Алла Кроун - Перелетные птицы

Эти сияющие глаза, влажные приоткрытые рубиновые губы, язык, который, проникая в его рот, сводил его с ума… Больше он не мог ждать. Она была готова принять его — он чувствовал это, — и Сергей отдался последнему, наивысшему единению. Эта влажная и мягкая гавань, которая приняла его, эта колыбель его страсти принадлежала ему! Его женщина! Все его былые фантазии померкли перед этим прекрасным, идеальным ощущением.

А потом мозг безжалостно пронзила отвратительная мысль: кто еще касался этой мягкости? Кто еще был окружен се теплом, с каждым движением внутри этого блаженства возбуждаясь все больше и больше? Другой мужчина. Незнакомец.

К своему ужасу, Сергей почувствовал дрожь в паху. Внезапно и болезненно он сник. Неуклюже выйдя из нее, он перекатился на спину, удрученный своим фиаско.

Несколько секунд Эсфирь молча лежала рядом с ним. Потом, соскользнув с кровати и накинув на себя фланелевый халат, взяла со столика папиросу и закурила.

— Первый раз? — прямо спросила она, поглядывая на Сергея сквозь табачный дым. Он натянул покрывало на грудь. Нет, он не мог ответить. Она не имела права спрашивать. Есть такие вещи, которые для мужчин священны и не выносятся на обсуждение. Она должна была бы знать об этом.

Эсфирь не стала настаивать на ответе. Она сделала пару затяжек, потом затушила папиросу и решительно подошла к кровати. Глядя на него, она произнесла:

— Это из-за меня. Я виновата.

И вдруг быстрым движением, словно боясь передумать, она сбросила халат с плеч, и тот скользнул на пол.

— Я не знала, что значит любить. Я никогда не любила мужчину. Пока не узнала тебя.

Обнаженной она была так прекрасна, что у него перехватило дыхание. Слезы наполнили его глаза, отчего ему показалось, что ее тело начало мерцать. Никогда прежде он не видел подобного совершенства и теперь ошеломленно наблюдал, как она снова легла рядом. Всего несколько минут назад она с готовностью принимала его страсть, теперь же стала самой нежностью, побуждающей его к любви мерными движениями рук, ласковыми, неторопливыми… Эти руки словно были созданы для того, чтобы доставлять ему удовольствие!

«Эсфирь, Эсфирь, ангел мой, что ты делаешь со мной?»

Она ласкала его неспешно, не отдаваясь страсти так, как прежде. Быть может, из-за того, что нежный любовный трепет пробежал по его щекам и шее, или это волосы ее совершили чудо, но, когда она наконец взяла Сергея за руку и пропела его ладонью по своему мягкому теплому животу, он был готов для нее.

Войне, революции, их целям и работе придется подождать. Он любит ее!

Блестящие сосульки свисали с водосточных труб здания, где Надя стояла в очереди за сахаром. Ее окружали звуки раннего утра. Магазин открывался в девять, поэтому ждать было еще больше часа. В то утро люди (в основном женщины) начали собираться у магазина в три часа утра, а в пять, когда пришла Эсфирь, очередь уже растянулась на три квартала. Надя сменила ее в семь, чтобы Эсфирь успела на работу, — не так давно та устроилась в редакцию журнала «Северные записки». Надя простояла в очереди немногим больше часа, но у нее уже болели ноги. Она была на восьмом месяце беременности, и из-за дополнительного веса стоять было особенно тяжело. Однако Надя не отказывалась стоять в очередях. Даже настаивала на том, что будет это делать. «Мне нужны физические нагрузки и свежий воздух», — говорила она Вадиму, и тот соглашался. Он должен был прийти с минуты на минуту, но, пока его не было, внимание Нади привлек продавец чая, который медленно шел по улице с большим дымящимся чайником в руке. Длинный грязный белый фартук, надетый поверх тулупа, доходил до валенок. На круглой деревянной подставке, крепко привязанной у его пояса, стояло шесть-семь стаканов, и, когда Надя заплатила ему три копейки, он наполнил один из них и протянул ей.

Прихлебывая горячий напиток, Надя задумалась. Она уже давно научилась не обращать внимания на непрекращающиеся уличные разговоры. Надя никогда не была любительницей пустой болтовни или сплетен и поэтому не заводила знакомств с женщинами вокруг нее. В последнее время очереди стали таким частым явлением и простаивать в них приходилось так долго, что ожидание у магазинов превратилось для женщин в своего рода отдых от домашней рутины и повод всласть посудачить с товарками.

Прошедший год был полон важных событий в жизни Нади, но времени задумываться о прошлом у нее не было. Когда она сообщила Сергею, что они с Вадимом решили пожениться, брат отправился к Эсфири и тоже сделал ей предложение. Позже он рассказал Наде, что был готов спорить и доказывать возлюбленной преимущества брака перед непостоянными отношениями, но, к его невообразимому удовольствию, она согласилась сразу.

«Вы готовая семья для меня», — просто сказала Эсфирь Наде, признавшись, как боится, что Антон Степанович не примет ее из-за того, что она еврейка. Но отец Нади принял ее с распростертыми объятиями.

«Разве могу я возражать против Эсфири — при моих-то либеральных убеждениях? — сказал он дочери. — Я не одобряю радикализма революционеров, но при этом меня ужасают еврейские погромы и гонения».

Итак, в квартире стали жить две женатые пары. Антон Степанович весь светился от счастья, оттого что его семья пополнилась двумя новыми членами. Надя и Эсфирь стали добрыми подругами. Последняя не любила домашней работы и с радостью уступила хлопоты по хозяйству Наде, помогая ей лишь с мытьем посуды. Матрена покинула их и, как полагала Надя, присоединилась к повстанческому движению, ширившемуся среди крестьян, поэтому Надя все в доме обустроила по своему вкусу. Она по-прежнему оставалась хозяйкой, но теперь в семье появилась другая женщина, чье общество ей очень нравилось.

Сейчас, когда до рождения ребенка оставался примерно месяц, Наде была приятна забота Эсфири. Кроме того, на сердце у нее теплело всякий раз, когда она замечала нежность отношений между ее братом и его женой. Сергей уже не был вечно замкнутым и сосредоточенным. Теперь он светился счастьем. Как чудесно было наблюдать за лицом Сережи, когда вечерами они с Эсфирью садились в гостиной и обсуждали прошедший день. Надя понимала и прощала Эсфири ее всепоглощающую преданность делу революции, ибо чувствовала, что ее любовь к Сергею так же неистова и бескомпромиссна, как и ее желание отомстить за смерть родителей.

Революция назревала в стране, которая все еще вела войну с Германией, и главное, что ей было нужно для победы над врагом, — это единство. Однако правительство уже не могло поддерживать внутренний порядок в державе, вставшей на дыбы.

Когда в феврале прошлого года революция наконец грянула, полиция и казаки, которые должны были навести порядок, присоединились к восставшим. В марте толпы на улицах распевали «Марсельезу» и обнимались, празднуя отречение царя.

Наде казалось, что все действия, которые предпринимало царское правительство до того, были запоздалыми. Ничто уже не могло успокоить растущее недовольство масс. Даже убийство Распутина в декабре 1916 года не сумело остановить волну революции. Не помогло и то, что один из убийц, князь Юсупов, был женат на племяннице царя. Спустя три месяца царь отрекся от престола в пользу своего брата Михаила, который престола не принял, и монархия наконец рухнула. Трехсотлетнее правление Романовых на Руси закончилось. Красно-сине-белые стяги сменились кроваво-алыми знаменами.

Однажды Эсфирь прибежала домой из редакции и сообщила, что Александр Керенский, депутат Думы, сторонник идей партии эсеров, возглавил Временное правительство. Надя тогда с облегчением подумала, что наконец-то в стране наступит хоть какой-то порядок.

В тот вечер Эсфирь торжествующе заявила:

— За это надо сказать спасибо рабочим Путиловского завода.

— Эти путиловцы, кажется, только тем и занимаются, что бастуют, — опустив газету, осторожно произнес Антон Степанович.

Эсфирь тут же ощетинилась.

— Они больше не просят хлеба или лучших условий, папа. В последний раз они бастовали, требуя свержения царизма.

Антон Степанович вздохнул.

— Неужели нет других, более мирных способов перехода от самодержавия к демократии?

— Царь сам виноват, папа. Он слишком много внимания уделял войне и совсем не думал о том, что творится внутри страны! Все эти его указы, один глупее другого! Как можно было приказывать штрафовать граждан на три тысячи рублей за разговор на немецком языке?