Знаменитого Корстона также подвергли допросу. Его алиби и ответы не вызывали никакого подозрения. Покинув тюрьму, он поехал в клуб, а полдюжины членов этого клуба сообщили о времени его появления. Полицейский, стоящий на посту на Чарльз-стрит, удостоверил, что Корстон приехал домой накануне ночью в обычное время.

Мартин также провел вечер в своем клубе, — его друзья рассказали об этом, — уехал оттуда вместе с Кинном и оставался всю ночь в своем доме.

Сыщик пришел рано утром на Виктория-Род и попытался допросить Меджи Энн; но Меджи была готова отвечать на любые вопросы. Он не добился от нее ничего, кроме желания никогда не встречаться с нею снова.

Стэнтон, которому было поручено расследование по этому делу, направил по различным следам своих лучших сыщиков. Он неутомимо работал и все-таки среди самой сильной суеты нашел время сообщить несчастному уволенному суперинтенданту Весту, что добился для него места в полиции в Южной Африке. Вест, глубоко благодарный ему, признался, что, по его мнению, то лицо, которое изображало из себя начальника тюрьмы, провело в тюрьме весь день и что он подозревал кого-то из власть имущих.

— Я запомню ваши слова, — отвечал Стэнтон серьезно. — Возможно, что в них есть доля истины.

— Я никак не могу поверить, — сказал Вест, — что тут замешан Пюрви. Нет, он ни при чем в этой истории. Этот человек не отличался наклонностями авантюриста и не мог помочь скрыться убийце.

Он был так потрясен происшедшим, что уехал, отказавшись от своего права на пенсию.

— Да, Пюрви исчез, — подтвердил Стэнтон.

Когда Вест уехал, он сидел еще некоторое время, глубоко задумавшись, за своим безукоризненно чистым письменным столом. Оставалось еще десять минут до того времени, когда ему приказал явиться один из главных начальников Скотленд-Ярда.

От предстоящего собеседования зависела вся дальнейшая карьера Стэнтона.

Он поднялся с кресла за шесть минут до срока и пошел своей легкой упругой походкой по коридору до двери, переждал, пока прошли оставшиеся четыре минуты. Услыхав бой часов, он постучал в дверь.

Сильвестр Ричмонд поднял голову при его появлении. Это был еще молодой для занимаемого им положения человек, слывший очень проницательным. Его внешность совершенно не соответствовала представлению о знаменитом сыщике. Невысокого роста, стройный, всегда одетый в темно-синий двубортный костюм с цветком в петличке. Он походил скорее на молодого преуспевающего маклера, так как в его движениях была заметна вертлявость, характерная для этой профессии.

— Садитесь, — сказал он любезным голосом.

— Благодарю вас, сэр.

Взгляды их встретились. Ричмонд, единственный сын знатной семьи, учившийся в средней школе и знаменитом университете, смотрел на Мики Стэнтона, никогда не знавшего своего отца и посещавшего когда-то в течение нескольких месяцев начальное училище. Они чувствовали друг к другу уважение и восхищение. Наконец, Ричмонд сказал:

— Я прочел ваше донесение о бегстве Вейна. Насколько мне известно, до сих пор не обнаружено ничего, могущего бросить свет на эту загадочную историю.

— Ничего, сэр, — отвечал Мики решительно.

— Не считаете ли вы, что Вейн скрывается в Лондоне?

— Может быть. В Лондоне легко укрыться.

— Стэнтон, не знаете ли вы об этом происшествии больше, чем пожелали бы предать гласности?

Наконец, был поставлен вопрос, которого он боялся, но на который у него был готов ответ.

Несмотря на то, что вся кровь прилила к его лицу, он не опустил взгляда.

— Да, сэр, знаю, — отвечал он прямо.

Ричмонд испытующе поглядел на него, поглаживая рукой подбородок, и добавил:

— Это бегство причинило много неприятностей нашему учреждению и мне самому, так как подорвало авторитет Скотленд-Ярда.

— Да, сэр, — подтвердил Стэнтон серьезно.

Ричмонд наклонился над столом.

— Я старался взвесить два обстоятельства: с одной стороны, ценность вашей работы и, с другой стороны, вред, причиненный бегством Вейна. Если вы уйдете, я потеряю сотрудника, которого мне не легко будет заменить; если вы останетесь — я нарушу этим дисциплину.

Наступило молчание, и Стэнтону казалось, что он слышит биение своего сердца. С детского возраста он работал для того, чтобы добиться того положения, которое теперь занимал. Его увольнение означало для него гибель карьеры и положения, не говоря уже о необходимости оторваться от любимой работы.

Но он не мог отказать Мартину, когда дело приблизилось к развязке. Любовь к Мартину была тузом, побившим короля, если за короля считать его службу.

Он вспомнил о днях, проведенных во Франций, когда они вместе терпели голод и холод в укреплении № 60; он вспомнил благородство, бескорыстие, мужество Мартина.

— Мики, хотя я знаю, о чем прошу вас, я не отказываюсь от своей просьбы. Это единственный шанс на спасение Робина. Вы сами говорите, что другой надежды нет. Даже вы не можете напасть на след убийцы, не можете предъявить ему обвинение, пока Робин не откажется от своих показаний. А он не откажется! Робин не совершил преступления и, помогая ему, вы спасете невинного человека…

…Ричмонд произнес:

— Я знаю, что вы приятель Мартина Вейна, Стэнтон. Я также его друг.

Стэнтон опустил глаза, так как они были полны слез; он хотел их вытереть, прежде чем взглянуть на своего начальника, и сказал:

— Благодарю вас.

Ричмонд взял портсигар и протянул его Мики:

— По этому случаю, мне кажется, следует выкурить папиросу.

XI

— Я надену черное платье, — обратилась Лайла к Валери Даун.

— Вы будете очаровательны в черном, — сказала Валери своим звонким молодым голосом. — О, Лайла, как вы прекрасны!

— Дорогое дитя, — прошептала Лайла, слегка улыбаясь.

Валери вернулась совершенно неожиданно из Парижа. В том имении, где она гостила, вспыхнула эпидемия кори, и она решила поехать домой. Отношение Гревиля к ней напоминало привязанность Мартина к Робину, хотя она была значительно моложе и приходилась ему сестрой только по отцу. Покойный лорд Гревиль женился во второй раз, и Валери была единственным ребенком от его брака с хорошенькой миссис Килли, убитой на охоте, спустя год после рождения Валери. Гревиль следил за воспитанием Валери, и она была единственным существом на свете, называвшим его ласкательным именем Хюги.

Она упала в его объятия, когда Лайла и он вернулись домой после приема у Эрмунделей; целуя брата и смеясь, Валери сказала:

— Дорогой мой, я должна была приехать. Там началась эпидемия кори, понимаете? А вы ведь не хотите, чтобы я сделалась некрасивой. Не правда ли?

Затем, подойдя к Лайле, она протянула ей руку и добавила:

— Надеюсь, что вы и Лайла ничего не имеете против моего пребывания здесь.

Лайла была очень рада ее приезду. Ей до смерти надоело тесное общение с Гревилем. За последние дни она видела его чаще, чем прежде в течение многих месяцев, так как совершенно не выезжала из дому.

Она благословляла возвращение Валери, которая с первых дней ее брака с Гревилем всегда восхищалась ею.

Валери обожала Лайлу, как могут обожать только очень молодые девушки, — ей было восемнадцать лет, — чувствующие потребность излить на кого-нибудь свою любовь.

Теперь, глядя, как Лайла одевалась, чтобы идти в суд, Валери старалась ободрить ее ласковыми замечаниями. Но среди разговоров о платьях и о том, как оттенял белизну кожи Лайлы черный цвет, Валери часто вспоминала Робина. Она несколько раз встречалась с ним, но не помнила его лица.

— Он не совершил убийства, — сказала Валери горячо. — Как глупы люди! Неужели они не понимают, что Робин Вейн неспособен на подобный поступок?

И добавила наивно:

— Конечно, очень неприятно, что он очутился в вашей спальне в два часа ночи. А где в это время был Хюги?

— Играл в бридж, — отвечала Лайла резко.

Кто-то постучался в дверь, и голос Гревиля спросил:

— Можно войти?

Он вошел, не дожидаясь ответа. Увидев его, Лайла подумала, что он сильно волнуется, так как два красных пятна горели на его щеках.

— Вейн убежал. Суда не будет, — произнес он быстро негромким голосом. В первый раз в своей жизни Лайла лишилась чувств без всякого притворства. Придя в себя, она услыхала голос Валери, говоривший: