Служанка взяла высокий флакон из венецианского стекла и обрызгала духами платье Лайлы. Воздух наполнился запахом цветущего жасмина.
— Надушите еще уши, — приказала Лайла. — Довольно, я боюсь утонуть. — Одевшись, она улеглась на обитой розовой парчой кушетке и положила шелковую подушку под голову.
Возле нее стояло кресло, большое комфортабельное кресло, рядом со столом, на котором она велела приготовить коньяк, виски и несколько сандвичей.
Луиза доложила о приезде Скарделя. Он вошел и с любезной улыбкой наклонился над рукой Лайлы.
Она подняла на него свои прекрасные печальные глаза и коснулась его руки:
— Дорогой, милый мистер Скардель, я получила устрашающее письмо Хюго.
— Устрашающее? — спросил Скардель, тихонько освобождая руку и садясь в глубокое кресло.
— Да, это так, но я ничего не скажу больше, пока вы не подкрепитесь сандвичами и коньяком после длинного дня утомительной работы.
— Вы очень внимательны, — сказал Скардель. Он смешал виски с содовой водой и взял сандвич. — А теперь говорите, в чем дело, — попросил он.
— Еще нет, — возразила Лайла. — Вы должны выкурить сигару — вот коробка — и удобно усесться в кресле, — только тогда я открою вам свою душу.
— Как вы уютно устроились, — сказал Скардель.
— Мне было нелегко отказаться от большого дома и поместиться в нескольких комнатах. Все тяжелые потери имеют также и материальную сторону. Я надеюсь, что вы не станете считать меня легкомысленной за эти слова.
Скардель взял сигару. Он не отвечал ей — он просто ждал. Его лицо выражало приятную улыбку, но насмешливые глаза не улыбались.
Тогда Лайла начала свой рассказ, сопровождая его искренними слезами. Она была потрясена тем, что ее поведение было превратно понято, и клялась в своей полнейшей невиновности.
— Я была всегда верна Хюго, мистер Скардель. А скажите, это изменение в завещании имеет законную силу?
Тогда заговорил Скардель.
— К сожалению, да. Я захватил с собой копию завещания, так как считал возможным, что вы зададите мне какой-нибудь вопрос о нем. Он вынул бумагу и держал ее в руке. Голос Лайлы сделался резким.
— Вы хотите сказать, что если желание Хюго не будет исполнено, то я лишусь всего моего дохода за исключением шестисот фунтов.
— Если вы не выйдете замуж за Робина Вейна в течение двух ближайших месяцев, ваш доход будет сведен к шестистам фунтам. Что ж, это вполне приличный доход. Когда я женился, мы имели только триста фунтов. Жена моя и я считали, что шестьсот — это целое богатство, — серьезно проговорил Скардель.
Лайла резко поднялась с кушетки, разметав складки шифонового платья и распространяя аромат духов.
— Это чудовищно, это ужасно, это низко! — воскликнула она. — Подобный поступок мог совершить только Хюго!
Скардель поднялся. Прием Лайлы не оказал на него никакого впечатления. Теперь, услыхав, как она отзывается о Гревиле, он решил изменить свой любезный тон.
— Неужели перспектива потерять богатство так страшна для вас, леди Гревиль?
Лайла открыла рот, желая осыпать его градом гневных упреков, но чувство самосохранения заставило ее вовремя остановиться. Она понимала, что всецело зависит от Скарделя и что ссориться сейчас неразумно.
Даже он был немного удивлен, когда она мягко ответила ему:
— Вы можете мне не поверить, но дружба моя с Робином Вейном носила совершенно невинный характер. Хюго скоро разлюбил меня. Я не упрекаю его за это, так как знаю, что не отличаюсь ни умом, ни образованностью. Быть может, в противном случае мне удалось бы дольше удержать его. Когда он разлюбил меня, я поняла, что должна вести пустую, бессодержательную жизнь. Робин Вейн стал питать ко мне бескорыстную дружбу, и я была ему благодарна за это. Теперь мне предстоит совершить невозможное или остаться нищей. А вы, как я вижу, считаете такое положение вещей правильным?
— Я не имею права рассуждать о правильности данных мне распоряжений, я только должен выполнять их, леди Гревиль, — отвечал Скардель.
— Совершенно верно, но вы не можете исполнить бессмысленное приказание. А приказание выйти замуж за Робина или потерять все мое состояние — бессмысленно. Могу я выйти замуж за убежавшего преступника? Для этого нужно узнать, где он находится, а если об этом узнают, то его опять арестуют.
Скардель пристально посмотрел на нее.
Итак, весь тщательно продуманный Хюго Гревилем план мщения не будет приведен в исполнение. Несмотря на его любовь к точности, он не предусмотрел того, что, если имя настоящего убийцы не будет опубликовано, Робину придется скрываться от правосудия, и Лайла получит возможность оспаривать его завещание и выиграть процесс.
Помимо всего, во время судебного процесса стали бы известны все те подробности его жизни, которые Хюго хотел держать в секрете, открылась бы тайна, ради сохранения которой он пожертвовал жизнью.
Скардель понимал, что должен тотчас же прийти к какому-нибудь решению. Он вспомнил о своем визите к Гревилю и об улыбке Хюго, сказавшего ему: «Я доверяю вам».
Что бы ни случилось, ему следовало исполнить желание Гревиля. И он сказал сухим, деловым тоном:
— Я завтра скажу адрес Вейна, леди Гревиль. Вам придется хранить его в тайне некоторое время, так же, как и то, что истинный виновник убийства Кри сознался в своем поступке. Он совершил преступление в целях самозащиты и вскоре после этого умер. Я не имею права называть его имя, так как вся эта история связана с политическим шантажом и сейчас не время вдаваться в подробности. Я рассказал об этом только для того, чтобы вы могли предпринять шаги для выполнения условия, поставленного Хюго в завещании. Если же, — он передернул плечами, — если вы разгласите то, о чем я сообщил, то лишите себя последней надежды на успех.
Лайла смотрела в течение минуты на портрет Робина и перевела взгляд на Скарделя:
— Я надеюсь добиться успеха, мистер Скардель. Мне кажется, что я умею устраиваться в жизни, — ответила она, протягивая ему на прощанье руку.
XX
— Это судно, вероятно, никогда не причалит к берегу, стонала миссис Хиль.
Валери рассмеялась. Она сидела рядом со своей распростертой на плетеной кушетке теткой, ела шоколад, читала роман и… наслаждалась жизнью.
В ответ на ее смех тетка застонала еще громче и с отвращением отвернула голову от той прелестной картины, которую представляла собой Валери.
— Вы кажетесь мне безумной. Я не могу понять, как может человек есть шоколад при таком бурном море.
— Дорогая моя, извините, — отвечала Валери. — Мой поступок бессердечен — есть шоколад, когда вы так страдаете. Впрочем, я его уже съела.
— Одно это слово вызывает у меня тошноту, — заявила миссис Хиль, — одна мысль о еде пугает меня, когда море бушует и волнуется.
Валери подавила улыбку.
— Какое ужасное ощущение, — возмущалась тетка. — Боюсь, что нам грозит опасность.
— О, дорогая, мы здесь в такой же безопасности, как и на берегу. Это хорошее старое судно, и его единственный недостаток заключается в том, что его немного качает.
— Не будем спорить на эту тему. Я сейчас не в состоянии обсуждать какие-либо вопросы, — заявила миссис Хиль решительно, чувствуя слабый прилив энергии. — Я думаю высадиться в Эль-Рио и поехать на автомобиле в Перец. Надеюсь, что Норманы живут там в культурных условиях. Биби Норман — как бессмысленны эти детские прозвища, особенно, когда они относятся к женщине пятидесяти лет, усиленно старающейся похудеть. Так вот, Биби Норман была очень толста год назад, когда я с ней встретилась в Каннах, а я не думаю, что южно-американская кухня — жиры и жирные соусы — помогли ей стать изящной. Впрочем, о чем я говорила? Да, об условиях жизни в их ранчо. Биби слыла за прекрасную хозяйку — их имение в Винче славилось удивительно удобными кроватями, и жизнь там была комфортабельна и налажена, как в гостинице. Но трудно надеяться найти что-нибудь подобное в Аргентине. Удивительно, как она может жить там после Винча.
— Отчего они уехали? — полюбопытствовала Валери.
— Не могли оставаться в Англии, — отвечала миссис Хиль. — После того, как Джордж уплатил все причитающиеся налоги и пожертвовал на благотворительные цели ту сумму, которую должен был дать человек, занимающий его положение, у них не осталось ни гроша. Полнейшее разорение. Им был предоставлен выбор между Аргентиной или домом призрения бедных, и, конечно, они остановились на Аргентине. Они поехали туда, главным образом, ради своих детей, так как надеялись, что смогут привыкнуть к новой жизни и их сын Джордж унаследует незаложенное имение. Должна признать, что Биби держала себя превосходно. Впрочем, она всегда принадлежала к числу женщин, находящих своего мужа безупречным и заботящихся о нем, как о ребенке. Удивительно, как Джордж не стал из-за этого несносным эгоистом. Это симпатичный добряк и неумный человек, но знает толк в лошадях. Поэтому они решили купить ранчо.