Юлия Резник - Первый

— Так какого черта ты все же залег?

— Я же сказал! Хотел кое-что проверить!

— Уж не другана ли своего на вшивость? Первый тебе голову открутит за то, что ты его сразу не сдал. Так и знай. Пойдешь под трибунал, придурок.

— У меня не было доказательств против Серого. Только догадки. Уж слишком долго он возился с камерами. И потом…

— А теперь есть?

— Есть! — заорал Четвертый. И уже чуть тише добавил: — Теперь есть. Су-у-ка.

— И что? Что думаешь делать?

— Я уже сделал. То, что должен был.

Мужчины переглянулись. Синие глаза Ярослава сначала уставились в черные — Исы, а после — в голубые, почти бесцветные — Алексея.

Да. Убедившись, что его лучший друг — предатель, Четвертый сделал то, что и должен был — пустил ему пулю в лоб. И почему-то он был уверен, что тот ему благодарен за это.

Алина очнулась внезапно, как будто вынырнула из трясины зыбучих песков. Во рту было чудовищно сухо, и на секунду она решила, что снова оказалась в пустыне. Даже холодный лишенный жизни кондиционированный воздух будто жаром пахнул. И пыль заскрипела на зубах, которые она плотно сжала. Из морока, что ее накрыл душным покрывалом, выбивался лишь один звук — странное механическое жужжание, которого ни за что нельзя было бы услышать в пустыне. Если только в разбитом прямо посреди песков госпитале.

Госпитале…

Вспомнив до конца все, что с ней недавно случилось, Аля резко села и открыла глаза. В голове тут же закружилось — так стремительно было это движение. Ей пришлось снова зажмуриться, пережидая, когда вращающийся волчком мир остановится и обретет привычные взгляду очертания. Но когда это случилось, Аля поняла, что никогда не видела ни этой комнаты, ни этих стен, ни столика, на котором в красивом расписном кувшине стояли кроваво-красные герберы. Вот не зря Алине казалось, что ее действительность будто поместили внутрь причудливого калейдоскопа, в котором картинки чередовались, как придется, без всякой видимой логики сменяя друг друга. Их богатый дом, госпиталь Красного креста в С*, лица ее похитителей, которые те не удосужились даже прикрыть, а секундой спустя — совсем другое лицо, врезавшееся, кажется, навсегда в ее память. И огромный арабский город, и поющие фонтаны, и снова богатый дом, в котором они с Демьяном пережидали опасность.

— Демьян…

— Аля? Ну, наконец ты пришла в себя.

— Мама? А где… где майор? Где его люди? — заволновалась Аля, диковато осматриваясь по сторонам.

— Тише-тише, — мама преодолела комнату и возникла у нее прямо перед глазами, заслоняя обзор своим телом. Потрепала ее по волосам. — Все хорошо, моя девочка. Теперь все будет хорошо.

— Где майор?

— Ну, какой майор, милая?

— Тот, которого отец послал, чтобы меня спасти!

Але хотелось кричать. Необходимость объяснять настолько очевидные вещи отнимала последние силы. И почему-то злила ее без меры. Алине казалось, что мать и сама все знает. Не может не знать. А сейчас зачем-то притворяется, нарочно лишая Алю шаткого равновесия.

А может, происходящее не прошло даром для ее психики, и у нее наметилась паранойя?

— Да откуда же мне знать? Наверняка он там, где обычно бывают люди после успешного выполнения поставленной задачи. Господи, Алька, как я волновалась… — мама протянула дрожащие руки, обняла Алину и с несвойственным ей волнением прошептала в её взмокшие от холодной испарины волосы: — Тебе не нужно об этом беспокоиться. Лучше вообще об этом не думай. Не вспоминай. О себе думай, слышишь?

Аля отшатнулась, и руки матери застыли в воздухе двумя сломанными крыльями.

— Я хочу знать, выжил ли майор Богданов. Он прикрывал меня своим телом и был тяжело ранен.

Под ничего не понимающим растерянным взглядом матери Аля свесила ноги с кровати, встала и дико осмотрелась по сторонам. Ее тошнило. То ли от голода, то ли от страха никогда больше не увидеть Демьяна.

— Он здесь? В госпитале?

— Послушай, милая, это — частная клиника. Думаю, если этот человек… майор — действительно пострадал, ему оказывают помощь в каком-то профильном учреждении. Для военных…

Частная клиника? В Э*? Ничего не понимая, Аля прижала пальцы к вискам и сделала несколько глубоких вдохов.

— Вернись в кровать, солнышко. Ты еще слишком слаба. Я позову доктора.

Какого доктора? Почему с ней обращаются как с душевнобольной?!

— Ты не понимаешь! — опять закричала Аля. — Я должна знать, как он… Я люблю его! Я люблю его…

— Давай мы об этом поговорим потом. Когда тебе станет получше.

Понимая, что ничего своими просьбами не добьется, Аля шагнула к двери. В тот же миг та открылась, и на пороге возник мужчина. Полноватый. Рыжий, с большими широкими ладонями, сплошь усеянными веснушками. Совсем не араб.

— Что тут у нас за скандал? — приветливо улыбнулся он.

— Мне кажется, Алине нужно еще немного успокоительного.

Аля открыла рот и удивленно уставилась на мать. Еще немного? Сколько же она его получила до того, как очнуться? Чем ее пичкали? И как долго это продолжалось? День? Два? Ведь по всему выходило, что её вернули на родину. Но Аля не помнила ни дороги в аэропорт, ни перелета…

— С-сколько?

— Что, милая?

— Сколько прошло времени с момента моего освобождения?

— Уже почти двое суток. Ты только не волнуйся, хорошо, малышка? Первые дни — они всегда самые тяжелые. А дальше будет лучше.

Двое суток! За это время могло случиться все, что угодно. Демьян мог… Аля всхлипнула. И в этот момент ее руку кольнуло. Пока она пыталась как-то осознать реальность, ей сделали укол. Тайком. Словно она была буйнопомешанной. Еще бы смирительную рубашку надели! Рот Али болезненно искривился. Сам Мунк обзавидовался бы такой натуре.

Всю свою жизнь Аля чувствовала себя марионеткой в руках других людей. Разменной монетой. Мать здорово научилась манипулировать отцом с ее помощью. Да, тот не развелся и не признал Алю дочерью официально, но ее мать, родив, получила просто колоссальные привилегии. И отличный рычаг давления на будущего президента. Помимо своей воли Аля стала крючком, благодаря которому женщине, которая ничего особенного собой не представляла, удалось обосноваться на Олимпе. Ей была подарена огромная квартира в центре, дом на французской Ривьере, а на ее содержание в месяц уходили просто баснословные суммы. Потому что одно дело, когда ты просто любовница. Пусть даже первого лица. И совсем другое, когда ты мать его ребенка. Любовницу в уравнении жизни всегда можно сократить. А мать ребенка — величина совсем другого порядка. Так что да… Аля никогда себе не принадлежала. Она чувствовала себя неким трофеем. Бесценным и оттого лелеемым с особенным трепетом. Всю ее жизнь за нее что-то решали. В какую школу она будет ходить, в какие кружки, кто будет ее няней, с кем и где она проведет каникулы, что она будет есть на обед, какие ставить прививки и так далее. Она чувствовала себя несвободной всегда. Но никогда еще так остро. Никогда до этого.

— Как… ты… можешь? — спросила, едва ворочая языком. И начала оседать.

— Давайте-ка, я вас провожу в койку.

— С ней точно все в порядке?

— Происшедшее похищение обернулось слишком большим стрессом для Алины Николаевны. Но я уверен, она очень быстро придет в норму. У нее молодой, сильный организм.

Если бы могла — Аля бы рассмеялась. Потому что стресс, который она испытала, когда ее похитили — ничто по сравнению с тем, что ей довелось пережить, когда она поняла, что майора ранили. Но Алина не могла больше смеяться. Она не могла даже растянуть губы в легкой полуулыбке. Тело наполнялось неподъемной свинцовой тяжестью. Обрывки мыслей путались и разлетались, как фантики от конфет.

После Алина еще несколько раз пыталась узнать о судьбе Демьяна. И каждый такой разговор заканчивался истерикой и новой порцией успокоительных. Ее то ли не слышали, то ли не хотели слышать. Але казалось, что она медленно, но верно сходит с ума. Но где-то там, на самом дне отчаяния, под толщей искусственного равнодушия, нагнетенного препаратами, что ей кололи, еще теплился огонек сознания… В один из дней Алина поняла, что если она хочет добиться правды, тактику нужно менять.

— Ну, как ты сегодня? Выглядишь получше. Вот бы еще с твоими волосами что-нибудь сделать. Они совсем свалялись. Хочешь, я приглашу парикмахера? Прямо сюда? Хочешь? На днях обещал заехать отец. Не дело встречать его в таком виде.