раскаяния.
Пока я говорю, мой взгляд падает на сидящую в толпе девушку. На красивую
девушку с волнистыми, тёмно–каштановыми волосами, которые доставали до плеч. У неё
острые скулы, густые брови и большие голубые глаза. Она выглядит где–то на двадцать…
красивая и, конечно, привлекательная. Настолько, что я забыл, о чём говорил.
Всё, что я могу – это думать о ней… но тут я замечаю мальчишку, который сидит
рядом и наблюдает, как её ноги болтаются под скамьёй. Она берёт его руку и сжимает.
Её глаза…я не могу перестать смотреть.
По какой–то причине мой мозг перестаёт работать.
Даже на секунду и все проблемы исчезают. И я не знаю почему, но почему–то… она
мне знакома.
Это странно, ведь я никогда раньше не видел её.
Кашель другого прихожанина отвлекает меня от моих мыслей, я прочищаю горло и
продолжаю.
– Мы идём по жизни, потому что должны. Всё ради загробной жизни. Ради рая мы
делаем всё. Рай. Мне кажется, что все мы хотели бы оказаться там сейчас.– Я смотрю на
девушку и мне интересно, о чём она думает. Если она когда–то думала о небесах. Если
она понимает, что сейчас, когда я представляю её перед собой обнажённой, то наступит
мой рай.
К счастью, никто не может видеть то, что происходит в моей голове.
Все сейчас успокоились.
Я бормочу. –И насколько я вижу… вы можете жить полной жизнью, либо просто
сдаться. В любом случае, Бог не дерьмо. Он просто хочет, чтобы вы делали выбор. И ваше
решение зависит только от вас. В любом случае, мы все умрём.
Внезапно Мама поднимается на кафедру и выключает мой микрофон. Её взгляд
пронизывает меня. Ей не нужно ничего говорить. Я разворачиваюсь, мои ноги
заплетаются, я достаю маленькую бутылочку ликёра и выпиваю её залпом.
Я не делаю дерьмо дважды, ведь все здесь могут видеть, как я пью.
В любом случае, я собираюсь в ад. Это тоже можно бы было сделать весёлой
поездкой.
Глава 2
Порывшись под кроватью, я достаю два «Плейбоя», которые прятал от матери. С
улыбкой на лице падаю на кровать, тщательно пролистывая страницы, пока не нахожу
фото красивой обнажённой женщины, чтобы подрочить.
Что?
Я никогда не говорил, что святой. Это не так. Я натворил достаточно дерьма в своей
жизни. Если бы люди знали, то стали бояться меня. Но всё это было до того, как я стал
проповедником.
Не официально конечно. Я не посвящён в духовный сан. Я просто хочу что–то дать
людям, и я делаю это на проповедях.
Однако, и у проповедников есть потребности.
В первую очередь, я остаюсь мужчиной… Мои потребности не удовлетворены с
того воскресенья, как я увидел ту девушку в церкви. Что–то в ней взбудоражило всё моё
тело. Как будто оно снова ожило после долгого сна.
Не знаю почему, но я не могу выкинуть её из своей головы.
Не важно, сколько дней прошло, я не могу перестать думать о ней, кто она и
почему начала посещать мою церковь. Почему она здесь. Вдруг она так же грязно думает
обо мне, как и я о ней.
Я признаю это. Мне не стыдно признаться, что я влюблён в саму мысль о ней в
моей постели, прямо здесь и сейчас.
Это неправильно? Да, чёрт возьми, но меня это не волнует.
Я хочу выпустить пар прямо сейчас, и мне кажется, что мастурбация – это
идеальный способ.
Так что я смазываю свой член смазкой, которая стоит на моём прикроватном
столике и начинаю.
Однако, чем дольше я смотрю на фотографию в журнале, тем настроение
становится хуже. Я не знаю, что со мной, но тёлки с журнала больше не возбуждают меня.
Но всякий раз, когда я думаю о ней, мой член снова возбуждается.
Я закрыл журнал и представляю себе её образ; её чарующие глаза смотрели только
на меня, пока она медленно снимала с себя всю одежду. Столько чувств, я расслабляю
своё тело.
Я стону только от одной мысли, как она прыгает на моей длине, а её сиськи
покачиваются у моего лица, и я кончил так сильно, что брызги были повсюду.
– Бля, – прошипел я, прикусив губу.
Боже, о Боже.
Ты и я, мы оба знали, что мне это было необходимо.
Я взял салфетки, чтобы вытереть своё тело. Прямо сейчас дверь открылась, и глаза
Маргарет увеличились, когда она увидела меня.
– О, Боже, – пробормотала она, закрывая ладонью глаза.
Она никогда не молилась раньше, поэтому ничего не мог с собой поделать, чтобы
не рассмеяться.
– Господь Всемогущий, – пробормотала она, захлопывая дверь за своей спиной.
– Извини, – сказал я, надеясь, что она до сих пор слышит меня.
– Моли Бога, чтобы я забыла это как можно быстрее.
Я засмеялся опять.– Я буду умолять его о пощаде, обещаю.
– Конечно, будешь.
Мне даже не нужно видеть, как она закатывает глаза, потому что я знаю, она
делает это.
– Разве ты не можешь просто не делать этого? – спрашивает она.
– Нет, – ответил я с ухмылкой, как дурак. Я встал с постели и выбросил салфетки. –
У проповедника тоже есть потребности.
– Я не хочу это слышать, – она быстро перебивает, заставляя меня мотать головой.
– Я пришла сказать тебе, что кое–кто ждёт тебя в исповедальне. Несколько
человек, на самом деле.
– Отлично, – соврал я, хватая штаны и натягивая их на себя.
Я ненавижу эту чёртову исповедальню. Это слишком… официально, и я не
священник. Но народ просил Маму поставить исповедальню в церкви, она не смогла
отказать, несмотря на мои сомнения.Люди хотели этого, поэтому она дала её им.
Возможно, люди в этом районе любят конфиденциальность, которая есть в
исповедальне. И, если этого хотят люди, мы дадим им это. Что угодно, чтобы помочь,
верно?
– Они ждут тебя, – добавила она.
– Иду я, иду, – отвечаю я, смотря на своё татуированное тело в зеркале, надеваю
рубашку и воротник.– Не строй из себя босса.
– Чего? – усмехается она.
Я открываю дверь и вижу, как она стоит, сложив руки. – Ничего, – говорю я. –
Пошли.
– Я не пойду туда с тобой, – неодобрительно сказала она.
– Будто я тебя туда звал, – возразил я. – Мы не перевозной цирк. Это церковь.
Она опустила свои брови. – Знаешь, в половине случаев я действительно не знаю,
что ты говоришь.
Пока мы идём по коридору, я улыбаюсь и похлопываю её по спине. –Поверь мне –
это хорошо.
– Хорошо, я же увижу тебя, когда ты закончишь, да? – она подняла брови, как
будто следить за мной для неё что–то новое.
– Да, да, – бормочу я. – Я пошёл.
Каждый из нас идёт своим путём. Я поправил свой воротник и осмотрелся, только
после этого появился перед людьми. Несколько человек в церкви молились или молча
сидели, размышляя о своих грехах. Тем, кто посмотрел в мою сторону, я фальшиво
улыбаюсь, пока прохожу мимо и захожу в исповедальню.
На деревянной скамье моя задница чувствует себя чертовски неудобно, что мне
трудно сидеть, но все мы чем–то жертвуем ради общего блага. Кроме того, я должен
продолжать изображать, хотя бы наполовину хорошего священника.
Но, чёрт возьми… я ненавижу как ограничено это пространство и, как оно
заставляет чувствовать себя старым, я смотрю на решётку, которая разделяет меня с
другой стороной.
Особенно, когда пожилая женщина садится и закрывает занавес, а потом смотрит
на меня так, как будто она смотрит прямо в мою душу. Страшное дерьмо.
Она крестится и начинает говорить. – Я сделала ужасную несправедливость по
отношению к одному из моих мальчиков, – бормочет она. – Я должна была наказать его
сильнее, но я просто не смогла. Не потому, что я этого не хотела, но мне было так
отвратительно; я даже не хотела противостоять ему, хотя он и заслужил это.
– Что же парнишка сделал? – спрашиваю я.
– Он был… ну, как вам сказать… – она сжала губы и посмотрела вниз на свои ноги.
Я наклонился ближе. – Сделал что?
– Он делал… неуместные вещи.
– Например, что? – спросил я, подняв голову, потому что я не могу догадаться, что
она сейчас скажет.