У Женевьевы от этих рассказов об индианках, бомбах и самолетах в алтаре голова пошла кругом. С одной стороны, тут явно было много чепухи. С другой — она же видела портрет и слышала рассказ месье Вернона. Не станет же мэтр повторять всякие басни! Женевьева решила, что с нее на сегодня довольно и пора отправляться в бассейн.
День уже клонился к закату, когда она подошла к бассейну. Еще издали она заметила возле него две фигуры. Это были Фуллер и Жоржетта, увлеченно играющие в волейбол. У Женевьевы не было желания ни с кем разговаривать, поэтому она не стала подходить к играющим. Переодевшись, она по пандусу тихо вошла в воду. Чистая ласковая вода приняла ее и смыла все: горечь утренней обиды, суету вокруг шкафа, фантазии Эмилии. Умиротворенная, она вышла из бассейна и улеглась на настил. Ричард Фуллер и Жоржетта все продолжали свою игру. Увлеченная красотой и гармоничностью их движений, Женевьева следила за ней. Постепенно ей стало казаться, что это не просто игра, состязание в ловкости и быстроте, а нечто большее.
Вначале, как и в первый день, когда они встретились возле бассейна, нападала Жоржетта, а Фуллер защищался. Вновь он совершал немыслимые броски, падал то на одно, то на другое колено, вставал на оба, но отбивал все удары. А затем пришло нечто новое: американец сам перешел в наступление. Теперь он наносил удары, заставляя девушку кидаться то в одну, то в другую сторону. Затем удары стали ближе к земле, что заставило Жоржетту в свою очередь встать на колени. Подержав девушку некоторое время в такой позе, Фуллер внезапно перестал бить. Опустившись в свою очередь на колени в нескольких шагах от Жоржетты, он просто пасовал. Еще несколько минут они продолжали эту странную игру “в нижней позиции”, а затем писатель поймал мяч и положил его на землю. Стоя на коленях друг напротив друга, они о чем-то тихо заговорили. До Женевьевы донесся приглушенный смех Жоржетты и голос Фуллера, ставший вдруг непривычно ласковым и даже вкрадчивым. Она вновь, как и утром, почувствовала себя неуютно. Кажется, эти двое не замечали ее присутствия, хотя она лежала у них на виду на другом берегу бассейна. А у нее сложилось впечатление, что происходящее не предназначено для посторонних глаз. Она уже собиралась встать, чтобы уйти, когда двое на другом берегу первыми поднялись. Еще некоторое время они стояли, казалось, споря. Видно было, что американец что-то предлагает, а девушка, готовая согласиться, колеблется. Наконец решение было принято. Подхватив с настила одежду, но не переодеваясь, Фуллер и Жоржетта скрылись в боковой аллее.
Чувство неудобства в душе Женевьевы усилилось. Она заметила — а может быть, ей только показалось? — что перед уходом американец взглянул на нее и даже подмигнул. Тем самым она из невольного свидетеля этой сцены превращалась в соучастника. Собственно, все, что от нее требовалось в этой роли, это никому не рассказывать об увиденном. Это несложно, она и так никому не расскажет, ее об этом не надо просить. Но не потребует ли эта роль от нее чего-то большего?
Девушка не подозревала, что ей придется принять решение об этом гораздо скорее, чем она думала. Не успела Женевьева переодеться, как к бассейну спустилась Элеонора. Однако она не собиралась купаться. Видно было, что хозяйка замка кого-то ищет. Оглядевшись, она обратилась к Женевьеве:
— Скажите, вы не видели здесь мистера Фуллера?
Сердце девушки заколотилось. Стараясь не выдать волнения, она ответила:
— Да, он недавно ушел.
— А вы не видели, куда? — продолжала расспрашивать Элеонора.
Сама не понимая, почему она это делает, Женевьева махнула рукой в направлении, противоположном тому, куда скрылись американец и Жоржетта. Видно было, что графине хочется спросить еще что-то, но она не знает, как сформулировать вопрос. Наконец Элеонора, глядя в сторону, спросила:
— Скажите, а мистер Фуллер... тут никого больше не было... с ним?
— Нет, он ушел один, — ответила Женевьева.
Элеонора кивнула (что можно было расценивать и как знак, что она поняла сказанное, и — при желании — как благодарность) и прогулочной походкой направилась в сторону, указанную Женевьевой. Девушка посмотрела ей вслед. В этот момент ей было искренне жаль высокомерную графиню, единственную из обитателей замка так и не запомнившую, как ее зовут. Видно было, что хозяйка поместья страдала. Женевьева вспомнила слова Филиппа Вернона о неразделенной любви, которой полон воздух замка. “Может быть, Элеонора страдает от неразделенной любви к самой себе?” — подумала она. Однако гораздо больше, чем Элеонора, ее беспокоил Лоуренс Брэндшоу. Она представила, что не графиня, а англичанин появился бы сейчас возле бассейна и спросил — уже не о Фуллере, а о Жоржетте. Что бы она ответила? Подумав, Женевьева пришла к выводу, что ответила бы так же, как Элеоноре. Не из женской солидарности, не из боязни быть обвиненной в сплетнях — она чувствовала, что ей жалко Лоуренса.
Взглянув на часы, Женевьева убедилась, что она, увы, опоздала к обеду. Впрочем, есть совсем не хотелось. Хорошо хоть она не опоздала к своей работе — к обеду гостей графа. Она поспешила к замку.
Однако когда, уже переодевшись, она появилась на кухне, выяснилось, что спешила она напрасно. Граф пока не велит подавать на стол, поскольку сразу троих обитателей замка нет за ним: американца, Жоржетты и графини. Франсуа шепотом сообщил, что, по его наблюдениям, “графиня положила глаз на этого американца, и у них, видать, сейчас встреча на высшем уровне”. Катрин подтвердила наблюдения Франсуа, однако не согласилась с гипотезой о свидании: графиня, мол, так все сумеет устроить, что никто не заметит ее отсутствия; не являться к обеду — это на нее не похоже. Что касается Жоржетты, то все сошлись на том, что она, небось, купается в бассейне.
В этот момент Женевьева случайно выглянула в окно и увидела спешащую к замку Жоржетту. Девушка явно старалась остаться незамеченной. Женевьева увидела, как она, оглядевши по сторонам, скрылась за подвальной дверью. Женевьева вышла в холл и сквозь большие окна увидела идущих к замку писателя и графиню. Фуллер о чем-то рассказывал, Элеонора внимательно его слушала. Вернувшись на кухню, она сообщила Гастону, что двое гостей пришли. Тем самым все предположения Франсуа и Катрин полностью подтвердились. Гастон поспешил в столовую и тут же вернулся с распоряжением подавать на стол.
Войдя в столовую, Женевьева сразу почувствовала разлитую в воздухе нервозность и тревогу. Лоуренс, обычно неразговорчивый, сегодня вообще не открывал рта. Молчала и обычно говорливая Жоржетта. Чуткий к настроению других, художник беспокойно поглядывал на соседей по столу, пытаясь понять причину изменившегося настроения. Лишь граф Шарль ничего не чувствовал. Он оживленно рассказывал об ожидавшемся приезде своей родственницы и ее мужа.
Женевьеве этот рассказ был интересен, поэтому она старалась задержаться в столовой подольше — благо, никто не обращал на нее внимания. Как следовало из рассказа графа, история его родственницы Камиллы действительно была довольно необычной. Парижанка, помощник одного из кутюрье, она не подозревала о своем знатном происхождении, пока дела фирмы не забросили ее в маленький городок в департаменте Дром. Там в замке баронов де Шателлэ, родственников графа де Руайе, она увидела портрет Марии-Луизы д’Аргонь, баронессы де Шателлэ, как две капли воды похожей на нее. Там же она познакомилась со своим будущим мужем, изобретателем. Граф Шарль еще не видел свою родственницу, хотя много о ней слышал.
— Муж Камиллы, этот самый Роберт Хаген, как я слышал, любит лазить по горам и собирается заняться этим и здесь, — рассказывал граф, обращаясь, главным образом, к внимательно слушавшему его Фуллеру. — Камилла, кажется, тоже пристрастилась к путешествиям, но участвовать в экспедиции своего мужа она не сможет — как мне стало известно, она ждет ребенка.
Постепенно рассказ графа увлек всех сидящих за столом, уныние сменилось оживленными расспросами, и конец обеда прошел как обычно, в обмене репликами и шутками.
После обеда, когда девушки убрали посуду, к Женевьеве заглянула Шарлотта.
— Мне сегодня что-то не хочется слушать музыку, — объяснила она. — Может, пойдем, погуляем?
Женевьева не отказалась бы так легко от посещения гостиной, но уважение к подруге взяло верх. Они отправились в парк. Женевьева заметила, что Шарлотта необычно возбуждена, ею владела какая-то то ли веселость, то ли злость.