– Вот. Наконец-то, – Никита осторожно поцеловал ее в губы. – Мы уедем отсюда. Вместе. Далеко-далеко – туда, где он не найдет тебя, твой муж.
– Уедем. Я даже могу, наверное, взять прах Марьяши с собой – ведь ее кремировали, а увезти с собой урну…
– Дина, прах – это прах. А душа твоей дочери – там, на небе! – опять завелся Никита. – И вот здесь еще, в твоем сердце… – он пальцем коснулся ее груди. – Бедная ты моя, у тебя от этой жизни здесь мозги просто набекрень!
– Хорошо, – не сразу, с трудом, согласилась Дина. – Не надо праха… Не буду тревожить Марьяшу. Уедем.
– Даже если ты меня никогда не полюбишь, я все равно тебя не оставлю. Никогда. Никогда-никогда.
– Ты говоришь о любви? – вздрогнула она.
– Ну да… А что я, по-твоему, испытываю к тебе? Да я жить без тебя не могу, в моей дырявой голове одна ты осталась! – засмеялся Никита, указав на свою голову. – Только ты, Дина.
– Ты похож на пирата в этом платке…
Он снова засмеялся, чувствуя, как дрожит все внутри, чувствуя, что каждое прикосновение к этой женщине отзывается радостью в его сердце. Вот так бы вечность стоять, не выпуская Дину из рук… «Я сказал, что люблю. Это правда, я ее люблю? Не знаю, может, я и поторопился с этими словами, но я без нее не могу, это точно!»
– Пойдем. Пойдем со мной.
– Прямо сейчас? А куда? Но мне на работу… Я столько дней дома сидела, Фидель там рвет и мечет, я ему обещала, что сегодня выйду…
– Плевать на Фиделя. Плевать на работу. Плевать на всех. Идем ко мне. Через пару дней мы уедем – я уже почти починил свою машину…
– А деньги? А документы? – спохватилась она.
– У меня есть деньги! Я не Крез, но уж деньги на более-менее приличную жизнь у меня точно есть…
– Погоди, погоди. Я сейчас вернусь домой, возьму свой паспорт, кое-какие вещи, и… Руслана нет, он утром ушел. Он сказал, что вернется завтра или послезавтра… Он пограничник, на границе служит, знаешь?..
– Возьми только документы, вещи не нужны, потом все купим!
Они уже бежали, взявшись за руки, в обратном направлении.
– Ты со мной не иди, а то вдруг он вернулся. Подожди на улице, – пробормотала она.
– Вот именно потому, что он может вернуться, я и пойду с тобой! – возразил Никита.
– У тебя же голова! Если Руслан разозлится, то он…
– То он от меня сам получит в глаз! Я не инвалид, Дина, я уже здоров…
– Какой же ты упрямый! – нетерпеливо, раздраженно закричала она. – Если бы я знала, что ты такой упрямый, я бы в жизнь с тобой не стала связываться!
– Да, теперь уже поздно локти кусать!.. – захохотал он. – И оставь ему записку – что уходишь навсегда…
– О, точно! Это хорошая мысль! – согласилась она. – Чтобы он не искал меня потом!
…Дома у Дины.
Она написала записку Руслану, положила ее на видном месте, затем быстро собрала чемодан, документы положила в сумочку, оглянулась в последний раз, вздохнула:
– Ну вот… Вот все и закончилось. Моя прежняя жизнь.
– Теперь начнется новая. Еще лучше, – Никита подхватил чемодан.
Что с ней такое произошло, Дина и сама не знала.
Но в голове у нее все перевернулось после слов Никиты о том, что Марьяша там, на небесах, переживает за свою мать…
А больше всего на свете Дина не хотела расстраивать Марьяшу. Поэтому она решила покинуть мужа. Покинуть этот город.
Никита отвел ее в домишко, который снимал у Артура, – крошечный, с маленькой комнаткой и кухней, заваленной автодеталями.
Здесь было неуютно и довольно грязно, но Дину такие мелочи не могли смутить. Пусть это хибара, не дворец, но зато рядом – самый настоящий принц.
– Вот… Не самое лучшее место, но скоро мы отсюда уедем, – сказал Никита, заметив, как оглядывается вокруг Дина.
– Далеко? – с интересом спросила она.
– Далеко.
– Это хорошо…
– А почему ты не спрашиваешь меня, куда мы уедем? – Он ласково взял ее за руку.
– Мне все равно. Я сейчас знаешь что подумала? Неважно, где жить, важно – кто будет рядом…
– Ну, милая моя, ты совсем бессребреница! – засмеялся Никита. Обнял ее.
Они стояли так довольно долго, не шевелясь. В окне надсадно гудел встроенный кондиционер – старый, страшный, ржавый.
– Ты рассердился на меня – тогда? – наконец тихо спросила Дина.
– Нет. Я, наверное, не умею на тебя сердиться. Вернее, долго сердиться. Ты мой ангел-спаситель, я тебе жизнью обязан!
– О, больше того. Ты же ничего не знаешь… – Дина вспомнила о перстне с рубином. Рассказать? А зачем… Или когда-нибудь потом, может быть. Ни к чему Никите быть настолько ей обязанным.
– Я все знаю. Я все про тебя знаю. Ты милая, ты красивая, – он провел губами по ее щеке. – И этого достаточно.
– Но так не бывает!
– Как?
– Я счастлива. И мне – легко. Словно камень с души упал, – с удивлением призналась женщина. – Знаешь, почему? Потому что я делаю, что хочу. А не то, к чему меня принуждают, что я должна делать.
– Ты свободна. А что ты еще хочешь делать, что? – шепотом спросил он ее на ухо.
Дина облизнула губы и подняла лицо.
Поцелуй – долгий, от которого перехватило дыхание… Как же это прекрасно: не отдаваться – смиренно и покорно, не подчиняться, а – разделять.
Платок соскользнул с ее плеч. Никита увидел синяки на Дининых предплечьях, вернее – пятна, уже сходившие, напоминавшие марсианский узор – причудливым смешением красок, от бледно-желтого до розовато-фиолетового.
Глаза его расширились, крылья носа дрогнули.
– Все пройдет, – сказал Никита. – Ты слышишь – все пройдет, все заживет. И ты забудешь… Я сделаю все, чтобы ты забыла.
Дина подняла руки и принялась расстегивать рубашку на его груди.
…Опять с ней случилось странное, опять она представила озеро в лесу, почувствовала запах болотных цветов, увидела мельтешение стрекоз.
Сны о Марьяше и те образы, которые возникали в душе, когда Дина обнимала Никиту Раевского, почему-то упирались в одно и то же – в цветы.
Дине так не хватало их, и, видно, они стали для нее символом счастья, любви. Всего самого хорошего, что могло быть в этой жизни.
…Она открыла глаза, улыбнулась, опустошенная и одновременно полная ощущений – острых, тающих, вновь набегающих – уже с меньшей силой – и вновь исчезающих… Словно волны ее качали, а потом вынесли на берег и осторожно положили на песок.
– Я помню то мгновение… То мгновение, когда пришел в себя, – заговорил Никита, продолжая прижимать к себе Дину. – Я открыл глаза и увидел – тебя. Ты плакала.
– Разве? Я уже не помню…
– Точно, точно. Зато я все отлично помню. И я тогда подумал, что эта девушка не должна больше плакать.
– Ты смешной… А я, знаешь, когда я впервые тебя увидела?
– Когда меня, разбитого вдребезги, привезли к вам, да?
– Не угадал. Я увидела тебя раньше. По телевизору. Был репортаж о ралли, и ты давал интервью. Такой лохматый, смешной… Я и имя твое запомнила тогда.
– С шевелюрой мне было лучше? – Никита машинально провел по голове, по только начинающим отрастать волосам.
– Не в этом дело, – засмеялась Дина, прижимаясь щекой к его груди и слыша, как бьется сердце Никиты.
– А в чем?..
– Я не знаю. Но ты мне сразу понравился. Иначе бы я тебя не запомнила, не узнала потом. А я узнала тебя, когда… когда увидела уже на каталке, без сознания. И я подумала – будет ужасно, если этот парень не выживет, будет ужасно несправедливо, если он не выживет…
– Тогда это судьба.
– То есть?
– Если бы не авария, я бы с тобой не встретился.
– Ох, нет, не надо больше никаких аварий! – жалобно воскликнула Дина.
– Конечно, не надо… Но я о другом. У медали две стороны, и во всяком событии тоже – есть плохое и хорошее. Хорошее – это ты. Это наша с тобой встреча.
– Наверное…
– Дина. Дина, а уже что-нибудь известно? – напряженным голосом спросил он.
– Известно о чем?
– Ну, ты же мне сказала, что хотела бы ребенка и… Что-нибудь получилось? Или еще рано об этом говорить? Я, знаешь, думал и решил, что не имею ничего против ребенка. А знаешь, почему? – оживленно заговорил он. – Потому что понял – если я помру, то после меня ничего уже не останется. Никого. И, в общем, в твоем решении – родить от меня – была своя мудрость… Короче, я ничего не имею против! – заключил Никита бодро. – Пусть он будет – наш… наше дитя.
Он с таким волнением ждал ее ответа, что Дине даже неловко стало.