Луи Бриньон - Павловский вальс

Заплатив извозчику положенные восемьдесят копеек, Никита чуть ли не бегом направился к парадному входу и затряс в колокольчик. Дверь почти тотчас же отворилась, и показался пожилой слуга в ливрее. Он так и застыл на пороге, узрев Никиту.

– Что с вами? – только и смог вымолвить обескураженный слуга.

– Дрался! – бросил Никита с важным видом.

Отодвинув слугу в сторону, он, не раздеваясь, побежал прямо в столовую. Стол уже был накрыт, но никого из семейства на месте не оказалось. Никита так проголодался, что никого не стал дожидаться. Он даже забыл фуражку снять.

Когда в столовой появилась его достопочтимая матушка, Перина Альбертовна Анчукова, Никита уплетал в обе щеки заливную рыбу. Перина Альбертовна представляла собой воистину образец красоты и изящества. Это была высокая светловолосая женщина с ярко голубыми глазами и повадками светской львицы. Она обожала выставлять напоказ любую, даже самую незначительную мелочь, если только эта самая мелочь характеризовала её с наилучшей стороны и всё происходящее воспринимала только с точки зрения отношения к ним высшего общества.

– Боже, Никита! – с ужасом оглядывая сына, вскричала Анчукова. В этом коротком восклицании, Анчукова выразила все чувства, которые она испытала при виде сына.

Следом за супругой, появился отец Никиты, Альфред Робертович Анчуков. Это был невысокий, лысоватый мужчина с брюшком пятидесяти пяти лет. Он был старше супруги на четырнадцать лет и составлял ей полную противоположность. Завидев Никиту, он вначале остановился, а потом удивлённо спросил:

– А почему у тебя фуражка грязная? И как ты можешь, есть с такой губой? Она же вздулась как яблоко.

– И это всё что ты можешь сказать? – гневно обрушилась на него супруга. – Нашего сына едва не убили, а тебя только фуражка интересует.

– Дорогая моя, – попытался было возразить Анчуков, но супруга и не собиралась давать ему спуска. И причина состояла не столько в Никите, сколь в постоянном желании воспитывать супруга, который на её взгляд слишком легкомысленно относился к престижу семьи.

Никита даже не собирался слушать, как его матушка отчитывает батюшку. Он уже давно перестал обращать внимание на эти явления. Единственно его удивляло поведение отца. Тот никогда не перечил супруге. И это не зависело от сути вопроса.

В то время, когда Анчукова отчитывала супруга за опоздание к Коршуковым и почему-то при этом показывала рукой в сторону Никиты, в столовой появилась очаровательная молодая девушка. Это и была Анна, сестра Никиты. Ей только исполнилось восемнадцать лет. Анна заслуженно считалась одной из признанных красавиц высшего света. Всё в ней выглядело совершенным. Тонкие губы, обрамлённые нежными щёками, на которых играл лёгкий румянец. Ярко голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами и изогнутыми бровями. Тонкая шея, обрамлённая русыми локонами. Даже родинка возле носа казалась идеальной. Исключение составлял разве лишь взгляд. В нём прослеживалась некая гордость за собственные достоинства. Впрочем, таким исключением страдали и прочие красавицы высшего света.

Едва появившись в столовой, Анна весело расхохоталась. Не переставая есть, Никита бросил на сестру недовольный взгляд.

– Кто это тебя так? – с любопытством поинтересовалась Анна.

– Кто ещё? Твой жених! – буркнул в ответ Никита.

Слова «твой жених» произвели на Анчукову ошеломляющее впечатление. Забыв о супруге, она гневно вскричала:

– Пётр Азанчеев? Граф Пётр Азанчеев? Это он тебя избил? За что?

– Снова судачили о нас с Петром. За что ещё?! – вместо брата ответила Анна. – А я ведь предупреждала, говорила «не зли его», – напомнила брату Анна и с довольным видом продолжала. – Ты получил то, чего заслуживал уже давно. Ты даже не представляешь насколько приятно на тебя смотреть.

Никита хмыкнул.

– Ты бы посмотрела на Андрея Акатьева. У него нос круглым стал. А у Артура Астольца правый глаз заплыл, да так, что он всё время крутится, когда разговаривает. Ничего не видит. Пётр нам троим поддал, но и мы ему ввалили. У него вся рожа разбита. Только глазки и сверкают.

– Никита! Боже! Как ты разговариваешь? – ужаснулась Анчукова. – Это же язык торговцев и извозчиков.

– Ну если рожа разбита…чего тут красивые слова искать…

Никита откинулся назад и с удовольствием откинулся назад. В животе перестало урчать. Появились приятные ощущения.

– Он сильно пострадал? – с беспокойством спросила Анна.

– Да не особо, – лениво потянувшись, ответил Никита.

– И не стыдно вам? Втроём на одного?!

– Так его только так. Будто сама не знаешь?!

– Я пойду к нему…

Слова сестры вызвали у Никиты приступ смеха. Анну разозлило, не то, что он смеялся, а то, что смеялся прямо ей в лицо.

– Я попрошу Петра, чтобы он тебе ещё поддал, – гневно пообещала Анна. Она не замечала обескураженный взгляд матери. Анчукова схватилась за руку супругу, и сделал вид, будто ей плохо. И всё из-за слова Анны «поддал».

– Сначала найди своего дорогого Петра!

– Что это значит? – нахмурившись, спросила Анна.

– То и значит, что не найдёшь его, – отдышавшись от смеха, но с откровенной насмешливостью ответил Никита. – Нас домой отпустили, а его в трюм поместили.

– Кто его поместил в трюм? – не поняла Анна.

– Жандармы. Они нас всех четверых взяли. Нас отпустили, а Петра в трюм.

Анчукова находилась в полуобморочном состоянии. Супруг усадил её в кресло и начал успокаивать.

– А почему Петра не отпустили? – спросила Анна.

– Он одному жандарму в глаз дал. Тот, брык, и на землю. Лежал как мёртвый, но потом очухался. Петра сразу под «склянку» сдали и в трюм.

– Какие ещё склянки? – закричала Анна, и тут же обратившись к отцу, потребовала предоставить в её распоряжение карету. – И слушать ничего не хочу. Я еду к Азанчеевым., – отвечала она, отметая любые возражения родителей. Анчуковым ничего не оставалось кроме как подчиниться. Они всегда уступали, когда Анна проявляла характер.

– «Анкерок» с собой прихвати! – насмешливо крикнул ей вслед Никита. Заметив осуждающие взгляды родителей, он счёл нужным пояснить свои слова. – Это такой…бочонок с водой, который держат в шлюпках на случай кораблекрушения.

Особняк Азанчеевых находился совсем недалеко, на берегу Фонтанки. Он превосходил особняк Анчуковых не только размерами, но и внешним видом. Это был двухэтажный дом, построенный на погребах. Первый этаж состоял из холла, гардеробной, кухни, подсобных помещений и комнат для прислуги. С холла первого этажа на этаж второй этаж, вела мраморная лестница с позолоченными перилами. Второй этаж предназначался строго для членов семейства и был разделён на две части овальным холлом. Слева от холла находилась гостиная, столовая, комната для чаепития, для курения и прочих нужд, таких как игра в карты или шахматы. Справа от холла, располагались личные комнаты членов семейства и четыре комнаты для гостей, которые всегда содержались в безукоризненном состоянии. Впрочем, как и всё прочее в доме. Шесть слуг постоянно жили в доме. Управляла всеми пожилая сухощавая дама по имени Лиза. Ещё был кучер Фёдор. Он жил в маленькой пристройке возле конюшни и неотлично находился при Азанчеевых.

Фасад здания, между первым и вторым этажом, украшали скульптуры двенадцати ангелов. Руки ангелов были подняты ладонями вверх. Над каждым ангелом была сооружено окно с позолоченным обрамлением. При взгляде на особняк создавалось впечатление, что ангелы только для того спустились на землю, чтобы поддерживать окна, которые в ином случае могли просто обвалиться. Широкая, массивная дубовая дверь, служившая парадным входом, была увенчана гербом графов Азанчеевых: мечом, сплетённым с розой.

С крайней левой стороны особняка была сооружена арка для проезда во внутренний двор. Азанчеевы содержали собственную конюшню, прачечную и небольшую пекарню. Они жили на широкую ногу и вполне могли себе это позволить. Солидный доход приносили имения. Но несравненно большую прибыль они получали от четырёх фабрик, которыми владели в Санкт-Петербурге. И это был далеко не полный список того, что принадлежало семье Азанчеевых.

Сама семья Азанчеевых состояла из: Ольги Владимировны Азанчеевой, Олега Алексеевича Азанчеева и графа Петра Алексеевича Азанчеева.

Пётр являлся самым младшим членом семьи и, тем не менее, носил титул графа. Даже его матушка, Ольга Владимировна не имела права носить этот титул. Не носил его и отец Петра. А почему так случилось? Виной всему был покойный граф Пётр Азанчеев, свёкр Ольги Владимировны. Взяв на руки новорождённого Петра, он воскликнул: