мою задницу, – прошипел я, всё ещё удерживая его. – У кого ты ещё украл
на этой неделе?
– Ни у кого, – сказал он.
Я скручиваю его мизинец, пока он не визжит, как девчонка. – Разве мать не
говорила тебе, что проповеднику врать нельзя?
– Извини, извини, мы только украли у Чака два бакса.
– Чак! – кричу я. – Иди сюда!
Пока Чак возвращается с кладовки, я шепчу ему на ухо. – Где деньги?
Он сопит. – В заднем кармане.
Я сердито посмотрел, не хочу, чтобы мои руки были рядом с его задницей, но мне
нужно сделать это. Думаю, каждый время от времени должен жертвовать собой ради
общего блага.
С отвращением я залезаю в его карман и вынимаю оттуда две однодолларовые
купюры и кладу их на прилавок. – Вот ты где. Они твои, Чак.
– Спасибо, – сказал Чак, – но это не покроет стоимость сломанных стульев.
Он указывает на беспорядок позади меня, а я корчу ему гримасу. – Да ладно тебе,
Чак, поработай со мной тут.
Он пожимает плечами и поднимает свои руки. – Что угодно. – Он вернулся в
кладовую. – Скажи мне, когда закончишь.
– Скажи, что тебе жаль, – прорычал я рыдающему маленькому засранцу.
– Прости! – кричит он, а я выкручиваю ему второй мизинец.
На секунду я задаюсь вопросом, если я сделаю ему ещё что–нибудь, то ничем не
буду от них отличаться. Я должен быть примером. Так должны поступать проповедники.
Ну, или мне так говорили.
Я не священник и не претендую им быть. Я обычный проповедник Джо для людей.
Но я не буду терпеть плохое поведение.
– Хорошо, – сказал я, поднял его с барной стойки и кинул рядом с его приятелем. –
А теперь уёбывайте отсюда и не возвращайтесь. И забери с собой эту жалкую расистскую
задницу, – плюю я, хватая свой стакан.
– Мы больше не будем, – пробормотал он, схватив лысого за плечи. Будучи слабым
человеком, я знаю, что перетаскивать человека–быка – сложная работа. Особенно, когда
никто не протягивает тебе руку.
Плевать. Я просто наблюдаю, меня забавляют глупости, пока я попиваю свой виски.
– Ты закончил? – кричит Чак.
– Ага, – отвечаю я, всё ещё смотря на дверь, пока двое окончательно не исчезли.
– Чёрт побери, Фрэнк, почему тебе всегда надо испортить это место. А?
– Извини, Чак. Я знаю, что я дерьмо и «привлекаю много мух».
Покачав головой, он фыркнул на меня, после взял веник и пошёл к стойке бара,
протягивая его мне. – Здесь. Помоги мне убрать.
Я киваю ему и делаю ещё пару глотков своего виски.
– У тебя здесь что–то, – говорит Чак. – Вот тут, – он указывает пальцем на мою
щёку.
Не отрываясь от бокала, я хватаю салфетку и вытираю кровь со своей щеки, после
бросаю её на пол к остальному мусору.
– Серьёзно? – Чак поднимает на меня бровь.
Я пожимаю плечами. – Что? Всё равно здесь надо убраться.
Он даёт метлу мне в руки. – Ты странный ублюдочный проповедник, знаешь об
этом?
Я смеюсь, делаю последний глоток и ставлю стакан на стойку.
– Ты никогда не меняешься, – добавил он.
Я усмехаюсь, пока мы приступаем к работе со сломанными стульями, столами и
битым стеклом. – Неа. Никогда. Никогда не изменюсь.
Глава 1
Я бегу. Быстрее, чем мои ноги могут нести меня. Быстрее, чем мои лёгкие
могут вдыхать воздух. Быстрее, чем скорость света. Но независимо от того, как я
спешу, я никогда не прихожу вовремя.
Я слышу крики на расстоянии.
Звук отдаётся у меня в ушах, снова и снова, но я не слышу ничего, кроме голоса,
который кричит моё имя.
– Фрэнк. Фрэнк. Помоги!
Быстрее, быстрее.
Секунды тянулись как минуты, а когда я, наконец–то, добрался, было слишком
поздно.
Двое мужчин схватили её своими руками и тащили в машину.
Ещё один возглас доносится из автомобиля, но он гораздо громче первого.
Он пронзает моё сердце, парализует меня, но я не сдаюсь.
Я никогда не сдамся.
Я бегу в их направлении так быстро, как могу. Но двое мужчин успели затолкать
её в машину раньше, чем я добежал. Я только успел коснуться багажника автомобиля,
как они нажали на газ, и машина ускользнула из–под моих пальцев.
Последнее, что я увидел – лица людей, которые доверились мне, а я их подвёл.
Всё расплылось перед моими глазами, и я вырубился… чтобы снова в поту
проснуться в темноте. Льёт дождь, а я смотрю на женщину, которая лежит у моих
ног.
Её конечности сломаны.
Тело разбито.
Её лицо изуродовано.
Кровь была всюду.
Я перестаю дышать, и мне кажется, что это навсегда, но после я вдыхаю снова.
Неважно, как сильно я стараюсь… я не могу выбросить её голос из своей головы.
Она продолжает шептать моё имя.
Фрэнк.
Фрэнк…
– Фрэнк!
Я открываю свои глаза, моргаю пару раз, не понимая, где нахожусь и который час.
Перед глазами всё размыто и моё лицо, как будто из духовки. Проходит пара секунд, и
она снова кричит моё имя. Только теперь это другой голос.
– Поднимайся, Фрэнк!
Я облизываю свои сухие губы. – Мама…– бормочу я.
Делая глубокий вдох, я снова закрываю свои глаза и пытаюсь забыть о том, что мне
приснилось. Моя башка трещит, как будто по ней пару раз ударили молотком. Мой
желудок крутит, будто кто–то заехал кулаком. Боже, я ненавижу такие подъёмы.
– Боже, посмотри на себя, – пробормотала она, вытирая мою рубашку чем–то,