— Как это удивительно. О. Хюги. мы живем в век приключений. Я рада, что он убежал, и надеюсь, что его не поймают.
Лайла. лежа в кровати, подкрепившись превосходным вином, кусочком паштета и виноградом, думала о том, как разумно было ее поведение. Она как бы предчувствовала, что все уладится, и что ей следует выжидать, не говоря о себе ничего компрометирующего. Она готова была танцевать от радости при мысли об избавлении от гнета, нависшего над ней. Робин свободен, его не будут судить, ей не придется снова встретиться с ним. Неприятные дни прошли — она могла снова спокойно зажить. Под влиянием чувства освобождения воскресло снова ее прежнее отношение к Робину. Бедняжка! Как он любил ее, если готов был умереть ради ее спасения! Какая преданность! Все рассуждения об эгоизме Робина были забыты — он казался ей теперь верным другом и благородным любовником.
У Лайлы было сознание, что она начинает новую жизнь. Мучительный страх, испытанный в течение последних недель, исчез, как исчезло опасение, что Хюго может потребовать развода. Робин, убежав, разбил не только свои оковы, но также и те, которые опутывали Лайлу.
Она не задумывалась над тем, что его могут поймать, так как принадлежала к натурам, которые живут только настоящей — счастливой минутой и не размышляют о неприятностях, могущих когда-нибудь возникнуть. Робин освободился, и она снова могла следовать всем своим желаниям, не испытывая страха перед будущим. Это было чудесно!
Валери вошла на цыпочках, и Лайла приветствовала ее любезной улыбкой.
— Дорогая, как ваше здоровье?
— Совсем хорошо. Я испытываю чувство облегчения, огромного счастливого облегчения. Вы не можете себе представить, что я перенесла за эти три недели. Меня не так мучила мысль о Робине, как все остальное, и, главное, сознание необходимости давать показания в суде. А теперь гроза миновала, и мы можем, наконец, свободно вздохнуть.
— Надеюсь, что его не поймают, — произнесла Валери задумчиво.
— Вы ничего не имеете против того, чтобы я закурила?
Лайла взглянула на нее с легким недоброжелательством. Как бессердечны стали теперь девушки. Какой смысл обсуждать с ними такой вопрос, как заключение Робина в тюрьме. И она сказала немного колко:
— Вы пополнели, Вал!
Валери рассмеялась.
— Неужели? Нет, мне кажется, что вы ошибаетесь.
Она поднялась, подошла к тройному зеркалу, украшавшему комнату Лайлы, и стала перед ним, выпрямив стройное молодое тело. Улыбнувшись себе, она сказала, обращаясь к Лайле:
— Я кажусь себе довольно хорошенькой, дорогая. Конечно, мне не сравниться с такой необыкновенной умопомрачительной красавицей, как вы, но все же я недурна. У меня густые каштановые волосы, большие черные глаза с синеватыми белками и ровные белые зубы.
— Глупое дитя, — прошептала Лайла. — Конечно, вы очень миловидны.
Валери ушла, так как доложили о приходе массажистки.
Она быстро сбежала по ступенькам и постучалась в комнату Гревиля.
— Вы здесь! — воскликнула она. — Какое счастье! Хюги, повезите меня сегодня кататься. Или вам нужно отправляться в Палату?
— Я буду занят, только гораздо позже, — отвечал Гревиль.
Он поднялся, взял Валери под руку, и они вышли в холл.
— Я сама буду править, — сказала Валери. Гревиль сел возле нее, и его охватили воспоминания о прежних беззаботных счастливых днях. Болтовня Валери, не требовавшей у него ответа на вопросы, успокаивала его.
По городу было расклеено множество афиш с извещением о бегстве Робина Вейна. Валери спросила:
— Хюги, а его не поймают?
Гревиль очнулся от своих мечтаний и вспомнил о печальной действительности. Он отвечал равнодушно:
— Трудно сказать.
— Надеюсь, что нет! — воскликнула Валери. — Робин не обыкновенный преступник. Его бегство, несомненно, задумано умными людьми, — людьми, умеющими предвидеть будущее и обладающими большой предприимчивостью.
Наступило короткое молчание, и затем Валери продолжала задумчиво:
— Знаете, Хюги, Робин Вейн благородная личность. Не всякий бы обвинил себя, чтобы спасти Лайлу от сплетен и скандала, который мог возникнуть в обществе из-за глупости людей. В его поступке есть что-то рыцарское. Жаль, что я не была с ним поближе знакома. Мне говорили, что он очень красив. Я видела однажды капитана Вейна и нашла его интересным.
Гревиль перебил ее:
— Моя дорогая девочка, не идеализируйте этого глупого Робина Вейна. Я не часто стараюсь оказать влияние на ваше отношение к людям. Но в данном случае, считаю необходимым вас предупредить. Основываясь на личном опыте, могу уверить вас, что Вейн совсем не мечтательный рыцарь без страха и упрека, за которого вы его принимаете. Мне известно, что он сделал однажды подлый позорный поступок, доведший до преступления и позора человека, которого все уважали и ценили.
Он колебался в течение минуты и затем добавил изменившимся голосом:
— Если бы я встретил Вейна где-нибудь у обрыва, то ощутил бы желание столкнуть его вниз.
— Хюги! — воскликнула Валери. Он чувствовал, что она глядит на него, но не попытался изменить выражение ненависти и горечи на своем лице.
Много времени спустя Валери вспомнила о дикой злобе, сверкнувшей в его глазах, когда он проговорил «столкнуть вниз».
В течение некоторого времени они ехали молча. Потом Гревиль попросил Валери свернуть на боковую извилистую дорогу, ведущую к небольшой лужайке, окруженной сосновыми деревьями.
— Вал, если что-нибудь случится со мной — у меня нет сейчас основания бояться скоропостижной смерти, сумасшествия или какого-нибудь другого несчастия в этом роде, — но если я внезапно умру, то не оставайтесь жить с Лайлой. Я хочу, чтобы вы поехали в Париж к тете Гонории. Знаю, вам не улыбается мысль жить со старухой, но она очень умна, и у нее благородное сердце. Дайте слово, что исполните мою просьбу.
В глазах Валери был виден испуг. Схватив его руку, она обвила ее вокруг своей талии и прижалась к нему; спрятав лицо в складках его пиджака, спросила:
— Хюги, в чем дело? Вы когда-то посвящали меня в свои неприятности. Я никому не сказала ни одного слова о Лионском договоре, над которым вы работали ночи напролет, когда я случайно прочитала одну из бумаг, и вы объяснили мне необходимость держать все прочитанное в тайне. Я умею хранить секреты, мой дорогой. Расскажите, в чем дело, я чувствую всем своим сердцем, что у вас большое горе. Конечно, я даю вам слово жить с тетей Гонорией, хотя гораздо охотнее поселилась бы с Лайлой. Таково ваше желание, и я его исполню. Скажите, почему вы так несчастливы? В прошлом году, до моей поездки за границу, у вас часто бывал огорченный вид, но никогда вы не казались таким убитым, как сейчас. Если вы откроете мне свою душу, вам станет легче. Ведь я так сильно люблю вас и готова на любую жертву, чтобы помочь.
Прижимая ее к себе и прислушиваясь к нежному, дрожащему от волнения голосу, Гревиль смотрел вдаль. Подул легкий ветерок, и один из локонов Валери коснулся его подбородка. Это мимолетное прикосновение заставило его вздрогнуть.
Он чувствовал полную безнадежность своего положения. И не потому, что Робин убежал, так как, с одной стороны, был даже рад его освобождению, а потому, что не видел перед собой ничего, кроме бесконечного пути, по которому должен был идти с измученным сердцем. Этот колеблемый ветром локон, коснувшись лица, напомнил о времени, когда он впервые встретил Лайлу и без памяти полюбил ее. Он увидел ее в первый раз, отправившись специально для этой цели в какой-то дом, так как до него дошли слухи, что его племянник Кэррингтон показывается повсюду с мисс Легранд. Гревиль спросил: «Она актриса?» — и ему сказали, что это дочь женщины, имеющей прозвище Пышка.
Один приятель повел его в небольшую надушенную квартирку, в которой, как он узнал, помещался частный игорный клуб. Он сразу почувствовал отвращение к хозяйке, говорившей любезным тоном, с устремленными на него сильно подведенными глазами, и пытавшейся привлечь его внимание.
Пышка — одна из полускромных и полуприличных вечно нуждающихся обитательниц лондонских дешевых квартир, была матерью Лайлы.
Лайла вышла в гостиную Мэрчинктонов, где находился Гревиль, в сопровождении Кэрра. Гревиль пришел с намерением осудить племянника, но был поражен ее красотой. Он увлекся ею и вначале сам удивлялся этому обстоятельству. Борясь со своим чувством, стараясь уверить себя, что это мимолетное увлечение, Гревиль сознавал с каждым днем все яснее свою слабость, беспомощность и неспособность сопротивляться. Лайла сказала ему, что не любит Кэрра, и он спросил, замирая от волнения, не выйдет ли она замуж за него. Это произошло на небольшом лугу за городом, и Лайла прижалась к нему, прошептав: