Оливия Уэдсли - Первая любовь

Гревиль поднялся и отворил перед ней дверь. Лайла взглянула на него и вышла. Он стал таким серьезным за последнее время.

Гревиль снова подошел к окну. Лайла ушла, но запах ее духов все еще наполнял душную комнату. Гревиль высунулся из окна и почувствовал тотчас же чистый горьковатый аромат гераний. Тяжело вздохнул и вернулся к столу. Было одиннадцать вечера. Он сел, подперев рукой подбородок, и бросил недокуренную сигару. Вошел слуга, сопровождаемый Тревором, секретарем Гревиля, молодым человеком с наивным лицом. Тревор был сын одного из лучших друзей Гревиля и искренне любил последнего. Гревиль испытывал каждое утро чувство удовольствия, когда Тревор появлялся с методичной пунктуальностью в дверях его кабинета, стараясь придать своему лицу серьезное деловое выражение, мгновенно сменявшееся радостной улыбкой.

Он извинился за беспокойство, причиняемое своему начальнику:

— Простите меня, сэр, но мистер Эварт грозил, что явится сюда лично, если я не передам вам его записку. Это по вопросу об избрании Гуля.

Они пошли вместе в большой кабинет Гревиля, и Тревор сел на свое обычное место, собираясь записать распоряжения Гревиля.

Глядя на светлую голову Тревора, Гревиль почувствовал сильное волнение. Он думал не о самом Треворе, а о том, что тот представлял собой для своего отца — друга Гревиля. Он был сыном, о котором нужно было заботиться, которого любили и который отвечал на эту любовь.

…Однажды, через два года после их свадьбы, Лайла пришла к нему и сообщила с отчаяньем о том, что, кажется, ждет ребенка. Ее пугали боли, опасность родов и риск испортить свою фигуру.

«И я любил ее», — сказал себе Гревиль.

Голос Тревора вернул его к действительности.

— Вы плохо выглядите, сэр, — сказал Тревор голосом, полным беспокойства. — Вы слишком много работаете. Поедемте завтра к нам за город. Отец поручил мне пригласить вас, но не настаивать, если вы откажетесь от его приглашения. Но я настаиваю, поедемте, сэр. Вы отдохнете немного. У нас будут только Сесили, Гай, мать и отец.

Внезапная светлая улыбка озарила лицо Гревиля.

— Мне хочется исполнить вашу просьбу, но я не могу. Что же касается ответа, который я должен дать…

Он быстро продиктовал несколько фраз. Работа была скоро закончена.

— Теперь отправляйтесь, — сказал Гревиль. — Где собираются сегодня вечером все ваши друзья?

— Кажется, в посольстве, — отвечал Тревор.

— Валери тоже будет там, — произнес Гревиль задумчиво и заметил, как лицо Тревора залилось пунцовой краской. Гревиль кивнул ему на прощанье и добавил:

— Веселитесь, мой друг.

Когда Тревор закрыл за собой дверь, Гревиль снял телефонную трубку и вызвал Скарделя, своего поверенного.

— Скардель, может быть, вы заедете ко мне еще сегодня?

Он учился со Скарделем в одной школе. Тот ответил ему дружеским тоном:

— Конечно. Я попрошу одного из моих мальчиков подвезти меня и буду у вас через десять минут.

Все люди, с которыми ему приходилось сталкиваться сегодня ночью, были окружены близкими и родными. Только он одинок.

Через короткое время к дому подъехал экипаж, и Гревиль услыхал чей-то голос:

— Прощайте, отец. Я заеду за вами позже.

И низкий голос Скарделя отвечал:

— Не нужно, я найду такси. Не беспокойтесь, мой милый. Спокойной ночи.

Лакей доложил о Скарделе. Это был высокий худой человек, с серьезными глазами и насмешливым ртом. Он любезно приветствовал Гревиля:

— Добрый вечер, Хюго!

Они закурили сигары и выпили по рюмке коньяку.

— Я хочу изменить свое завещание и надеюсь, что вы оформите мои распоряжения завтра же, — тихо сказал Гревиль. — Вот вам краткая запись всех изменений, которую я составил.

Он отпер ящик письменного стола и вынул из него несколько исписанных листков.

— Прочтите, пожалуйста.

Скардель притушил сигару и нагнулся над бумагами. Когда он кончил чтение и поднял глаза, Гревиль увидел в них огорчение и испуг. Скардель молчал в течение некоторого времени, но видя, что Хюго тоже не заговаривает, сказал:

— Итак, ваше желание будет исполнено завтра.

Он поднялся и положил бумаги во внутренний карман пиджака.

Гревиль тоже поднялся.

Внезапно Скардель сказал изменившимся голосом:

— Помните ту ночь, Хюго, когда мы с вами говорили о правах и обязанностях, налагаемых дружбой. Я мог тогда назвать этим словом связывавшие нас отношения, но боюсь, что не могу этого сделать теперь. — Он протянул руку, и Гревиль пожал ее.

Скардель продолжал:

— Я ценю вашу дружбу выше всего на свете, Хюго. Вы всегда тепло относились ко мне, и я у вас в неоплатном долгу. С вашей помощью я начал свою карьеру, а вы знаете, как важно во всяком деле начало. Я… я хочу просить вас, Хюго, что бы вы, если вам когда-нибудь понадобится помощь, обратились ко мне.

Гревиль улыбнулся и отвечал:

— Разве я не обратился к вам?

— По делу, — возразил Скардель.

— О, нет, я мог бы написать вам обо всем, но мне хотелось видеть вас. Исполнение моего желания зависит в большой степени от вас, Алек. Но я знаю, вы будете защищать мои интересы, как свои собственные. И мне приятно это сознание, так как, благодаря ему, я приобретаю уверенность, что просьба моя будет выполнена.

Полчаса спустя, идя домой, Скардель спрашивал себя:

«Что он подразумевал, говоря о защите его интересов? Или у меня просто разыгралось воображение и не стоит искать скрытый смысл в его словах?»

Он жил на Авеню-Род и решил пойти домой пешком через Берклей-Сквер. Скардель не порицал Хюго за изменения, которые тот хотел внести в завещание, но находил, что они бросят тень на жизнь Гревиля и обнажат те ее стороны, которые следовало скрыть.

Он тихо вошел в свою квартиру, но нежный голос тотчас же окликнул его.

— Это вы, дорогой. И, вероятно, очень устали?

— Виновен по обеим статьям, — ответил Скардель и прошел в комнату своей жены.

«Хюго тоже решил приехать в Каус», прочитала Лайла и нахмурилась. Это было похоже на Хюго — неожиданно появиться и испортить настроение у всей веселой компании. У нее в имении гостила публика, которая ему, несомненно, не понравится. Здесь была ее мать Пышка, привезшая с собой двух молодых людей, явно южно-американского происхождения. Их главные достоинства заключались в умении пить, не пьянея, и танцевать сложные модные танцы, что они и проделывали каждую ночь.

Хюго, несомненно, не понравятся Билли и Педро, так же, как и появление у них в доме Пышки. Тот факт, что Валери уехала гостить к Косгревам, желая избежать их общества, также не склонит его к примирению.

— Почему он не сказал с самого начала о том, что хочет приехать? — злилась Лайла.

Она отправилась встречать Хюго. Первым его вопросом было:

— Где Валери?

Объяснение было неминуемо.

Обед прошел натянуто, и заявление Хюго о том, что он поедет кататься на лодке, было встречено с вежливыми сожалениями и тайным восторгом.

Прежде всего он направился в тот большой помещичий дом, где гостила Валери. Она обрадовалась, увидя его:

— О, Хюго, вы ангел! Заходите и потанцуйте со мной. Вы должны исполнить мою просьбу.

Они начали танцевать и Хюго упомянул в разговоре о своем желании покататься на лодке.

— Мне хочется немного поупражняться. Гребля — хороший спорт.

Вскоре он ушел, а Валери продолжала танцевать с Тревором.

— Хюго выглядел сегодня лучше, чем обычно. Он мне показался как-то спокойнее. Я так счастлива, — сказала она ему.

— Я — также, — отвечал Тревор.

Впрочем, он был согласен со всем, что говорила Валери.

Пока они танцевали, Хюго выехал в море в маленькой лодке. Ночь была великолепна. Звезды отражались в темных волнах. Непрерывная песня моря успокаивала его возбужденные нервы. Он положил весла и посмотрел на небо. Страх смерти был ему незнаком, он радовался при мысли, что найдет ее в море. Он не сожалел, что умирает, так как сознавал, что кончает таким образом все счеты с любовью, с честью, со славой, с горем и мучительными разочарованиями. Ему было много дано, но он ничего не сумел сделать из того, что имел. Он пожертвовал самым дорогим для недостойной. Лодку сильно качало. Где-то вдали закричала чайка. Время шло. Хюго сел на весла и начал грести. Лодка полетела стрелой. Он снял пиджак и напряг все свои силы. Когда остановился, огни, горевшие на пристани, казались чуть заметными искрами. Гревиль закурил сигару и выкурил приблизительно около трети ее. Затем, бросив окурок за борт лодки, встал и нырнул.