Красавица предложила баронету вина и всяких деликатесов, коими был полон стол, но ему более кусок не лез в горло. Англичанин поспешил откланяться.
Возможно, случившееся с ним не получило бы огласки, если бы после пережитых волнений баронет не зашел в ресторацию, чтобы с помощью хорошей русской водочки обрести утерянное было достоинство…
И надо же было ему наткнуться там на человека, больше которого никто в Петербурге — да и на всем белом свете — не желал зла князю Астахову. Конечно, англичанину о том знать было необязательно, потому баронет встретил просто хорошего слушателя, поощрявшего его рассказ своим вниманием.
Отставной поручик драгунского полка Прокопий Щербина испытывал нужду в деньгах. Можно было бы сказать — как всегда, но нынешняя нужда у него была крайней. Во многом благодаря князю Астахову.
Прежде Прокопий время от времени срывал банк, играя в карты с такими же, как он, отставниками или небогатыми провинциальными дворянами.
Это позволяло ему сравнительно неплохо существовать и даже откладывать на черный день.
Никто ни разу не поймал его на мошенничестве — ловкость рук отставного поручика была поистине уникальной. Но вот дернул же его черт согласиться на уговоры бывшего однополчанина, ныне благодаря неожиданно свалившемуся на него наследству богатого землевладельца! Потащился за ним в английский клуб и согласился на уговоры — сыграть по маленькой в покер.
То, что для богатеев считалось по маленькой, для Щербины было ощутимой суммой. Поручик был хорошим игроком, проигрывал крайне редко и без мошенничества, но здесь перед ним замаячила перспектива если не обогащения, то существенной поправки своих дел. И он не удержался. Смухлевал.
И опять бы ему все сошло с рук, если бы не случившийся при этой игре князь Астахов. В самый ответственный момент он сказал спокойно, но так, что слышали все:
— Выньте трефового туза, господин Щербина!
Выньте, он у вас за левым обшлагом.
Кровь бросилась поручику в лицо. Он стал подниматься из-за стола с самыми мрачными мыслями: от желания тут же на месте застрелиться до вызова князя на дуэль. Но тот не дал ему даже открыть рта:
— О дуэли со мной и не мечтайте! Я не дерусь с шулерами!
Мало того, Астахов почти сразу же ушел из клуба, а перед тем сунул в карман фрака отставного поручика денежную купюру, чего вообще прежде никто себе со Щербиной делать не позволял, со словами:
— Это вам, голубчик, за понесенный ущерб!
Как извозчику! Как половому! Так унизить потомственного дворянина! С того времени прошло больше года, а Щербина все не мог забыть перенесенного позора и скрипел зубами от ярости при одном воспоминании о словах князя и сунутой в его карман купюре…
Отставной поручик стал избегать и своего разбогатевшего товарища, и вообще те улицы, вблизи которых находился уничтоживший его репутацию клуб.
К счастью для мошенника, весть о случае с бывшим драгуном по Петербургу широко не разнеслась.
Видимо, оттого, что дело закончилось не крупным скандалом, а всего лишь позором для одного человека, передернувшего карту. Аристократы снизошли к слабости отставного военного и не то чтобы простили его, но попросту забыли. Вычеркнули из своей памяти, что для Щербины было еще горше.
В тот день он сидел в ресторации после очередной удачной игры в своем обычном кругу, где не было человека, способного, подобно князю Астахову, поймать поручика на шулерстве. А за соседний столик как раз присел зануда-баронет.
В другое время Щербина не обратил бы на иностранца никакого внимания, но, сам отлично говоривший по-английски, он услышал, как англичанин на плохом русском заказывает себе водку. И попросту решил потренироваться в языке, говорить на котором в той среде, где он сейчас вращался, было не с кем.
Под надуманным предлогом он попросился за столик баронета, а тот был так ошарашен визитом к Астаховым, так сбит с толку, что, услышав родную речь, принял Щербину прямо-таки с распростертыми объятиями и с места в карьер стал жаловаться ему на князя-колдуна, который позволяет себе вытворять мерзкие штуки с порядочным человеком.
Отставной драгун понял, что настал его звездный час. Прежде он не мог и мечтать о том, чтобы кто-то сообщал ему такие компрометирующие сведения об одной из самых известных личностей Петербурга.
Если прежде говорили, что Астахов — чудак, то после соответствующей работы, которую с удовольствием проделал Щербина, его стали подозревать в колдовстве. Причем в колдовстве, направленном против всех петербуржцев.
Лиза была права: для этого поручику вовсе не надо было хватать за полы проходящих мимо аристократов или врываться в их дома, достаточно было распускать подобные слухи среди тех, кто этих самых аристократов обслуживал. Мясники, хлебопеки, прочие мелкие лавочники с удовольствием подхватили ошарашивающие новости: вот, оказывается, почему Нева так часто выходит из берегов и чинит такие разрушения городу — силу воды использует в своих гнусных целях проклятый колдун!
Вот почему на город без конца обрушиваются потоки дождя и по небу ходят черные тучи, закрывая от горожан солнце, которое они и так нечасто видят — это все он, прячущийся под личиной князя Астахова дьявольский пособник!
Очень пригодились Щербине и слухи о зверски убитой жене. Несчастная женщина пострадала вовсе не из-за того, что князю изменила. Эта чистая душа попросту отказалась участвовать в его кознях и гнусных оргиях…
Если бы Астахов хоть чуточку заботился о своем авторитете в петербургском обществе, ему бы не составило труда найти человека, который столь усиленно настраивает против него весь столичный бомонд.
Но князю, потерявшему любимую женщину, было все равно, потому поручик и не получал по заслугам.
А вот самого поручика это нисколько не радовало. Он как раз надеялся на то, что князь обо всем узнает, станет искать с ним встречи, и тут-то они наконец столкнутся на узкой дорожке! Тогда поручик сможет застрелить Астахова на дуэли — стрелял Щербина превосходно — и отплатить за все унижения, которым тот его подверг.
Разочарование отставного драгуна не знало границ: этого светского льва Астахова ничто не интересовало! Даже собственная репутация.
Поручик по натуре не был склочником и даже в мошенничестве старался выглядеть достойно. Теперь же все его потуги оказались тщетными, то есть Щербина и в собственных глазах предстал мелким пакостником, а вовсе не великим мстителем. Естественно, он не мог забыть, кто в его неприятностях виноват, и страстно ненавидел своего погубителя.
«Неужели, — думал отставной драгун, — Астахов настолько неуязвим?» Даже несмотря на то, что многие слухам поверили, общаться с князем не перестали. Скорее, следуя заграничной моде, считали, что пусть он колдун и чернокнижник, но эти недостатки не умаляют ни его богатства, ни знатности старинного рода… Да и видели некий изыск в том, что и в Петербурге, как и в других европейских столицах, есть то, чем можно удивить. Пожалуй, слухи о колдовстве лишь прибавили князю известности.
Один умник даже, услышав слухи о колдовстве князя, расхохотался и пояснил присутствующим в одной из великосветских гостиных, что, не будь Астахов колдуном, такого чародея следовало бы выдумать.
— Подумайте, — говорил он, — во всех столицах мира существуют свои чудаки. О них говорят, их побаиваются, но именно они придают городу особый шарм, некую таинственность, романтизм и, если хотите, привлекают к нему внимание иностранцев.
В конце концов, не сплином же питерским их удивлять?
Но, как бы то ни было, у князя подрастала дочь.
Она уже вступила в возраст, когда могла считаться девицей на выданье, и Щербина подумал о том, что князь не может оставаться безразличным к судьбе дочери, а значит, будет и на улице поручика праздник.
По его сведениям, это было единственное существо на свете, которое Астахов любил больше собственной жизни. А значит, именно в этом он и был уязвим.
Если бы наш мститель знал то, что с некоторых пор составляло семейную тайну Астаховых, он бы мог немало повеселиться на счет князя…
3
Со времени происшествия, жертвой которого стал английский баронет, прошло три года.
Жизнь семьи Астаховых вроде наладилась. Князь Николай Николаевич более не блажил, а если и случалась у него тоска, корни которой знал только он сам, то он запирался на своей половине и не допускал к себе ни дочь, ни прислугу. Одному Гектору дозволялось подходить к его апартаментам и оставлять у двери поднос с едой.