Теперь я знала точно, с кем хочет быть та Энни.
Но, увы, уже слишком поздно.
5
Я столько месяцев мысленно готовилась к этому дурацкому профессорскому балу, представляла, как гордо войду в зал рука об руку с Заком, ведь я воображала, что к тому времени мы с ним будем вместе.
И вот я одна.
Два дня назад я объявила Заку, что расстаюсь с ним, хотя он так не успел стать моим парнем. Я старалась по возможности быть честной, но не стала изливать перед ним душу, признаваясь в своих чувствах к Гарретту. В конце концов, эти двое часто встречаются на лекциях, а мне невыносима мысль, что Зак расскажет обо всем Гарретту. Конечно, вряд ли он на такое способен, и все же я решила, что осторожность не помешает.
Я объяснила Заку, что он чудесный парень, и это чистая правда. Однако нашим отношениям недостает чего-то неуловимого, но очень важного. Он понимающе кивнул. А поскольку Зак и вправду замечательный, он даже выглядел немного расстроенным, будто наш разрыв его огорчил, что изрядно меня удивило. Наверное, я ожидала, что он поведет себя как истинный рыцарь, скажет: «Удачи тебе, Энни» – и поцелует в щечку.
А он вместо этого резким движением взъерошил волосы и пробормотал: «Черт, паршиво».
А потом ушел. Вот это было по-настоящему паршиво.
В последующие недели я видела его несколько раз, он держался не слишком дружелюбно, но вежливо. Возможно, когда-нибудь мы сможем стать друзьями, но если нет, я бы его не осудила.
Так что теперь я одна, без спутника, на чертовом вечере, хотя мне совершенно не хочется здесь быть.
Если послушать миссис Рамирес и остальных сотрудников ректората, то для студентов-совместителей побывать на профессорском балу – великая честь, но мы-то знаем, что это сомнительное удовольствие. Фактически мы снова на работе, хотя и в вечерних нарядах.
Мой «вечерний туалет» – узкое, облегающее фигуру платье темно-синего цвета, которое Корри уговорила меня купить на заработанные деньги. Я внушила себе, что это платье – надежное капиталовложение. Ведь темно-синий выглядит благородно, это классика, верно?
По правде сказать, мне нравилось, что в этом платье моя фигура выглядела намного соблазнительнее, чем на самом деле. Вдобавок темно-синий неплохо сочетается с цветом моих глаз, придавая им романтическую загадочность вместо обычного робкого, удивленного выражения, как у маленькой девочки, играющей во взрослую.
Мне хотелось, чтобы кое-кто еще это заметил, однако нечего и надеяться. В последний день на работе мы с Гарреттом ни о чем существенном не говорили, но я видела таблички с именами гостей. Каждому из нас разрешили пригласить одного гостя, и Рид воспользовался своим правом.
Пригласил Кейтлин Дей.
Значит, между ними что-то есть.
Я их пока не видела, и это меня очень порадовало. Я сидела с другими студентами, вяло ковыряя закуски, взятые с роскошного шведского стола. Я нарочно выбрала место рядом с Мэгги, которая работает в те же дни, что и мы с Гарреттом, но в более раннюю смену. Эта девица любит поболтать, и ей все равно, слушают ее или нет. Я не слушала. Мне нужно собраться с силами, чтобы…
– Как дела, Аннерс?
На нем был галстук. И в своем узком синем галстуке Гарретт Рид выглядел по-настоящему шикарно.
– Ты ведь знаешь, что мне не нравится это прозвище? – сказала я беззлобно.
– Разумеется. Иначе зачем бы я стал повторять его так часто? – Он пинком отодвинул стул рядом со мной и плюхнулся. Всего минуту назад там сидел другой студент… похоже, он вышел в туалет, но я не стала просить Гарретта освободить место. Я не хотела, чтобы он уходил.
– Где Кейтлин? – неохотно поинтересовалась я.
Он долго молчал, и мне стало казаться, что ответа я так и не дождусь. Потом он снова проделал свой дурацкий финт плечами.
– Что я могу сказать, Гилмор? Она не та самая, единственная.
Я сжала губы, стараясь напустить на себя безразличный вид.
– Ну… прошло не так много времени после вашего с Линой разрыва.
Его губы скривились.
– Да. Что-то вроде того.
Наступила неловкая пауза, и я поняла, что Мэгги, продолжая свой бесконечный монолог, дошла до середины истории о том, как ее мама случайно положила в сладкий пирог картошку вместо яблок, но, как ни странно, получилось на редкость вкусно, и… «Боже, ну и скучища». Потом она начинала новый рассказ, на этот раз о сбежавшем петухе…
– Потанцуем? – неожиданно спросил Гарретт.
– Ты предлагаешь потанцевать? – Он кивком указал на середину зала, где кружилось несколько одиноких пар. – Вообще-то я не танцую, – пробормотала я, чувствуя как ладони становятся липкими от пота.
– Вот и отлично, потому что это старичье тоже, в сущности, не танцует по-настоящему. Все, что от нас требуется, это плавно покачиваться.
«Нет, нам придется покачиваться, касаясь друг друга. А это совсем не одно и то же», – молнией пронеслось у меня в голове.
Но тут он поднялся и протянул мне руку. Конечно, я не смогла устоять. У меня слабость к подобным старомодным жестам, вдобавок оркестр начинает играть медленную песню Фрэнка Синатры.
Моя рука лежала в теплой ладони Гарретта, он вел меня к импровизированной танцевальной площадке, и я твердила себе, что это ровным счетом ничего не значит… это всего лишь удобный предлог отвертеться от кошмарных историй Мэгги. Но когда он повернулся, положив ладонь мне на талию и притянув меня ближе, я начала думать, что это не просто так.
– Люблю эту песню, – прошептала я, пока мои пальцы робко искали его плечо.
Гарретт не ответил.
И он был прав. Наш танец действительно напоминал плавное покачивание… удивительно приятное.
Я заметила миссис Рамирес, танцующую с мужем в нескольких футах от нас. Она лучезарно улыбнулась, приветственно помахав мне, потом что-то сказала своему кавалеру. Полагаю, нечто вроде: «Ты только посмотри, какая прелесть – две мои рабочие пчелки танцуют».
– Значит, – тихо произнес Гарретт, низко наклонив голову, поскольку он на добрый фут был выше меня ростом, – сегодня вечером Зак не появится.
Мои пальцы в его ладони невольно сжимаются.
– Нет, не появится.
Гарретт кивнул, и мне показалось, что его ладонь чуть крепче обхватывает мою талию, сокращая расстояние между нами.
Подняв глаза, я встретила его пристальный взгляд.
– Как? – изумилась я. – Никаких шпилек и ехидных замечаний о провале операции «Заполучить парня»?
На его губах появилась знакомая фирменная улыбка Гарретта Рида, и, честное слово, при виде нее меня пробрала дрожь. О черт, насколько все было проще, когда я не так хорошо знала этого парня.
– Нет. Не хочу, чтобы ты рыдала у меня на плече. Вдобавок этой новостью ты меня не удивила.
– Так ты знал?
– Естественно. Мы с Заком вместе сидим на занятиях.
Я замерла на месте.
– Он рассказал тебе?
Гарретт пожимает плечами.
– Я спросил.
«Но зачем?»
– Почему? – Впервые в жизни набравшись храбрости, я требую ответа: – Почему ты спросил?
На этот раз мне точно не почудилось: рука Гарретта в самом деле крепче обхватила мою талию, пальцы чуть раздвинулись, будто лаская спину, и я почувствовала, как жар его ладони проникает сквозь ткань платья, обжигая кожу.
– Господи, Гилмор, – в досаде пробормотал он, касаясь подбородком моих волос. – Неужели ты вправду не догадываешься?
Мое сердце застучало, как кузнечный молот, рука в его ладони стала влажной, а к горлу подступил болезненный ком, мне стало страшно: вдруг я ошибаюсь…
Песня все еще звучала, но наш танец, похоже, закончился, потому что внезапно он потащил меня через весь зал к выходу.
– Где твое пальто? – бросил Гарретт, оглядываясь на меня через плечо. Нечего и пытаться прочитать его мысли по выражению глаз. Мы подходим к боковой двери.
– Мое пальто?
– Не важно, – пробурчал он, срывая пиджак и набрасывая его мне на плечи, а затем бесцеремонно потащил меня за собой на зимний холод.
– Гарретт, идет снег, – жалобно прошептала я, замечая густые снежные хлопья, кружащиеся в воздухе. – Ты замерзнешь без пальто…
– Это займет всего одну минуту, – ответил он, волоча меня за собой. Его явно не волновало, что мы в Нью-Йорке в разгар зимы, а на нем всего лишь тонкая белая рубашка.
Я плотнее запахнула полы пиджака, с тревогой поглядывая на Гарретта.
Он остановился и с несчастным видом посмотрел на меня сквозь снежную пелену.