Оливия Уэдсли - Первая любовь

Она сошла вниз к завтраку, который подавался ровно в полдень, и окинула взглядом комнату, надеясь увидеть Робина. Его еще не было, но в кресле сидел высокий мужчина в сером фланелевом костюме, определенно английского покроя. Он повернул голову, и Валери узнала Мартина Вейна.

Тот сейчас же встал и подошел к ней:

— Леди Валери, какая встреча!

Валери улыбнулась:

— Не правда ли, удивительно? Тетю Гонорию и меня маринуют тут уже пять или шесть дней, так как не могут найти подходящего автомобиля. Мы направляемся в ранчо к знакомым, поселившимся где-то в горах, их фамилия Норман. И знаете, тут живет человек, похожий на англичанина, который спас мне жизнь…

Она замолчала, так как заметила, как резко изменилось выражение лица Мартина, и, оглянувшись, поняла причину этого. Мартин поспешил вперед, воскликнув:

— Робин!

Валери задумчиво произнесла:

— Вот почему мне было знакомо его лицо.

Все время, пока ехали в ранчо к Норманам, миссис Хиль рассуждала о том, какие бывают случайности на свете:

— Неудивительно, что слова о том, как мал мир, стали теперь аксиомой, — произнесла она решительно. — Подумать только, что мы, уехав за тысячу миль от Англии, встретили Робина Вейна и его брата. После всего случившегося в течение этих последних дней, Валери, дорогая моя, я склонна поверить, что есть беспроигрышные системы игры в Монте-Карло и что чудеса еще не перевелись на земном шаре.

Валери делала вид, что слушает, вовремя отвечала «да» и «нет», но слова тетки почти не доходили до ее сознания. Когда она узнала, что «раскаивающийся человек» был Робин Вейн, то девическое сентиментальное увлечение переродилось в нечто более серьезное.

Стало понятно, почему он был так несчастен. Сделалась ясной причина его горечи и равнодушия ко всему окружающему. Теперь из странного чудаковатого молодого человека, с привлекательной внешностью и безукоризненными манерами, он превратился в рыцаря, оскорбленного и самоотверженного поклонника. Она сравнивала его со знаменитыми любовниками Паоло, Тристаном, Данте. Воображение Валери разыгралось, и в ее любовь к нему вкралось еще и чувство преклонения перед героем.

Валери не приходила в голову мысль об отношениях Робина и Лайлы. Она инстинктивно разгадала характер Лайлы. Робин же был, по ее мнению, прямым, честным и чутким человеком. Мартин сказал ей:

— Я не имею права объяснить всего, что произошло с Робином, леди Валери, но могу сказать следующее: человек, убивший Кри, умер. Существуют причины, по которым Робин не может поехать сейчас в Англию, но со временем он уедет туда.

Мартин, прямодушный и добрый, всегда хорошо относился к Валери, и тот факт, что она была сестрой Гревиля, не повлиял на его отношение к ней.

— Я знал, кто она такая, — заметил Робин коротко. — Странно, что мы встретились с ней здесь.

Он ничего не сказал о том, что спас ей жизнь и был ранен. Робин стал совершенно другим человеком, решил Мартин, — более взрослым, озлобленным, молчаливым.

Но теперь, когда горизонт прояснился, он воспрянет духом, следует только вооружиться терпением.

Мартин и он поехали в Ражос в тот же вечер. Каллос, угодливый и взволнованный, отворил дверцу автомобиля. Робин ясно видел, что переживает этот человек, и успокоил его легким движением руки. Он не думал о причиненных ему неприятностях, так как ничто на свете не имело теперь значения для него.

— Я напишу им и приглашу их приехать сюда, — сказала миссис Норман. — Каждое новое лицо здесь — это находка. Я чувствую волнение, даже когда вижу нового почтальона. Впрочем, подобное чувство вполне понятно, когда живешь в ранчо, находящемся в шестидесяти милях от ближайшего городка.

— Как вы похудели! — воскликнула миссис Хиль с восторгом. — Если бы Мэри Глосестер или Катерини Медвей увидели вас, они не задумываясь купили бы себе по ранчо. Поверьте мне! Можете смеяться! Вы не представляете, сколько миль они проходят пешком в день. А затем сидят в турецких банях на прикрепленном к полу велосипеде и, как сумасшедшие, нажимают педали в течение нескольких часов. И при этом ничего не едят. Банан или кусочек яблока — вот вся их пища в течение дня.

Биби Норман добродушно рассмеялась.

— Дорогая Гонория, я не прилагала для этого никаких усилий. Меня заставила похудеть ограниченность наших средств. У бедного Джорджа не осталось ни гроша, и нам неоткуда было ожидать помощи. А теперь — какая ирония судьбы: Джордж огорчается и говорит, что я стала слишком стройной.

Она снова радостно рассмеялась. Вдали раздался звук выстрела, и Биби заметила:

— Думаю, два лишних ружья во время охоты нам не помешают.

Миссис Хиль беспокойно заерзала на стуле:

— Биби, я не хочу показаться вам отсталой и чопорной. Но считаете ли вы удобным пригласить этого человека, Робина Вейна, в то время, как мы гостим у вас.

— Отчего же нет? — спросила миссис Норман. — Все его преступление заключатся в том, что он сделал красивый жест, на который способен только чрезвычайно порядочный человек. Я право не могу понять, Гонория, как вы можете упрекать его за то, что он солгал, желая оградить от сплетен честное имя Лайлы, которое, впрочем, никогда не было особенно честным, так что жертва была принесена им напрасно. Напротив, я считаю, что вам следует питать к нему благодарность. А Джордж буквально обожает Мартина Вейна.

— Что же, хорошо, — вздохнула миссис Хиль.

Биби ушла на кухню, а миссис Хиль задумалась о том, какая странная вещь жизнь. Ее старая подруга Биби не умела вдеть головную булавку в прическу в то время, когда жила на Брук-стрит, а теперь готовила, как повар (суфле, поданное вчера на обед, было превосходно), ездила верхом, как мужчина, умела ухаживать за рогатым скотом и казалась совершенно счастливой.

Миссис Хиль снова подумала о том, что чудеса не перевелись еще на свете.

С Биби. по ее мнению, несомненно, произошло чудо.

В это время она увидела в окно Валери в белой блузке и штанах для верховой езды, похожую на мальчика, и услыхала ее голос, говоривший:

— Как это чудесно! Надеюсь, что они скоро приедут.

Миссис Хиль поднялась и села снова. Нотка, прозвучавшая в голосе Валери, пробудила в ее душе беспокойство. Она не хотела допускать мысль, что Валери могла полюбить этого молодого человека, который, несмотря на все свое благородство и честность, открыто обожал Лайлу Гревиль.

Мартин шел по раскаленному от зноя пляжу. Он купался, или, вернее, плавал в течение часа, ни на минуту не переставая смотреть на берег. Робин обещал последовать за ним, и Мартин, направляясь теперь к нему, испытывал чувство легкого беспокойства.

Он догадывался, почему Робин не пришел, и боялся, что его догадки окажутся правильными.

Мартин вошел к себе в комнату, закурил папиросу, снял купальный халат и позвал слугу.

Войдя в комнату Робина, он подошел к окну и распахнул тяжелые деревянные ставни. Кристально чистый, напоенный солнечным светом воздух ворвался в помещение, а Робин заворочался в кровати, проклиная охрипшим голосом брата, эту страну и свою жизнь.

Мартин, стоя у окна, продолжал курить в течение минуты. Потом произнес обычным ласковым тоном:

— Итак, ты не сдержал свое слово.

Робин не отвечал.

Мартин подошел к кровати и положил руку на плечо брата:

— Роб!

Робин приподнялся и воскликнул:

— Занимайся, если хочешь, спортом и купайся в «исцеляющем море», но оставь меня в покое. У меня нет желания показывать окружающим свою мускулатуру. И когда ты отправишься завтра утром демонстрировать свое умение плавать и нырять, не стучи, пожалуйста, так громко в мою дверь.

Мартин сел на краю кровати. Он не чувствовал гнева, но глаза его выражали горечь.

— Ты представляешь собой отвратительную картину — грязный, небритый и пьяный, я не могу дольше выносить твое поведение. Неужели ты думаешь, что мне приятно находиться в этой душной затхлой атмосфере! Если ты не встанешь сейчас же и не примешь ванну, то я расправлюсь с тобой по-своему.