Когда первое потрясение прошло, все бросились наперебой поздравлять Лоуренса и Шарлотту, приставали и к художнику: краткое объяснение Лоуренса оставило многих в недоумении. Пришлось Вернону все же объяснять, как у него возник замысел картины, как она долгое время оставалась неоконченной, и лишь несколько дней назад он понял, кто должен быть изображен на холсте. Не умолчал он и о том, что у картины были зрители, но они, связанные обещанием, хранили тайну — и он торжественно указал на Камиллу и Женевьеву. Потрясение Катрин и Эмилии возросло еще больше и почти дошло до возмущения: оказывается, Женевьева все знала и не сделала им даже намека, ничего не шепнула!
Наконец, когда первое волнение улеглось и присутствующие обрели дар членораздельной речи, граф объявил, что он счастлив, что такое важное событие в жизни его друга Лоуренса произошло в его замке и вдвойне счастлив пригласить всех сегодня на помолвку. Они с Франсуа постараются организовать ее на самом высоком уровне — правда ведь, Франсуа? Повар поспешил подтвердить, что он постарается не ударить в грязь лицом.
Зрители уже потихоньку потянулись к выходу, обсуждая услышанную новость, когда всех остановил голос Шарлотты.
— Подождите! Сейчас мне хотелось бы пригласить всех еще на одну выставку — мою. Мне тоже есть что показать, и тоже есть сюрприз.
Посетители — даже те, кто редко ходил на такого рода мероприятия и для кого хватило бы с лихвой и одной выставки — при слове “сюрприз” оживились и направились вслед за Шарлоттой. Неужели среди присутствующих скрывается еще одна пара будущих новобрачных? Кто же они в таком случае? Женевьева заметила, что по дороге Эмилия и Катрин подозвали к себе Франсуа и Марселя и, сбившись в кучку, они что-то живо обсуждают, поглядывая при этом то на нее, то на Доменика. Ясно было, какого сюрприза они ждут.
Однако если они ждали объявления еще об одной помолвке, то в комнате Шарлотты их ждало разочарование: среди работ скульптора не было группы “Доменик, вырывающий Женевьеву из пасти дракона” или чего-то подобного. Сюрпризом, о котором говорила Шарлотта, была скульптура Лоуренса — та, которую Женевьева видела почти законченной. Зрители окружили ее.
— Какая гармоничная композиция! — воскликнула Камилла. — С какой стороны ни посмотри — видишь что-то новое.
— Да, дорогая Шарлотта, ты растешь, — отозвался о работе ученицы Вернон.
В другой стороне слышались другие разговоры.
— Что-то у месье Брэндшоу рук как много, — говорила Эмилия. — Я никак их не сосчитаю. С этой стороны смотрю — вроде три, а с этой — как бы четыре.
— Это, наверно, чтобы крепче обнять мадмуазель Шарлотту, — прошептал ей на ухо Франсуа. — А может, чтобы и еще на кого пара рук осталась!
— А вы сами, Лоуренс, какого мнения о собственной скульптуре? — спросил граф.
— Мне очень интересно, — ответил англичанин. — Это вроде я — и в то же время не я. Мне кажется, Шарлотта мне польстила в этой своей работе.
Заметили зрители и портрет Женевьевы.
— Вот здесь очень похоже! — похвалила портрет Эмилия. — И рук столько, сколько надо.
Наконец и этот осмотр был закончен, и зрители могли удалиться, чтобы вволю обменяться впечатлениями и обсудить новости. Договорились, что обед сегодня будет раньше обычного и более легким, а праздновать помолвку будут за ужином.
— Одну минутку! — вдруг раздался голос Элеоноры. Начавшие расходиться обитатели замка опять остановились. — Сегодня все взялись делать друг другу подарки и преподносить сюрпризы... — графиня усмехнулась, и у Женевьевы замерло сердце — ей почему-то подумалось, что Элеонора сейчас скажет какую-нибудь гадость. — Так вот: я тоже решила сделать всем подарок. После обеда я даю концерт и готова исполнить все, что только попросит любезная публика. Так что я тоже приглашаю.
— Как кстати! — воскликнул обрадованный граф. — Это будет наш семейный подарок жениху и невесте. Может быть, — робко обратился он к дочери, — ты по такому случаю передумаешь и...
— Не надо, прошу тебя, — резко оборвала его Элеонора.
Все разошлись. Женевьева поспешила в свою комнату. Она решила одеть сегодня свое золотистое платье. Пусть это не ее праздник, но она к нему тоже причастна, и хочет сегодня вечером быть обворожительной и красивой. Приготовив все к вечернему торжеству, она поспешила в столовую. Однако спешила она, как выяснилось, напрасно: приехал врач из Экс-ле-Бен, Лоуренсу делали перевязку, и все ждали его. Наконец появился обрадованный Лоуренс.
— Дела идут на поправку, — сообщил он, показывая свои пальцы. — Я уже могу пользоваться четырьмя. Плавать, к сожалению, пока нельзя, но уже можно приступить к тренировкам — а то я скучаю без привычных нагрузок.
Обед прошел быстро — все настроились на праздничный ужин, и дамы думали в основном о своих туалетах. Было решено, что все соберутся в гостиной через час слушать музыку. Затем последует небольшой перерыв — и ужин.
У Женевьевы оставалось свободное время. Она решила проведать Доменика, обменяться с ним своими впечатлениями и наблюдениями. Она застала садовника в розарии: он выбирал самые красивые розы и срезал их. Рядом лежали уже срезанные тюльпаны, хризантемы и две орхидеи.
— Граф попросил составить букеты на вечер, чтобы подарить жениху и невесте, — объяснил он.
Некоторое время Женевьева наблюдала за его работой, а затем попросила:
— Знаешь, давай сделаем еще один букет — пусть не такой роскошный.
— Кому — тебе? — улыбнулся Доменик. — Ты заслужила — я ведь понимаю, что ты немало постаралась, чтобы они соединились.
— Нет, не мне, — покачала головой Женевьева. — Элеоноре.
— Кому-кому?! — изумился садовник. — Да она... дохлую крысу я бы ей преподнес — вот что!
— И все же мне хотелось бы собрать ей букет, — продолжала настаивать Женевьева. — Ведь она сегодня сама предложила играть для всех. А ей для этого, думаю, пришлось переломить себя — ведь помолвка Лоуренса и Шарлотты — это сильный удар по ее самолюбию, окончательное крушение ее планов. Не только Жоржетта оказалась удачливее ее, но и Шарлотта, которую она вообще не брала в расчет! И никто не скажет ей сегодня ни одного слова утешения, не поднесет даже цветочка. Дай я сама соберу букет, если ты не хочешь.
— Ну что ж, собирай, если ты такая жалостливая, — пожал плечами Доменик. — Можешь выбирать вот с этой грядки. На, возьми ножницы и рукавицы — не хватало еще, чтобы ты исколола себе пальцы, стараясь для этой... графини.
Женевьева надела рукавицы и, стараясь делать все так же, как Доменик, срезала полтора десятка алых роз. Затем она украсила их листьями папоротника, завернула в фольгу и перевязала ленточкой. Букет получился очень красивый. Доменик с усмешкой наблюдал за ее работой.
— Ну что ж, у тебя получился вполне приличный букет, — заключил он. — Другой букет тебе не нужен? — спросил он затем с непонятным выражением.
— Нет, наверно, не нужен, — ответила Женевьева, не заметив подвоха. Смысл этого вопроса она поняла позже, уже вечером. Пока же она поспешила в комнату — переодеваться. Обычно она не красилась, но сегодня решила сделать исключение. Кроме того, надо было подобрать бусы и серьги. Выбор у нее был невелик, и, тем не менее, она провела у зеркала не меньше получаса.
Однако остальным дамам потребовалось, как видно, еще больше времени — когда Женевьева появилась в гостиной, там были одни мужчины. Постепенно собрались и женщины. Какие они все были нарядные — их едва можно было узнать! Камилла вышла в роскошном вечернем платье — правда, закрытом. Однако и ее платье померкло перед нарядом Элеоноры. Казалось, графиня шагнула в гостиную прямо со светского приема в Каннах или Ницце.
Она села за рояль и сказала, полуобернувшись к слушателям:
— Я сначала поиграю, что мне придет в голову, а потом заказывайте вы.
Женевьева уже знала вкусы графини и ожидала услышать резкую, тяжелую для восприятия современную музыку. Однако в этот вечер Элеонора играла, подстраиваясь под слушателей. Им почти не пришлось делать заявок — исполнительница сама угадывала их желания. Она сыграла даже Шопена, которого, как знала Женевьева, она терпеть не могла. В гостиной замка не были приняты аплодисменты, но напряженная тишина после каждого произведения говорила о том, как музыка действует на слушателей. На Женевьеву, во всяком случае, она действовала. Ей было так хорошо...