Лопатин сидел, уставившись в монитор, и грыз колпачок шариковой ручки. Я подошла, и, положив подбородок на непрозрачную перегородку из пластика, изобразила любимый трюк эрзацев.
— Здравствуйте, Юрий Лопатин.
— Здравствуй, говорящая голова.
— Выбирай, Юрий Лопатин, кем быть тебе в следующей реинкарнации? — загробным голосом спросила я.
— Да уткой, уткой, отвалите все! — устало отмахнулся Юра.
— Зачем же ты, Юрий Лопатин, нашего шефа раздраконил? — не отставала я.
— Парамонова, ну ты должна меня понять, стопроцентно прокатило бы! — уверенно заявил Лопатин. — Еще бы спасибо сказали за такой пиар!
— Не прокатило, — вздохнула я. — Брюки-то гульфиком назад надел?
— Надел… Парамонова, ну за что он так на меня?
— Да, ладно Юр, не переживай, сейчас он про тебя забудет, вот увидишь, — пообещала я, и, резко развернувшись на каблучках, уверенной походкой пошла к кабинету шеф-редактора.
— Парамонова, ты чего? — крикнул мне вслед Юрка, почуявший надвигающуюся катастрофу, и ходко двинулся за мной — все ж журналистское прошлое давало о себе знать.
Михалыч курил прямо в кабинете. Плохо, очень плохо, но деваться некуда. Взгляд из подлобья, строгий, изучающий — с чем пришла? Пустая пришла, порожняя, без какого-либо желания, без огонька в глазах, и с опущенными руками.
— А, Парамонова… Слышала уже?
— Слышала.
Михалыч пододвинул пепельницу на середину стола, приглашая — садись, покурим. Я села в кресло напротив, но сигареты не достала, а просто сидела, скрестив руки на коленях.
— Вот, скажи мне, Парамонова, как можно работать, не доверяя друг другу? Как?
Видно здорово прошелся гендировский трак по лютикам-цветочкам, Плавный, наверное, в обмороке валяется, а Аннушка подносит ему нюхательные соли.
— Владимир Михайлович, а как вы думаете, при других обстоятельствах прокатило бы? — выразилась я Юркиным словечком.
— Что значит прокатило? — возмутился шеф-редактор.
— Ну… если бы Лопатину повезло, и другая сторона не стала бы раздувать скандал, а наоборот, даже обрадовалась, — решила узнать я мнение начальника. — Могло быть такое?
— Могло. Но это не отменяет порядочности и ответственности перед коллегами! — оговорился Михалыч, и затушил окурок с золотистым фильтром.
— А как быть с лозунгом 'Горячие новости любой ценой'? — лезла я на рожон. — Ведь на месте Юрки мог оказаться каждый из нас, просто ему не повезло — у его 'героя' изменились планы, или опомнился, ведь все знали об артисточке, а тут еще и фотки. Обычные фотки, но это с какой стороны посмотреть…
— Любой ценой это ты, Парамонова, правильно сказала, но лозунг, есть лозунг, а информация должна быть проверенной, или хотя бы такой, от которой трудно отпереться, с какой стороны не смотри, — наставительно сказал Михалыч, и тут же переключился на меня. — У тебя как дела?
— Владимир Михайлович, пришла просить вас снять меня с этой темы, — осторожно произнесла я.
— В чем дело? — строго спросил он.
— Не могу больше, противно.
— Противно — детский сад какой-то, — он покачал головой и укоризненно посмотрел на меня. — Ты мне конкретику давай.
— Конкретно, — начала я, с обидой на его строгость. — Брачное агентство — вывеска — ловушка для трепетных девиц с тонкой душевной организацией. Бабка эта натуральная сводня, клиенты — извращенцы, и это только верхушка айсберга, с которой успела познакомиться я! Уверена, что Валерия Аркадьевна занимается делами куда серьезней… Альбома с невестами я еще не видела, но подозрения есть.
— Широкое поле для дальнейшей деятельности, — недовольно произнес шеф-редактор, — я так понимаю, что тема еще не разработана, нет фактов, снимков участников, свидетелей, в конце концов — только домыслы.
— Да не могу я больше, Владимир Михайлович, отстраните, прошу! — взмолилась я. — Считайте, что не справилась.
— Нет, Парамонова, так не пойдет, — заявил он, — аргументов нет.
— Хорошо, — я чуть не плакала от обиды. — Я заплатила шесть тысяч рублей за то, чтобы меня заподозрили в желании исполнить фелляцию в модном ресторане, — тут брови Михалыча подскочили вверх, — порвала чулки, разбила колени, выкинула босоножки, которые стоят больше чем шесть тысяч, и еще кое-кто хотел подглядывать за тем, как я качаюсь на качелях!
— И это аргументы, Парамонова? — спросил Михалыч, но все же чувствовалось, что он смягчился, видно проняло его мое приключение. — Заподозрили в желании… хотел подглядывать…
— Нет, ну нужно было чтобы меня… — пробурчала я под нос.
— И остальное решается на раз, — продолжил он, сделав вид, что не расслышал, — авансовые получишь в бухгалтерии, на чулки и босоножки премируем, к доктору направим. Какие проблемы?
— Владимир Михайлович, я боюсь, — пошла я ва-банк.
— Боишься? — переспросил он, внимательно глядя на меня.
— Нарваться на неадекват боюсь… — залепетала я, редко кто мог выдержать пристального взгляда шефа. — Это какое-то фрик-шоу, видели бы вы их глаза… страшно, а вдруг…
Михалыч перестал меня сканировать, и стукнул ладонью по столу:
— А вот это уже аргумент. Раз такое дело, дам я тебе помощника, вдвоем сподручней. Будет за тобой присматривать, да и лишние руки не помешают. И запомни, Парамонова, ни один здравомыслящий журналист не откажется от такого жирного куска по собственному желанию — незаменимых нет! Все, Алла, на сегодня ты свободна, а я пока тебе напарника подыщу, завтра и представлю. Ступай.
Я вышла из кабинета, от двери которого кинулись врассыпную обитатели Двора Чудес. Подслушивали. И подсматривали. И возглавлял всю эту банду обломленный, но несломленный Юрий Лопатин.
— Парамонова! Ну, ты даешь! А вдруг бы Михалыч заменил бы тебя Шваревой?
— Шварева? — округлила я глаза, и спросила охрипшим вдруг голосом. — Откуда здесь Шварева?
— Из командировки вернулась, снова к нам в отдел.
От его слов, мне сделалось дурно. Шварева, мой вечный конкурент, акула, нередко плавающая в моих водах, и норовящая оттяпать кусок чего-нибудь… И о чем я только думала! Шварева… О, нет, не видать ей ничего моего, ну вот ничегошеньки! И я сжала кулаки. Но угрозы не вышло, а вышло совсем черте что! У меня закружилась голова, подогнулись колени, и я стала оседать на пол. Любопытные дизайнеры, как бандерлоги облепившие столы в радиусе прослушивания нашего разговора, сейчас рванули вперед, до предела сужая кольцо вокруг меня.
— Разойдись! — крикнул Лопатин, подхватывая меня, и усаживая на стул.
— Что с тобой, Парамонова? — забеспокоилась вездесущая Настенька, обмахивая меня пилотным выпуском нового журнала. — Лицом сбледнула… Плохо тебе?
— Окна откройте!
— Может за медиками сбегать?
— Не надо медиков… — слабым голосом сказала я, вдруг некстати вспомнив знакомство с Константином. Собралась с силами, списала дурноту на голод, и обещала себе впредь обязательно завтракать перед работой, ну, хотя бы выпивать чашку чаю. — Все хорошо.
— На диете что ли, Алка? — строго спросил Лопатин. — Или…?
Я даже прыснула от смеха, видя, как вытянулись лица, вот это была бы новость! Не новость, а бомба!
— Нет, Юра, как ты мог подумать, — вздохнула я, изображая Белоснежку.
Настенька внимательно наблюдала за мной, я даже чувствовала работу ее мысли — пойти и рассказать всем, что Парамонова чуть не упала в обморок, потому что или беременна, или до тошноты ненавидит Швареву.
— Не пугай меня, Парамонова, — попросил Лопатин, и, подхватив меня под локоть, утащил в свой уголок. Там Юрий угостил меня шоколадкой, из неприкосновенных запасов, и даже предложил выпить коньяку. Лопатин отличался от остальных эрзацев еще и тем, что был на удивление запасливым, у него всегда были припасены сладости и спиртное — местная валюта, ведь всем давно известно, что к секретаршам и расчетчицам из бухгалтерии пустым лучше не приходи.
— Не, Юр, с утра не употребляю, — отказалась я от десятидолларового бренди, вселив в Лопатина новые подозрения, ведь ничто человеческое мне не было чуждо, даже пьянство после бессонных ночей в редакции.
— Какое утро, Ал, двенадцать — обед уже, — растерявшись, сообщил Лопатин, и я вдруг вспомнила, что остались недовершенными некоторые дела.
— А в бухгалтерии когда обеденный перерыв? — спросила я, запивая шоколад остывшим чаем из Лопатинской кружки.