Габриэлла Пирс - Парк-авеню 665

Девушка потеребила вышивку на подоле. Наверное.

— Черное было ничего, — напомнила Элоди, сжимая невыносимо скучное, но приемлемое по цене платье без бретелек и с невыразительным шелковым цветком на талии.

Раздался щелчок: продавщица наконец положила трубку.

— Прошу прощения, мадемуазель, — внезапно произнесла она по-английски с сильным акцентом, чем немало удивила Джейн. До этого момента девушке казалось, что та вовсе не замечает клиентов, всецело поглощенная сплетнями по телефону. Выходит, она прислушивалась к их разговору? Дома Джейн всегда говорила по-английски с бабушкой, урожденной американкой, а Элоди была дочерью британского посла — так что подруги не упускали случая поболтать на этом языке. То, что окружающие нередко принимали их за туристок, девушек не смущало.

Продавщица кивнула в сторону складского помещения.

— Полагаю, в нашей новой коллекции найдется то, что вам нужно. Правда, оно еще не поступило в продажу, но в порядке исключения… — и рука с длинными ногтями описала в воздухе замысловатую дугу.

У Джейн упало сердце: возможно, там и правда есть прекрасное платье, но ей и подумать было страшно, в какую сумму это выльется…

— Спасибо за предложение, — медленно начала она, чувствуя, как снова заливается румянцем, — но я просто… Просто… — и девушка запнулась, не в силах придумать подходящую отговорку. Элоди красноречиво помахала ей со стула черным платьем.

— Звонил месье Доран, — поспешно добавила продавщица, и у Джейн перехватило дыхание. Малкольм. — Это же вы мадемуазель Бойл, верно? Месье Доран велел записать на его счет любые ваши покупки. Любые. Поверьте, вам понравится наша новая коллекция, — и, расплывшись в радушнейшей улыбке, она процокала на склад.

— Он еще и щедрый, — вздохнула Элоди, оборачивая вокруг шеи шарф цвета божоле и поджимая губы перед зеркалом. — Стала бы я тратить свои лучшие годы на французских парней, если бы знала, что от такого мужчины меня отделяет всего один ма-аленький океан!

Джейн не успела придумать достойный ответ: продавщица вернулась, неся вешалку с умопомрачительным платьем из сапфирового шифона. Девушка тихо охнула. Плиссировка корсажа элегантно подчеркивала глубокое V-образное декольте, а складки длинной юбки ниспадали волнами до самого пола. Платье было сногсшибательным.

Внезапно из кассового аппарата с громким звоном сам по себе выдвинулся ящик. Все трое подпрыгнули от неожиданности.

— Cette fichue chose; c'est la quatrième fois… [2]— и продавщица метнулась к неисправной машине, оставив Джейн с охапкой нежнейшего шифона, который стоил, как ее месячная зарплата.

— Примерь, — взволнованно прошептала Элоди, и Джейн чуть не бегом бросилась в примерочную.

К вечеру Джейн окончательно растеряла уверенность в себе. Кажется, она перечитала адрес на карточке не меньше тысячи раз, прежде чем поборола сомнения и все-таки вышла из такси на авеню Монтень, 25.

Слава богу, хоть одета подобающе…

Девушка глубоко вдохнула влажный зимний воздух и улыбнулась швейцару в форме, который тут же почтительно проводил ее в вестибюль знаменитого пятизвездочного отеля «Plaza Athenée». Зал представлял собой роскошную смесь мрамора, бархата и хрусталя, от которого так рябило в глазах, что Джейн на секунду захотелось снова оказаться в своей квартирке-студии с примитивной планировкой и простейшим освещением.

Чтобы побороть внезапный приступ паники, девушка задержалась перед зеркалом в вестибюле. Ее светлые волосы были собраны в низкий свободный узел, на лице — минимум косметики. Широко распахнутые серые глаза казались воплощением невинности. Синий шифон как нельзя лучше их оттенял — впрочем, не забывая искушать случайного зрителя многозначительным вырезом. Джейн выглядела сексуально, но элегантно — как будто и правда принадлежала к местному обществу.

К этой мысли примешивалась нотка тщеславия, потому что прямо за спиной у отражения Джейн стоял Малкольм, любуясь тем, как она любуется собой. Великолепно.

Девушка обернулась и приникла губами к его губам, секунду назад изогнутым в довольной улыбке. А она и забыла, как чудесно он пахнет! От Малкольма исходил аромат шампанского, смешанного с пряностями. Один вдох, и Джейн почувствовала себя опьяненной.

— Так бы тебя и съел, — шепнул он ей на ухо, выпуская ее из своих объятий, и Джейн едва сдержалась, чтобы не предложить ему пропустить ужин и сразу перейти к воплощению этой идеи.

Настоящее свидание. Как у нормальных людей. На стульях.

Малкольм словно прочитал ее мысли — по крайней мере, их вторую, менее пикантную часть, — потому что немедленно взял Джейн за руку и направился в ресторан. Девушка осторожно опустилась на предложенный стул с сиденьем из белого шелка и тут же принялась поправлять бесчисленные складки на подоле в тщетных попытках не помять платье.

— Господи, как я по тебе соскучился, — проурчал Малкольм, и шифон совершенно вылетел у Джейн из головы. Свеча между ними задрожала, и в его темных глазах на мгновение вспыхнули оранжевые искры. — Это были самые длинные шесть дней в моей жизни.

— Я тоже соскучилась, — ответила Джейн с нежностью, и это было правдой. То, что происходило с ней в присутствии Малкольма, не поддавалось разумному объяснению, но все ее тело словно начинало вибрировать, стремясь к нему. При этом разум оставался совершенно спокоен — будто отступал на шаг, позволяя взять верх инстинктам. Джейн порадовалась, что их столик находится в дальнем углу зала: она бы точно не смогла насладиться ужином в толпе людей, когда нельзя сказать или сделать что-нибудь интимное.

— Сегодня мне привезли вазу с аукциона, — непринужденно сообщил Малкольм, расстилая на коленях кремовую салфетку. Джейн механически улыбнулась. Ну конечно, светский разговор — то, что нужно, чтобы снять напряжение. Подыграть не составит труда.

— Так скоро? — поддразнила она мужчину. Помнится, их первая беседа тоже была посвящена любви Малкольма к пыльным черепкам. — Дай угадаю: поставишь в какой-нибудь укромный уголок, чтобы никто ее случайно не уронил, и будешь хвастаться перед друзьями, что твой фарфор на два века старше, чем их?

Он рассмеялся.

— А я-то думал, что французское посольство выдает визы только фанатикам антиквариата. Боже мой, мы сидим в окружении людей, которые не меняли правила дорожного движения с тех самых пор, как пересели с лошади в телегу! Как тебя с такими революционными взглядами вообще пропустили через границу?

— У меня был взгляд сущего младенца, — ответила Джейн. На втором свидании (которое, впрочем, завершилось сразу же, как только они добрались до ее крохотного кухонного столика) девушка призналась, что до сих пор является американской гражданкой — хотя с десяти месяцев живет с бабушкой во Франции.

Рядом возник официант в белом пиджаке и поставил на стол пару бокалов шампанского и две маленькие стеклянные чашки с муссом из редиса и карамелизованным луком-пореем.

Джейн недоверчиво подняла бровь. Несмотря на аппетитный запах, содержимое чашек больше напоминало пену для бритья.

— Эльзасцы никогда бы не взяли такое в рот. Мусс — исключительно парижское жеманство, — пошутила девушка, когда официант удалился.

Малкольм пригубил пенящееся шампанское.

— Расскажи о своей ферме.

— Ты имеешь в виду мой личный исправительный лагерь для малолетних преступников? — Джейн постучала зубцами вилки по нижней губе, и взгляд мужчины тут же дернулся следом. — Поверь, тебе не хочется этого знать.

— Я хочу знать о тебе все.

Их мыски соприкоснулись под столом, и девушка ощутила, как дрожь, зародившаяся в пальцах ног с перламутровым педикюром, пробежала вверх по позвоночнику. В голове Джейн промелькнула мысль о роскошных номерах — и ей пришлось буквально вцепиться в обивку стула, чтобы тут же не потащить Малкольма наверх. Впрочем, в этом и был смысл вечера: выдержать хотя бы одну светскую беседу, перед тем как нырнуть в кровать.

— Ну, у бабушки есть забитое всякими припасами бомбоубежище, — призналась Джейн с кривой усмешкой. В желудке уже начинало разливаться приятное тепло шампанского. Шесть лет, проведенные вдали от родного дома, научили ее относиться к своему необычному воспитанию с юмором — но лишь до тех пор, пока ей не приходилось углубляться в детские воспоминания. — Она считала, что мы рано или поздно попадем в осаду.