Алла Кроун - Перелетные птицы

Теплые пальцы скользнули по ее волосам, взъерошили густые локоны и погладили затылок, отчего слезы сразу же высохли. Это было так приятно, так успокаивающе. Она шмыгнула носом и стала судорожными вдохами глотать воздух, не решаясь поднять голову, но вторая его рука проникла под подбородок Марины и медленно, преодолевая сопротивление, подняла ее лицо.

Она перестала плакать. Михаил, стоявший рядом с ней, поднял ее за руки. Марина послушно встала. Они долго стояли, глядя друг на друга. Его дыхание грело ей щеку, и Марине вдруг до того захотелось, чтобы он к ней прикоснулся, что по всему телу ее прошла мелкая дрожь. Однако он не двигался, только смотрел на нее. Его серые глаза подернулись дымкой, и, не в силах выдержать этот ласкающий взгляд, Марина подумала, что еще чуть-чуть — и она заплачет навзрыд и скажет что-нибудь ужасно глупое, невероятное, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь.

Миша медленно, очень медленно взял ее лицо в ладони, но не попытался приблизить его к себе. Марина смотрела на него широко раскрытыми глазами, затаив дыхание, словно видела впервые: веснушки, четкие линии губ…

— Ой, мамочка, — прошептала она. — Что со мной?

Глаза Марины закрылись, веки затрепетали от страха, что его лицо сейчас исчезнет, она проснется и все это окажется нездоровым сном. Сердце готово было разорваться в груди. Рука его прошлась по ее волосам, и он медленно приблизил ее к себе. Его губы легонько прикоснулись к ее губам, потом еще раз и еще, лаская их, пока те не раскрылись, чтобы принять первый настоящий поцелуй. Это продолжалось благословенную вечность, но, подобно радости открытия чего-то доселе неведомого, обернулось мимолетной искрой. Такими нежными были его прикосновения, такими воздушными, как будто он боялся поранить ее, уже израненную и измученную.

Она обвила его шею руками и прижалась к нему изо всей силы. И лишь после этого его руки осторожно, неуверенно сомкнулись на ней, и они медленно, как невесомые пылинки, опустились на диван. Потеряв ощущение времени, молча отдавшись запретному таинству, они сняли свои одежды, дивясь открывшимся секретам друг друга: его мускулистые плечи и ее тонкие руки, его широкая грудь и ее шелковистые выпуклости. Они подались на встречу друг другу, зачарованные глубиной глаз друг друга, все ближе и ближе, сводя вместе края пропасти прошлого, осознавая волшебство минуты.

Мерцающие, переливающиеся цветные пятна увидела она сквозь закрытые веки, когда приняла в себя его трепетную любовь. О да, Миша любил ее трепетно, самозабвенно. Он ласкал и вкушал ее с нежностью, накопившейся за годы немого преклонения. Его страсть в их единении имела лишь одну цель — доставить удовольствие ей, добраться до дремлющего, нежного источника ее естества, разбудить его, заставить бутон раскрыться и превратиться в цветок.

И когда это ему наконец удалось, Марина вскрикнула от удивительной сладостной дрожи, прошедшей через все ее тело и заставившей и его утратить власть над собой, ввергнув в симфонию экстаза. Его исступленный восторг поднял и ее вместе с ним до запредельных высот, которые она посчитала случайно приоткрывшимся ей окошком в недостижимые небеса.

Мягкость… Вот, что это было: мягкость его рук, нежное давление его мышц, теплые прикосновения его кожи.

Они слились воедино, и ей не хотелось отделяться от него, не хотелось возвращаться к своим горестным мыслям. Тепло его любви, его чувствительность и нежность ошеломили ее, и она прижималась к нему, желая продлить это время, украденное у судьбы. Она страшилась слов, этих инструментов мысли, которые выдадут истину, которую она еще не была готова принять.

Михаил приподнялся и посмотрел ей в глаза, но она в паническом страхе накрыла его рот ладонью.

— Пожалуйста, не говори ничего… Пожалуйста!

Но Михаил отнял ее руки и легонько сжал.

— Марина, я должен сказать. Мне нужно сказать тебе, что я люблю тебя. Ты понимаешь? Люблю! Я не хочу, чтобы ты подумала, будто я сегодня воспользовался случаем. Я люблю тебя, сколько себя помню, и буду любить всегда. Я хочу, чтобы ты это знала.

Марина хотела что-то сказать, но на этот раз уже он закрыл ей рот рукой. Губы его растянулись в знакомой кривоватой улыбке.

— Не нужно. Я все сказал, но тебе не нужно ничего говорить. А теперь закрывай глазки и спи. В такое позднее время ты никуда не пойдешь, глупая! К тому же комендантский час в силе, а я не хочу, чтобы тебя поймали. Рано утром я отведу тебя домой.

О боже, что же она натворила? С собой и с Мишей? Это она воспользовалась случаем. Она не имела права ранить этого человека, который все понимал, который всегда ее любил и никогда ничего не просил взамен.

Она была одинока и ранима. Да, ранима. После всего того, что этим вечером случилось в РОКе, ей как воздух были нужны спокойствие, нежность, ласка. Эта теплая комната, бренди, его несмелый напор — против всего этого она устоять не смогла и просто потеряла голову.

Надя старалась чем-то занять каждую свободную минуту. Когда она узнала о приезде Алексея, усталость, которая в последнее время начала ее одолевать, как рукой сняло. Осознание того, что его любовь к ней настолько сильна, что он пожертвовал всем, чтобы быть с ней рядом, буквально окрылило ее, заставило снова почувствовать себя молодой и преисполненной жизненных сил. В конце концов она рассказала об Алеше брату. После первого приступа негодования и категорического отказа встречаться с ним Сергей затих и больше не упоминал Алексея. Надя восприняла его молчание как безмолвное принятие того, что теперь ему неподвластно.

Она стала гораздо чаще смотреться в зеркало, по нескольку раз в день проверяя, чтобы волнистые пряди лежали на лбу так, как задумано, и чтобы коротко остриженные волосы, которые делали ее на несколько лет моложе, составляли ровную линию. «Да, я все еще красива», — думала она без притворной скромности. Искра любви придавала блеск ее глазам и легкость ее походке. По ночам она писала стихотворения. Слова легко складывались в строчки, получалось свежо и страстно.

Критики только диву давались. «Никак, у вас affaire de coeur[24], милочка?» — в шутку обронил один из них, и Надя зарделась, словно юная девица, вспомнив, как впервые пришла в квартиру Алексея на Авеню Фош. Как она удивилась своим ощущениям, увидев его. Телесная жажда отошла на второй план, она рассматривала его, узнавая каждую черточку милого лица, и это было так приятно. Большего ей в ту минуту и не надо было. Твердый округлый подбородок, темные брови вразлет, излучающие страсть глаза — как же она жила без всего этого? Как это ей удалось?

— Ох, Алеша, милый мой, любимый, — шептала Надя снова и снова, прижимаясь к нему, наслаждаясь его близостью. И все это время она, глупая, полагала, что сможет жить без него! Годы одиночества — теперь они позади, навсегда. И видит Бог, она исполнила свой долг перед братом. Скоро Сергей выздоровеет, и перед нею и Алексеем откроется дорога к будущему счастью. Наивно? Возможно. Сейчас ей не хотелось анализировать свои сумбурные мысли.

А минуты близости! Быть заключенной в его объятия, касаться, чувствовать, прижимать лицо к его груди и слышать, как радостно колотится его сердце! Потом, утолив любовную жажду, Надя легла головой ему на плечо, мысли ее затуманились, и пальцы сами собой потянулись к его седеющим волосам. Алексей пошевелился.

— А что дальше, Наденька?

Надя приподняла голову и сдвинула брови.

— Нужно немножко подождать, дорогой. Сергей нездоров, и я волнуюсь за него.

Алексей кивнул, убрал у нее со лба сбившуюся прядь и поцеловал ее влажный лоб.

— Я готов ждать хоть вечность, — прошептал он. — Но пока я хочу познакомиться поближе со своей прекрасной дочерью.

Надя пришла в восторг. Какое счастье было слышать, как дочь описывает ей новую встречу с отцом! Сколько радости она принесла обоим! Отец весь светился от счастья, рассказывала Марина, и обещал, что не станет настаивать на немедленном браке с Надей. Он понимал, что Сергей болен и нуждается в помощи сестры. «К тому же, — сказал он дочери, — имею ли я право заставлять ее переезжать из их прекрасных апартаментов в мою крошечную квартирку?»