Симона Вилар - Паладин

Ричард задержал на Мартине взгляд, в котором сквозило недоумение. Но потом он отстранился от патриарха, обошел пытавшегося обнять его Лестера и вернулся к павшей лошади и сидевшему подле нее Мартину. Тот заметил подошедшего короля, только когда на него упала тень. Он поднял голову, и Ричард увидел на его запыленных щеках потеки слез.

— Ты так убиваешься за этой лошадью? — удивился Ричард. Но, поразмыслив, слегка кивнул, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью. — Что ж, этот жеребец заслуживает быть оплаканным. Хороший был конь. Можно сказать, отменный.

— У него была смешная кличка — Персик, — тихо отозвался Мартин, проводя рукой по длинной голове павшего коня. — И я сам некогда выездил его. Однако я горд, что сегодня он помог сражаться самому великому воину, какого только знала Святая земля.

Он тяжело поднялся, все еще с сожалением глядя на мертвого саврасого. Ричард же хотел спросить, как Мартин додумался организовать бесперебойную стрельбу арбалетчиков, но решил, что они обсудят это позже. Да и не могли они сейчас разговаривать — их снова окружили. Граф Лестер уже умудрился где-то добыть вина и протягивал королю полный кубок; рядом был и кто-то из тамплиеров, сокрушавшийся не о какой-то павшей лошади, а об умершем от раны маршале Юге де Мортэне. Сквозь толпу к королю пробился Амори де Лузиньян, из города спешили следившие за боем горожане, как христиане, так и остававшиеся с ними мусульмане. Ричард бы не удивился, если бы и его кузина сюда примчалась, дабы узнать, жив ли ее красавчик Мартин. И наверное, в кои-то веки расположение Джоанны к этому парню не вызвало бы гнев ее царственного родича.

Король вновь повернулся к Мартину, отстраняя собравшихся.

— Эй, ты, подойди сюда. Я думаю, мне не следует потом говорить, что своей удачей в бою при Яффе я обязан лошади простого воина. Так что опустись на колено.

Лезвие меча короля было алым от крови, и, когда он положил его плашмя на плечо коленопреклоненного Мартина, на стальных пластинах наплечника тоже остался кровавый след. Но так и бывает, когда отличившегося воина посвящают в рыцари на поле боя.

— Ты храбро и умело сражался сегодня, Мартин сын Хокона. Будь же всегда так храбр, сражайся за Христа и короля. А теперь поднимись, рыцарь. И постарайся больше не забывать то высокое звание, какое ты получил, и служи с честью.

— О, мой король…

У Мартина не хватало слов, он глубоко дышал, его голубые глаза лучились необыкновенным светом. Он испытывал невероятную гордость и ошеломляющую надежду, а еще чувство огромной любви к этому великому воину, прославленному королю, отринувшему его прошлое и посчитавшему его достойным влиться в ряды христианского рыцарства. Это такая честь — быть посвященным в рыцари самим Ричардом Львиное Сердце!..

Тут кто-то из рыцарей Храма сказал, что и они надеялись посвятить Мартина в рыцари своего братства.

Король неожиданно засмеялся.

— Боюсь, что у мессира Мартина на сей счет несколько другие планы. Вон и мой Лестер готов взять этого рыцаря к себе на службу. Не так ли, Роберт?

Но не успел улыбающийся граф ответить, как вперед выступил Амори де Лузиньян.

— Я бы тоже желал, чтобы рыцарь Мартин служил у меня. Ибо еще ранее был весьма высокого мнения о его доблести и умении сражаться.

— Только не разорвите его все сразу, — заметил Ричард с улыбкой. — Дайте рыцарю отдохнуть после сражения. Но, клянусь своей короной, я догадываюсь, куда он сейчас пойдет. — И король хитро подмигнул все еще ошеломленному Мартину. Но уже через миг стал серьезен и добавил: — Сегодня ты заслужил право предстать перед своей дамой. Однако потом — не смей! Если не хочешь меня разгневать.

И Ричард гордо удалился, сопровождаемый своими ликующими воинами. Он вступал в освобожденную от мусульман Яффу — и одновременно в легенду. Ибо невероятная битва при Яффе навсегда внесла имя английского короля Ричарда Львиное Сердце в ряды величайших воинов.

Но в тот момент король просто хотел отдохнуть. Он понимал — битва выиграна. Но война еще не окончена, и войско Саладина все еще остается в силе.

Еще не рассвело, когда к охранявшим пролом в укреплениях Яффы стражникам приблизились несколько мусульманских воинов, ведущих в поводу пару пятнистых, как барсы, белогривых коней.

Один из сарацин сказал на ломаном французском:

— Мой господин, благородный Малик аль-Адиль Сайф аль-Дин Абу-Бакр ибн Айюб, посылает вашему королю в дар этих двух скакунов. Он видел, как Ричард Английский вчера лишился коня, и полагает, что столь благородному господину не подобает оставаться пешим в предстоящем сражении.

С этими словами сарацины передали поводья лошадей оторопевшим крестоносцам и быстрой рысью поскакали к располагавшемуся в стороне войску султана.

— Что это значит, во имя Неба? Кто передает нашему Ричарду коней? — растерянно спросил один из стражей. — Столько имен… Они что, скинулись, чтобы преподнести Ричарду подарок?

Другой страж, пулен, разбирающийся в местных тонкостях, пояснил: это подарок Ричарду Львиное Сердце от брата Саладина эмира аль-Адиля.

— Аааа… — протянул первый страж. — А я-то понадеялся, что эти скакуны — взятка Ричарду, чтобы он согласился подписать мировую с султаном. Как думаешь, друг Оноре, язычники опять будут сегодня сражаться? Ох, трудно все это, сил уже нет. Ну да ладно. Выстояли вчера, выстоим и теперь. А коней надо сразу отвести к Львиному Сердцу. Каковы бы ни были эти язычники, но они правы, полагая, что такому воину, как наш Ричард, негоже сражаться пешим против нехристя султана.

Король Ричард понимал, что сегодня может решиться участь крестоносцев в Яффе. Поэтому, едва он опробовал одного из присланных скакунов, тут же велел своим воинам выходить на равнину и готовиться к бою.

Настало ясное утро. По небу проносились легкие облака, в стороне шумело море, волны которого разбивались о скалы близ побережья. Христианские воины, занявшие ту же позицию, что и вчера, хмуро смотрели, как перед ними выстраиваются в линию конники Саладина. Крестоносцы старались подбодрить друг друга: вспоминали, что вчера полегло много сарацин, а лошадей пало и того больше, в то время как у самих защитников Яффы было убито лишь немногим более десятка воинов и только двое рыцарей были сражены в схватке. Еще вспоминали, как расстроился Ричард, узнав, что среди убитых оказался мало кому известный парижанин, причем короля смерть простого француза огорчила даже больше, чем известие о кончине маршала ордена Храма, умершего от полученной в бою раны. И все же вчера Господь был явно милостивее к крестоносцам, нежели к неверным. Но останется ли с воинами Креста и ныне расположение Всевышнего? Какие нечеловеческие силы им понадобятся, чтобы опять выстоять в подобном бою? Крестоносцы с тревогой поглядывали на все еще намного превосходящую их армию мусульман, особенно на мамлюков в их высоких шлемах и шафрановых накидках. Если эти демоны султана сегодня пойдут в атаку… О, да охранит христиан от подобного Пресвятая Дева Мария!

Правда, когда из крепости на своем новом белогривом скакуне выехал Ричард, один его вид уже подбодрил крестоносцев. Сразу раздались ликующие крики, воины заулыбались, стали потрясать оружием.

Ричард шенкелями послал коня перед войском, развернулся и снова поскакал, при этом глядя в сторону выстроившегося войска султана. В какой-то миг он разглядел среди сидевших верхом эмиров прославленного Саладина. Король натянул поводья, вздыбив скакуна, и посмотрел на султана — позолоченный шлем, обвитый зеленой чалмой, блестящие позолотой доспехи, темная длинная борода. Наконец-то Ричард видел своего врага!

Султан тоже смотрел на Львиное Сердце. Вчера, когда Мелек Рик покидал поле боя, весь утыканный стрелами и окровавленный, когда под ним пал конь, у Саладина появилась надежда, что после такого ни один смертный уже не сможет оправиться и, как и прежде, возглавить войско. Но вот Ричард вновь перед ним — гарцующий, бодрый, решительный и непобедимый. Настоящий шайтан, которым мусульманские женщины пугают детей. Да что там женщины — сами сарацинские гулямы и их эмиры смотрят на английского короля с почти суеверным ужасом и словно не замечают звуков цимбал, настраивающих их на сражение. Саладин помнил ответ своих воинов на упрек, что они убегают от Ричарда, как зайцы. «Да разве он человек! — вопили они. — Его тело будто из меди сделано, его не может поразить никакое оружие!»